— Известно, — нерешительно ответил корреспондент.

— Так вот, пока у врага нет панического страха. И если он отступает, то в этом отступлении видит залог тактического и оперативного успеха. — Говоров долго смотрел в глаза корреспондента и наконец сказал то, что хотел сказать: — Пока немцы дерутся, как львы. Да-да, как львы! В ближайших от Москвы населенных пунктах, запятых ими, они устанавливают дальнобойные орудия для обстрела Москвы. В снегах Подмосковья им адски холодно, и они изо всех своих сатанинских сил рвутся в теплые палаты Кремля! По приказу Гитлера сформировано несколько зондеркоманд для полного уничтожения жителей Москвы. Не затем они три года шли через столицы маленьких и больших государств Европы, чтобы, достигнув предместий Москвы, панически бежать с можайской линии обороны. Паникуют только трусы! Немцы, как нация и как воины, — далеко не трусы. Вся их беда состоит в том, что они недооценили духовную мощь россиянина, а точнее, советского человека. Вы уже пишете? Не торопитесь. Этот текст я в вашем интервью не подпишу. Отдохните пока и не спешите с выводами о том, что гитлеровские полки панически отступают. Нам еще придется пролить много крови за каждую нашу березовую рощу, за каждый бугорок и холмик, за каждую деревушку с лебедой и подсолнушками на огороде, за каждый наш маленький городишко и большой город. Теперь вы меня поняли?

— Понял, — очень тихо ответил корреспондент.

Говоров подошел к «люстрам», сбил ножичком с фитилей нагар и вернулся к столу. Видя, что корреспондент ждет указаний, с какого момента он может записывать сказанное генералом, снова зашагал по блиндажу.

— А теперь пишите. — С минуту помолчав, генерал, глядя себе под ноги и равномерно вышагивая по земляному полу блиндажа, начал почти диктовать: — Начав ноябрьское наступление на Москву, немцы на первых порах сосредоточили усилия на своих флангах, имея целью окружить Москву. Несколько позднее противник активизировался и на нашем направлении. Наиболее тяжелыми для нас днями были 1–4 декабря. В эти дни фашисты, прощупав нашу оборону на Можайском шоссе и автостраде Москва — Минск и убедившись в ее крепости, предприняли наступление в обход этих магистралей с севера и юга.

Обход имел целью окружение наших частей с одновременным выходом на ближайшие подступы к Москве. Он был задуман германским командованием по способу двойных клещей. Это со всей очевидностью явствовало из карты германского офицера, захваченного нашей разведкой. Изучение ряда данных, в том числе и названной карты, а также знание тактики германских войск помогли нам вовремя разгадать замыслы немецкого командования на нашем участке обороны. — Генерал, словно вспоминая что-то и не будучи в силах вспомнить, достал из сейфа папку и, вытащив из нее нужный лист, продолжал шагать по блиндажу с листом в руках, время от времени поднося его близко к лицу, поскольку освещение в блиндаже было слабое. — До 60 германских танков и двух полков пехоты начали наступление на Кубинку с юга, из района Нарофоминска. 267-я пехотная дивизия противника вела наступление на Кубинку с севера. Это были малые клещи. Они создавали угрозу окружения некоторых наших частей.

Вошел адъютант и, став перед генералом, ждал, когда тот сделает паузу, но Говоров решительным и властным жестом дал ему понять, чтобы он вышел из блиндажа, что адъютант сделал немедленно.

Генерал почти речитативом продолжил:

— Почти одновременно группа танков с посаженной на них мотопехотой и автоматчиками, прорвав на одном из участков линию нашей обороны, проникла значительно дальше на восток. Двигаясь из района Нарофоминска, группа достигла Юшково, стремясь выйти к Голицыно. Угроза этому пункту нависла также и с севера, где из района Звенигорода продвинулись в восточном направлении части 252, 87, 78-й немецких пехотных дивизий.

Таким образом создались вторые, большие клещи, значительно вклинившиеся в глубину нашей обороны.

О декабрьских боях по уничтожению прорвавшейся вражеской группировки командарм говорил скромно. Назвав несколько фамилий бойцов и командиров, особо отличившихся при освобождении Кубинки, Акулово и других населенных пунктов, генерал посмотрел на часы, прикурил от «люстры» папиросу.

