— …или у тети Вали…

— … ты должен вести!.. Тети Вали?

— Ну да, тети Вали.

— Сказочницы?

— Сказочницы.

— Никакая она не сказочница, понял? Пристали ко мне со своей тетей Валей! Я сам лучше сказки сочиняю!

В кабине, кроме пота и солярки, запахло еще и дракой. Надо было что-то предпринимать.

— Расскажи! — предпринял радист.

— Точно, расскажи, расскажи ему! — засмеялся Виталик.

— То есть как это — расскажи?

— Ну вот так — расскажи!

— Я… я не готов…

— Ну-у-у, раз не готов, нечего и говорить, что лучше тети Вали рассказываешь!

Виталик сам ни разу не слышал, как тетя Валя рассказывает сказки.

— Эх… ладно. Слушайте.

Коля начал рассказывать:

— Жил, значится… в одном селении… э… старичок со старушкой. Жили они, значит, жили… И старик говорит: испеки, говорит, старуха, мне, э, колобка. Да… И старуха ему испекла колобка…

— Старо! — закричал Виталик.

— Не отвлекай меня! Колобок тот был не простой, а золотой! И он прыг с окошка — и от них и убежал! Бежит, бежит… то есть катится, у него же ног нет… катится он, значит, по городу, а за ним все гонятся — и мафия гонится, и… бандиты всякие, и иностранцы… и простые люди. С собаками его разыскивают, а он из чистого золота сделан, хотят его расплавить и продать — на всю жизнь озолотиться можно! Да. Вот… Только вот! Только как поймает его кто, тут же к нему и прилипает! Все жадные к нему прилипали, и всякая нечисть, а нежадные не прилипали, правда, нежадные его и не ловили! А если б ловили, не прилипали бы!.. И вот так, в итоге, все плохие к нему и прилипли!

Коля надолго замолчал.

— Все? — осведомился Виталик.

— Нет, не все, конечно! Уф… Они все к нему прилипли и все друг друга перебили, из-за жадности, только один остался, самый сильный и жадный. Но тоже весь израненный…

Коля опять замолчал.

— Вот так сказка! — закричал Виталик.

— Я сказал — не отвлекай! — огрызнулся Коля. — Дождешься! Сказка еще не закончена. Потом милиция пришла и арестовала этого злодея, потому что он совсем обессилел. Арестовала, но тоже жадная была, и прилипла тоже к колобку. Потому что они были оборотни!

— А мертвые от колобка отлипали? — рискнул спросить радист.

— Нет. Мертвые не отлипали. Потом хороший человек пришел, не жадный, но тоже оборотень. И потащил всю эту кучу к вулкану, чтобы избавить землю от всего зла. Дотащил и бросил.

— Так погоди! Он сам разве в жерло не свалился?

— Нет, конечно! Он же был хороший!

— Хороший, но оборотень! А всякая нечисть к нему прилипала, ты сам сказал!

— Ну да, прилипала…

— Значит, и хороший оборотень тоже прилип!

— Ну, прилип…

— И тоже в вулкан свалился!

— Получается, свалился… — тихо сказал Коля.

— И погиб! Ха-ха-ха! Ну и сказка, где все погибли!

— Гад ты! Убил моего оборотня!

Колин кулак взметнулся к Виталикову лицу. Смех оборвался на полувздохе, и сразу стало тихо. Запах драки, висевший в кабине, как-то вдруг исчез. Запахло, правда, кровью запасного шофера.

— Плохой человек, — виновато сказал Коля. В глазах его стояли слезы. — Гад ползучий. Ничего святого. Извини. Ничего за душой нет. А у тебя есть что за душой?

— Ну…

Радист испуганно смотрел на шофера.

— Говори! Есть что за душой у тебя!?

— Как это, за душой?

— Смотри… — Коля угрожающе приблизился.

Неожиданно для самого себя радист быстро сказал:

— Каждый человек в течение своей жизни испаряется. Он теряет массу посредством потения, испражнения, потери крови, слюней, черной крови и соплей. Для того, чтобы не исчезнуть совсем, человек должен восполнять свою массу при помощи еды и питья.

— Ничего себе! — Коля посмотрел на радиста с уважением. — Здорово ты!

Радист скромно опустил взгляд.

Коля расчувствовался.

— Как зовут-то тебя, браток?

— Радий… Родионович… — еще больше засмущался радист.

— Ну, давай, Радий Родионович… Может, хочешь чайку? Я быстро!

— Я бы с удовольствием, но… мне пора… телеграмму отбивать, в центр…

— Ну, я понимаю, понимаю… Давай я тебя до корабля подвезу… Ты, если что, забегай, чайку попьем, с можжевеловыми веточками… Давай, иди, конечно…

— Спасибо, — благодарно испарился радист и выскользнул из кабины.

— Давай, иди, — ободряюще говорил ему вслед Коля.

Виталик застонал.

«Каччхапа» продолжала путь свой по ровной поверхности степи. Куда-то она двигалась, а куда, и зачем — непонятно. Знал только капитан, но это было такой ужасно секретной военной тайной, что капитан не раскрывал ее даже коку Афанасию, не говоря уж о первом помощнике или, например, боцмане.

Соколицы все летали над бронеаэродромом, кружились, не удаляясь из зоны видимости.

Матрос Гриценко соорудил воздушного змея и прицепил его к мертвой монгольской голове. Хотя ночи стали холодными, ветра не бывало, и змей болтался на веревке. Каждый, кто проходил мимо, стукался о змея и говорил:

— Черт побери!

Не стукался только маленький радист, который свободно проходил под змеем и был весьма этим доволен.

Тетя Валя каждое утро залазила в корзину впередсмотрящего и рассказывала сказку. Благодаря сказке экипаж поднимался ни свет ни заря, слушал бабушку и больше уж не ложился, зато засыпал рано. Матросы перестали сочинять стихи.

Днем обычно бывал мертвый час, капитан удалялся в свою каюту фиксировать события дня, кок на камбуз — готовить ужин, а матросы в кубрик. Там они сидели понурившись, бессмысленно глядя в пространство, качались в гамаках, молчали о своем.

Хотелось уже выйти на берег.

Оцепенение овладело и Алешей. Он кутался в плед и тоже качался в гамаке, смотря наверх, где, если б не крыша ангара, явился бы ему обобщенный образ врага.

Впрочем, Алеша не ставил себе цели увидеть обобщенный образ врага.

— Не скрипи! — говорил ему обыкновенно Дэн.

Алеша втыкал нож в пол, хватался за него и останавливался. Но вскоре снова начинал скрипеть.

— Не скрипи! — строго говорил Дэн.

Алеша уходил к тете Вале, громко скрипя половицами.

У Жугдэрдемидийна Гуррагчи начали вдруг жутко расти волосы. Они свешивались уже до середины мачты.

Алеша теперь не играл во сне с Колей в шахматы. Раз они не играли, Коля не насылал на Алешу прилетающих пчел. Алеша (от этого, наверно) стал спать очень много. А может, просто от холода стал спать больше, а с Колей не играл потому, что тот не хотел Алешу будить, непонятно, что было истиной. Коля играл теперь с радистом Радием Родионовичем, обменивался новыми идеями, приглашал попить чайку с можжевеловыми веточками. Спрашивал его мнения по разным вопросам.

— Вот скажи мне, Радий Родионович, — говорил, например, шофер, — вот скажи мне, кто из нас кому снится?

— Оба снимся, — отвечал ему на это радист.

— То есть, получается, ты снишься мне, а я снюсь тебе?

— Ну… наверно, так.

— А кто кому раньше начал сниться?

— Ну… а зачем тебе?

— Потому что… смотри. Кто раньше начал другого во сне видеть, тот и главнее. Он, значит, первичен. А кто позже, тот, ясное дело, вторичен. Если первичный проснется, то вторичный сразу же умрет. Потому что перестал первичному сниться. Понимаешь? Вот мне и интересно, кто из нас раньше заснул. Ну как, здорово?

— Да ведь разницы-то никакой и нет.

— Как это нет? Почему?

— Да потому, что второй-то первого все равно тоже видит. Как только второй умрет, он сразу же перестанет видеть первого во сне. И первый тоже умрет.

— Погоди… Дай подумать.

— И получается, что, кто бы ни проснулся, все равно оба мы умрем.

— