— Лейтенант Русман? — спросил начальник штаба.

— Да-да, Русман! Толковый лейтенант. По его росту, согласно армейским нормам, ему положено дополнительное питание. Подумайте об этом, Павел Филиппович.

— Это уже сделано, товарищ генерал!

— Пришлите Русмана. А вы, Петр Федорович, — обратился командарм к члену Военного совета, — распорядитесь, пожалуйста, проверить караульные посты у командного пункта. Как бы часовые не заснули. Сами знаете: последние двое суток всем было не до сна. А там… — генерал поднял руку к бревенчатому накату потолка, — там такая тишина!.. Осенний воздух настоян на таких ароматах!.. Куда там до него Храму Воздуха в Кисловодске.

Когда блиндаж опустел, командарм первый раз за последние два часа закурил. Была у него привычка с первых лет командирской службы: деловой разговор с подчиненными и курение — несовместимы. Эту свою закрепленную с годами привычку генерал пронес от командира стрелкового взвода до командующего армией.

Десять минут ждал командарм лейтенанта Казаринова, его группу захвата и плененного «языка». Длинными показались генералу эти десять минут. За четверо суток формирования новой армии разведчики доставили первого «языка», и, как доложил Казаринов, «языка» «козырного». Расхаживая по блиндажу, командарм улыбался собственным мыслям: «Умница!.. Одним словом «козырной» уже сказал о необходимости срочного допроса. И не знает, что несколько часов назад его родной дед, известный ученый, академик Казаринов, выступал в Можайске на митинге перед бойцами и командирами его дивизии. Вот обрадуется, когда узнает».

Окрик часового, запрос пароля и ответ на него донеслись до слуха командарма приглушенно, но отчетливо. «Наверное, «языка» ведут», — подумал генерал и не ошибся. Вошедший адъютант доложил:

— Пленного доставили!

— Где он?

— В дежурном отсеке.

— Кто с ним?

— Лейтенант Казаринов и трое его разведчиков.

— Кто по званию пленный?

— Майор, судя по погонам.

— Лейтенанта Казаринова ко мне!

Адъютант нырнул под полог дверного проема и тут же вернулся с Казариновым.

— Товарищ генерал, лейтенант Казаринов прибыл по вашему приказанию!

Первое, что бросилось в глаза командарму, — лейтенант был очень похож на деда: тот же светлый высокий лоб, тот же крутой разлет бровей и глаза… Глаза, в которые смотришь и не поймешь — чего в них больше: радости или тревоги, желания сейчас же сказать что-то очень важное и неотложное или уважительная готовность слушать собеседника. Умные, большие серые глаза. Дедовские глаза. Телогрейка на нем, подпоясанная широким ремнем, была вся мокрая и перемазана грязью и илом, рукава на локтях разодраны, в некоторых местах из-под рваных лоскутов клочками торчала вата. Правая пола была залита запекшейся кровью.

— Вы ранены? — Командарм бросил взгляд на кровавые пятна на телогрейке Казаринова.

— К счастью, товарищ генерал, лично у меня все обошлось почти без царапины. Двух ребят пришлось отправить в медсанбат, но ранения легкие.

— А это? — Генерал пальцем показал на окровавленную правую сторону телогрейки Казаринова.

— Не моя.

— А чья же?

— Майор был не один. Их было трое. Двоих мы пустили в расход сразу же, как только они начали отстреливаться, потом дело дошло до рукопашной лежа. И не на сухом месте, а на болоте. Ну вот мы и… обнялись с третьим… — Казаринов, склонив голову, брезгливо посмотрел на окровавленную телогрейку: — Думаю, старшина заменит.

— Где вы с ними встретились?

— Почти у полосы обороны дивизии, всего в четырех километрах от огневых позиций 113-го полка. В километре от деревушки, название которой сразу даже не выговоришь.

— Как они туда попали? — В голосе генерала прозвучала тревога. По его расчетам, если даже учитывать, что почти все стрелковые полки 4-й полевой армии фельдмаршала фон Клюге механизированы и при наступлении будут двигаться на машинах, до полосы обороны Бородинского поля они дойдут не раньше, чем через полтора-двое суток. А здесь: «Почти у полосы обороны дивизии…» — Их разведка?

— Думаю, что не разведка, товарищ генерал. Спустились на парашютах с самолета. Летчик или заблудился при низкой облачности, или перед вылетом хватил стакан рома. У них бывает. Они так обнаглели, что делают это не только на земле, но и в воздухе.

В отсек вошел начальник штаба и сообщил, что переводчик прибудет через пять минут.

— Сколько вас было в группе захвата перед выходом? — спросил командарм.

— Шесть человек.

— Все, кроме раненых, вернулись?

— Все.

— Где они сейчас?

Казаринов кивнул на брезентовый полог в дверях:

— В предбаннике… охраняют «языка»… — И тут же, смутившись (все-таки стоял не перед командиром батальона, а перед командующим армией), торопливо подыскивал в уме слово, которым можно было бы назвать боковой отвод блиндажа командарма, где он оставил Иванникова, Богрова и Вакуленко. — То есть там… перед тем, как войти к вам…

Командарм поморщился и махнул рукой:

— Не ломай голову, лейтенант. Фронтовой жаргон живуч и точен. Он будет давать знать о себе до тех пор, пока будут живы фронтовики… Такова жизнь. — И обеспокоенно поинтересовался: — Что изъяли у всех троих?

— У майора пакет с множеством печатей и удостоверение, у унтер-офицеров автоматы, пистолеты и удостоверения.

— Где все это? — Лицо генерала выражало нетерпение.

— Пакет и удостоверения — при мне, оружие — у моих разведчиков. Очень просят, чтобы им разрешили оставить его себе в качестве трофея.

Казаринов достал из-за пазухи пакет, крест-накрест перевязанный черной муаровой ленточкой, и сразу передал его генералу, потом извлек из нагрудного кармана гимнастерки три удостоверения и протянул их сидевшему за столом начальнику штаба.

Пока генерал разрезал складным ножом муаровые ленточки и распечатывал пакет, начальник штаба просмотрел удостоверения и стопкой положил их перед собой на стол.

Пробежав глазами документ с государственным гербом Германии, командарм улыбнулся и многозначительно посмотрел на начальника штаба:

— Без переводчика, Павел Филиппович, пожалуй, не обойдемся.

— Пожалуй, — с усмешкой ответил полковник и взглядом дал генералу понять, что Казаринов свое дело сделал и может быть свободен.

— Лейтенант, ты пока отдохни в предбаннике, покури. Как только мы допросим твоего «козырного валета», если он, конечно, тянет на «козырного», я тут же всех вас позову, хочу посмотреть на твоих орлов. Хасановцы или те, с кем выносил знамя полка из вяземского котла?

— С двоими шел из-под самого Бреста, с третьим вместе вырывались из-под Вязьмы. Он вынес знамя полка. Чемпион Москвы по боксу среди юниоров. Тяжеловес. Ученик Градополова. Сам Николай Королев ждет, когда ему придется встретиться с ним на ринге после войны.

— Как фамилия?

— Богров. Егор Богров.

— Звучит. С такой фамилией и таким именем можно и с Николаем Королевым потягаться. Я сам в молодости когда-то баловался боксом, пока однажды мне не расквасили лицо так, что я почти неделю не показывался на глаза своему взводу.

Член Военного совета и лейтенант Русман вошли в отсек одновременно.

— Как посты? — обратился командарм к бригадному комиссару.

— Проверил все. Муха пролетит — услышат.

Генерал повернулся к Казаринову:

— Вы свободны.

С первой же минуты, как только Казаринов вошел в отсек блиндажа, генерал подумал: «Может быть, сейчас сообщить, что ему предстоит встреча с дедом? Или чуть повременить, сказать после допроса «языка»? — И командарм решил повременить: — Не буду комкать… Это нужно сделать душевно, по-отцовски».

Как только Казаринов вышел от командарма, генерал приказал адъютанту ввести пленного. Заложив руки за спину и широко расставив ноги, он стоял посреди просторного отсека блиндажа, в котором при необходимости мог бы разместиться взвод.

В сопровождении бойца караульной роты следом за адъютантом в отсек вошел немецкий офицер с погонами майора. Генералу бросилось в глаза: пленный был высок ростом и широк в плечах. Даже стянутые за спиной руки и завязанные грязной обмоткой почти до кончика носа глаза и перемазанные серой болотной грязью шинель и брюки не делали вид пленного жалким. В высоко поднятой голове, в развороте упругих плеч, в крепко сжатых в пренебрежительной гримасе губах проступало что-то вызывающее, дерзкое.