— Нашу беседу закончим сообщением о мужестве и героизме воинов 32-й дивизии под командованием полковника Полосухина. Эта дивизия легендарная, ее полки несут свои знамена с октябрьских боев в Петрограде. — Жадно затянувшись, командарм продолжал: — Пишите. Южный прорыв немцев разбился о стойкую оборону воинской части, которой командует полковник Полосухин. Фашистские танки вышли непосредственно на командный пункт Полосухина, но полковник и бывшие с ним командиры не растерялись. Оставаясь на командном пункте, они продолжали руководить боем и организовали отпор врагу. Они ушли от опасности быть раздавленными гусеницами танков только тогда, когда получили на это мое разрешение и оборудовали новый командный пункт.

Генерал, остановившись, потер ладонью лоб, словно силясь что-то вспомнить, подошел к двери и дернул за шнур, свисающий с ролика, закрепленного на бревне наката. Где-то за дверью раздался приглушенный звук колокольчика, и тут же в генеральский отсек блиндажа вошел адъютант:

— Слушаю вас, товарищ генерал.

— Пригласите начальника политотдела. — Повернувшись к корреспонденту, спросил: — Вы успеваете записывать за мной?

— Вполне. Вы говорите четко.

— Когда вы свои китайские иероглифы переведете на русский язык?

— Сегодня ночью. Если в вашем штабе найдется пишущая машинка, статья будет лежать на вашем столе. Без вашей визы она в номер не пойдет.

Генерал ребром ладони потер щетину темных усов.

— Строгий порядок мы уважаем, и пишущая машинка у нас в штабе найдется.

Вошел начальник политотдела армии полковник Россанов. Видя, что у генерала не просто незнакомый человек, а по всему — лицо официальное, он по форме доложил о своем приходе.

— Николай Сергеевич, познакомься, корреспондент «Правды». Хочет о нас написать. Как ты на это смотришь?

На смуглом лице полковника засветилась улыбка, собрав у глаз веер мелких морщинок. Пожимая корреспонденту руку, он сказал:

— Ну что ж, мы не против, когда хорошие журналисты пишут хорошие статьи о хороших солдатах в такой хорошей газете, как «Правда». Чем могу быть полезен?

За корреспондента, который что-то хотел спросить у полковника, ответил командарм:

— Я тут вкратце рассказал Виктору Петровичу о наших ноябрьских боях. Он записал. Но все, о чем я говорил ему, — это лишь грубая тактическая и оперативная арифметика сражений. А товарищу, на мой взгляд, не мешало бы поглубже и поконкретнее погрузиться в стратегию, так сказать, солдатского духа.

— А именно? — ждал конкретных указаний начальник политотдела.

— В ходе октябрьских и ноябрьских боев, начиная с баталий на Бородинском поле и боев за Можайск, воины наших дивизий, а также приданных нам танковых и артиллерийских полков и бригад совершали чудеса храбрости и геройства. О них наш народ должен знать. Многие из них за Родину отдали свои жизни. Я говорю понятно?

— Понял вас, товарищ генерал!.. — четко ответил начальник политотдела. — Может, начать с дивизии Полосухина?

— Начните с нее. С октябрьских боев этой дивизии. — Генерал повернулся к корреспонденту: — У вас дух захватит, Виктор Петрович, когда вы встретитесь с воинами-дальневосточниками, которые шесть суток насмерть стояли на Бородинском поле. — Генерал посмотрел на начальника политотдела, который, сидя за столом, делал пометки в своем блокноте. — После Полосухина проводите в дивизию генерала Лебеденко. Раскройте корреспонденту подробности боев на автостраде у Дорохово. Это было 23 октября?

— Да, 23-го, — подтвердил начальник политотдела.

— Особенно высветите подвиги артиллеристов 154-го гаубичного полка под командованием майора Чевгуса. В критический момент сам был очевидцем боя на автостраде под Дороховом. Что только не бросали немцы на гаубичный полк Чевгуса!.. Такого танкового тарана еще не было ни на одном участке Западного фронта. Немцы пустили в ход термитные снаряды, и хоть дорогой ценой, но наши артиллеристы выстояли. — Генерал прошелся по блиндажу и, хмурясь, продолжал: — И конечно, поведайте о легендарном дивизионе под командованием капитана Зеленова. — Генерал остановил взгляд на корреспонденте, который лихорадочно стенографировал каждое слово командарма. — Огневые позиции этого дивизиона располагались на том самом месте, где в 1812 году стояла вошедшая в историю знаменитая батарея Раевского. Там дело дошло до того, что когда погибали или падали тяжело раненные номера расчетов, то к орудию вставали командиры батарей. А когда у одного из орудий уже некому было стрелять, к орудию встал командир дивизиона капитан Зеленов. — Командарм замолк и, вытирая выступивший на лбу пот, сел на топчан.