Сотник Менге был хорошим следопытом. Спешил домой. В удачном набеге захватил много богатой добычи.

Пришел в стойбище. В стойбище никого. Все юрты собраны, ничего не осталось. Только юрта номер пять стоит и показывает отстающим, куда основные войска ушли. На запад-северо-запад ушли, такая инструкция была. Раз юрта номер пять осталась, а ничего не осталось — искать начальство на западе-северо-западе.

Вошел Менге в юрту. Думал, есть чего внутри. Может, какие дополнительные указания.

Нет, пусто внутри, ничего не оставило начальство. Ну что ж — надо догонять. В задумчивости стоял Менге в пустой юрте, думал, чесал подбородок.

Снаружи ветер свистит, солдаты стоят, не расседлываются, понимают, что скоро ехать. С коней слезли, играют в ляпки, прямо как дети. Ноги затекли потому что, надо размять.

Захотелось Менге тоже размяться, вышел из юрты вон. Видит — солдаты столпились кучкой, чего-то рассматривают. Заметили Менге, расступились. Остался посреди кучки Молодой Архар. Еще Старый Архар есть, он лысый, а молодой ни одного волоса не потерял.

— Менге! — доложил Молодой Архар. — Ветер бумажку по степи прикатил!

— Давай сюда.

Посмотрел — записка какая-то, русскими буквами писана.

— Когда прикатилась?

— Только что.

— Полезная вещь!

Молодой Архар весь расцвел. Нечасто про него говорят, что он что-то полезное сделал. Старается, но молодой еще. Глупый.

Старый Архар на него с завистью посмотрел.

Менге был хороший следопыт. Он размышлял:

— Ветер не менялся. Но и не так долго дул, чтобы успеть принести записку из русского штаба. Значит, записка оставлена в степи. Тут, значит, русские где-то в степи есть. Деревень в той стороне нет. Значит, скорее всего, войска. Надо бы разведать. А если вдруг корабль проехал, должны остаться следы. Захватим корабль, привезем много добычи, пленных, вернемся с честью. Надо, значит, двигаться против ветра и смотреть следы.

Спрятал записку в шапку и приказал двигаться против ветра и смотреть следы.

Старый Архар обиделся. Он по-русски умел читать, только Менге его все равно не спросил. Накарябано небрежно, видно, что ребенок писал. Богатая добыча будет, если ребенка найдут. За ребенка большой выкуп можно получить.

Помочились, поехали быстро. Все на кобылах едут, потому что жеребцы на ходу мочиться не умеют. Если б умели, на жеребцах бы ездили, а так на кобылах, чтоб не задерживаться в пути.

А хорошие волосы у Молодого Архара. Жесткие. Такой ветер, а они как приклеенные.

— Эй… там что-то клубится на горизонте… — сказал рядовой Гриценко, стоящий на вышке.

Его никто не услышал.

— Эй! — закричал он, — там пыль столбом стоит!

Все давно привыкли к глупым шуткам рядового, и не обратили внимания.

— Монголы, я вам говорю! — Заходился Гриценко. — Ну правда монголы.

Вышел капитан с биноклем.

— Что, Гриценко, опять монголы?

— Ну посмотрите хоть вы, капитан! Сзади по курсу.

— Хорошо, я посмотрю, — сказал капитан, приставляя к глазам бинокль, — но вы, Гриценко, молитесь, чтобы это оказались монголы, а не какие-то там…

— Пусть это окажутся монголы! — тихонько прошептал Гриценко.

И это оказались монголы.

— Полный вперед! — заорал капитан.

Монголы приближались стремительно. Не успел рядовой Гриценко слезть со своей вышки, как они уже скакали рядом, гикали и собирались взять «Каччхапу» на абордаж. Несколько стрел попало Гриценке в бронежилет, пока он спускался.

Земля тряслась от топота копыт и летела пыль, застилая солнечный свет. Монголы скакали как ветер, монголы сами были ветром, и это не пыль застилала солнечный свет, а монголы застилали солнечный свет. Хотя монголы были и солнечным светом тоже.

Внизу боцман бегал по палубе и кричал:

— Арсенал! У кого, блядь, ключи от арсенала! Почему я не могу их найти, когда они нужны! Какая сука спрятала ключи!

Матросы не признавались. Они стеснялись боцмана. В арсенале они сделали тайный штаб, оборудовали его, повесили карты, красные занавески, китайские колокольчики, зеленую лампу, рисунки собственного изготовления, и иногда собирались там и читали друг другу свои стихи. Оружие они предварительно спрятали в кубрике.

Боцман всё бесновался.

Дэн вытащил свою берданку, которой чуть не подбил самолет. Глядя на него, матросы мало-помалу подоставали ружья, пулеметы, автоматы и пистолеты. Без оружия остались только боцман, штурман, капитан и Алеша.

Капитан спустился в свою каюту и вытащил из ящика стола свой револьвер. Вечера не проходило, чтобы капитан не разбирал свой револьвер, не чистил его. «Ну вот ты и пригодился», — произнес капитан даже с какой-то нежностью.

Кок Афанасий принес с камбуза три ружья и дал их боцману, штурману и Алеше.

— Держите, — сказал Афанасий. — Но не забудьте, как постреляете, вернуть.

Вооружившись, все начали стрелять по монголам. Но монголы двигались так резво, что попасть в них не было решительно никакой возможности. Беспорядочная пальба не принесла экипажу никакой выгоды.

Маленький радист спрятался в радиорубке под комодом и обильно потел.

Монголы тем временем поравнялись с «Каччхапой». Некоторые пытались прыгать на корабль со своих кобыл, но соскальзывали с обитых железом бортов, падали, снова взбирались на лошадей и продолжали погоню. Самым неутомимым был молодой Архар. Он упал четыре или пять раз.

Из иллюминаторов за попытками монголов прыгнуть наблюдали Хрюша, Степашка и прочие, и показывали на них пальцами. Бабушка говорила, что так делать неприлично, но время от времени забывалась и тоже показывала пальцем на монголов.

В кильватере шофер Коля отчаянно вихлял, сбрасывая с грузовика наседающих кочевников. Однако паре человек все-таки удалось удержаться, и они подползали к Коле с ножами в зубах.

Коля улыбался им как родным, так, что запасному шоферу Виталику пришлось отобрать у него руль и управлять грузовиком самому.

Видя, что на абордаж корабль взять не удастся, монголы стали кидать лассо. На гладкой, как степь, палубе одиноко стояла мачта — вокруг нее и затянулось разом несколько веревок.

Менге был самым сильным, потому его и назначили сотником. Как раз после его рывка мачта и накренилась. Не менее полусотни всадников накинули на неё арканы и дернули еще раз. Корабль стал быстро терять скорость, торжествующий вопль вырвался из монгольских глоток.

Всё это время матросы пытались попасть хоть по одному врагу, но у них всё не получалось. У многих закончились патроны.

Мачта не выдержала давления, затрещала, и упала было на Менге. Сотник, правда, отпрянул со свойственной ему ловкостью. Верхушка с грохотом обрушилась у его головы, и он с ужасом обнаружил прямо перед своим разгоряченным лицом ощерившуюся физиономию давнего друга Жугдэрдемидийна Гуррагчи. Когда-то они делили между собой постель и коня, потом пути их пересеклись: Жугдэрдэмидийн пошел учиться на космонавта.

В то же самое время кок Афанасий ранил в руку Молодого Архара.

Торжествующий вопль сменился криком страха и боли, и Менге поскакал прочь. За ним поскакали и подчиненные, побросав добычу. Убежали и те, кто подбирался к Коле.

Дэн метким выстрелом сбил с атамана шапку. Публика заулюлюкала и зааплодировала. Иные и засвистели.

Хрюша, Степашка и прочие смеялись, высовывались из иллюминаторов и показывали на убегающих монголов пальцами.

Шапку подняли с земли и напялили на голову Жугдэрдемидийна Гуррагчи.

— Смотри, наша записка! — сказал Алеша, вытащив из подкладки листок бумаги.

— Угу, — сказал Дэн.

— Отбились, — резюмировал капитан.

До утра горело окно в капитанской каюте. Алешу в качестве исключения позвали на праздник в высшее общество. Ничего особенного там и не происходило. Да, впрочем, Алеша стеснялся и скоро ушел.

Дэна в капитанскую каюту не позвали, и он с тоски пошел в арсенал, где матросы читали друг другу стихи, посвященные славной победе.