— Да, — заметил Маркхэм. — Это в известной мере уравновешивает улики скарабея, финансового отчета и кровавых следов. В этом нет сомнений… Доктор мог бы иметь солидные доводы для защиты.

— И заметьте, Маркхэм, — сказал Вэнс с улыбкой, — если бы доктор только хотел убить Кайля при помощи статуи Сахмет, следы ловушки не были бы налицо. Если он только хотел убить Кайля, зачем этот отточенный карандаш остался наверху полки? Возьмем теперь ваши прямые улики. Скарабей, найденный около тела, мог быть взят кем угодно из участников вчерашнего совещания и намеренно положен около мертвого тела. Если доктора усыпили при помощи опия, убийца легко мог взять булавку с его стола, так как дверь в кабинет никогда не запиралась. И что было проще взять в то же время финансовый отчет и сунуть его в руку убитого Кайля! Что касается кровавых следов, всякий обитатель дома мог взять теннисную туфлю доктора Блисса из его спальни, сделать отпечатки и бросить туфлю в бумажную корзину, пока доктор спал под действием опия. А завешанное окно во двор? Разве оно не показывает, что кто-то в кабинете не желал, чтобы соседи могли наблюдать за его действиями? Я не Демосфен, Маркхэм, но я бы взялся защищать доктора Блисса перед любым судом и гарантировал бы ему оправдание.

— Конечно, эта ловушка и опий в чашке от кофе бросают совершенно новый свет на дело, — согласился Маркхэм. — А вы что думаете, сержант?

— Не знаю, что и думать, — сознался Хис. — Мне казалось, что дело совершенно в шляпе, а потом мистер Вэнс начал свои тонкие штуки и открыл доктору лазейку. Вам бы следовало быть адвокатом, мистер Вэнс. — Этот термин для Хиса был выражением высшего презрения.

— Ну, сержант, зачем же применять оскорбительные выражения, — запротестовал Вэнс. — Я только стараюсь избавить вас и мистера Маркхэма от глупой ошибки, и что же — за это меня называют адвокатом! Боже! Боже!

— Как бы то ни было, — сказал Маркхэм, — вы доказали то, что хотели. И задача стала еще сложнее и тяжелее.

— Тем не менее, — сказал Хис, — против Блисса имеется еще много улик.

— Верно, сержант, но я боюсь, что эти улики не выдержат серьезного экзамена.

— Вы, очевидно, думаете, — сказал Маркххэм, — что эти улики были намеренно подстроены, что действительный убийца хотел обвинить доктора Блисса.

— Что же в этом было бы необычного? — спросил Вэнс. — Разве история преступлений не показывает много случаев, когда убийца отвлекал подозрения на другого.

— Тем не менее, — сказал Маркхэм, — я не могу не считаться с уликами против доктора Блисса. Раньше, чем совершенно очистить его от подозрений, я должен был бы доказать, что все это было построено против него.

— А как быть с арестом?

— Конечно, — сказал Маркхэм, — невозможно арестовывать доктора после того, как выяснились такие благоприятные для него факты. Тем не менее, я не намерен игнорировать данных, свидетельствующих против него. Я оставлю Блисса под строгим наблюдением. Сержант, можете отдать приказ вашим людям, чтобы они освободили доктора, но примите меры, чтобы за ним следили днем и ночью.

— Слушаюсь, сэр, — и Хис направился к лестнице.

— Сержант, — крикнул Маркхэм ему — Скажите доктору Блиссу, чтобы он не выходил из дому раньше, чем я его увижу.

Маркхэм медленно зажег свежую сигару и тяжело опустился на складной стул.

— Положение становится серьезным и сложным, — сказал он, вздыхая.

— Более серьезным, чем вы это думаете, и много более сложным. Уверяю вас, Маркхэм, это убийство — одно из самых поразительных и тонких преступлений на нашей памяти. Снаружи оно выглядит весьма простым и ваше первое чтение улик было как раз такое, на которое рассчитывал убийца.

Маркхэм испытующе поглядел на Вэнса.

— А у вас есть представление о том, каков был замысел убийцы?

— Да, о да! Представление? Разумеется. Только не совсем ясное. Я тотчас же заподозрил ложный замысел. Все последующее только подкрепило это мнение. Но точная цель этого замысла для меня еще в тумане. Однако с тех пор, как я знаю, что внешние улики были намеренно подстроены, есть шанс добраться до истины.

— Что у вас на уме? — спросил Маркхэм.

— О, дорогой мой, вы мне слишком льстите! Ум мой весь в облаках. Там и туманы, и пары, и перистые, и кучевые дождевые облака; там и дым, и пакля, и шерсть, и кошачьи хвосты и все, что угодно. Ум мой представляет собою поразительное…

— Пощадите меня! — прервал его Маркхэм. — Вы достаточно описали свой ум. Может быть, вы все-таки скажете, что нам следует сделать сейчас. Должен вам сказать, что, кроме перекрестного допроса домочадцев Блисса, я не вижу другого способа разрешить загадку. Если Блисс невиновен, то преступление совершено человеком, который не только хорошо знал местные отношения, но и имел доступ в дом.

— Я, знаете, полагаю, — сказал Вэнс, — что нам следует прежде всего ознакомиться с условиями и отношениями в этом доме. Это может нам дать плодотворный материал для расследования. Маркхэм, решение этого дела зависит почти исключительно от того, удастся ли нам обнаружить мотив. Тут имеются какие-то мрачные разветвления. Убийство Кайля не было обыкновенным преступлением. Оно задумано с тонкостью и с хитростью, доходящими до гениальности. За этим преступлением скрывается фанатизм — мощная, разрушительная навязчивая идея, которая делает человека жестоким и беспощадным. Убийство было подготовкой чего-то еще более дьявольского. Оно было средством для какой-то цели… Простое, чистое, быстрое убийство можно иногда оправдать; но в этом случае преступник не ограничился убийством. Он использовал его, как орудие для сокрушения неповинного человека.

— Если это и так, — сказал Маркхэм, — как вы думаете установить внутренние взаимоотношения в этом доме, не допрашивая его жителей?

— Путем допроса того человека, который стоит в стороне от живущих в доме.

— Скарлетта?

Вэнс кивнул.

— Он несомненно знает больше, чем нам рассказал. Он два года был в экспедиции с Блиссом. Он жил в Египте и знаком с историей семьи. Почему бы не вызвать его на короткое собеседование?

Маркхэм внимательно наблюдал за Вэнсом.

— У вас что-то на уме, — сказал он. — И это не дождевые, не кучевые, ни перистые облака. Отлично. Давайте я вызову Скарлетта.

В это время вернулся Хис.

— Доктор Блисс отправился в спальню, где ему велено оставаться, — доложил он. — Остальные в гостиной под наблюдением Хеннесси и Эмери. Сниткин наблюдает за наружной дверью.

— Как доктор Блисс отнесся к отмене ареста? — спросил Вэнс.

— Совершенно безразлично, — сказал сержант. — Он ничего не сказал и пошел наверх по лестнице с опущенной головой. Диковинная птица.

— Большинство египтологов — диковатые птицы, сержант.

Маркхэм, обращаясь к Хису, попросил вызвать Скарлетта. Хис развел руками, вышел и вскоре вернулся, ведя Скарлетта за собой. Вэнс выдвинул несколько стульев. По его виду можно было понять, что он считает беседу со Скарлеттом крайне существенной. И действительно, то, что Вэнс узнал от Скарлетта в этот день, оказалось решающим фактором для разгадки всего дела.

— Мистер Маркхэм решил отложить арест доктора, — начал Вэнс. — Улики противоречивы. Мы обнаружили несколько фактов, которые вызывают сильные сомнения в его виновности. Мы пришли к заключению, что дальнейшее расследование необходимо раньше, чем принимать какие-либо определенные шаги.

У Скарлетта на лице выразилось облегчение.

— Я ужасно рад этому, Вэнс. Нельзя себе представить, чтобы виноват был доктор Блисс. Зачем бы он это сделал? Кайль был его благодетелем.

— Есть у вас какие-нибудь мысли на этот счет? — прервал его Вэнс.

— Ни малейшей. Дело это меня совершенно ошеломило. Не могу вообразить, как все это случилось.

— Да, весьма загадочно, — пробормотал Вэнс. — Мы хотим попытаться установить побуждение к убийству. Поэтому мы и обращаемся к вам. Вы знакомы с внутренними отношениями в доме Блисса. Вы скорее всего сможете привести нас к истине. Например, вы упоминали о близких отношениях между Кайлем и отцом миссис Блисс. Расскажите нам об этом.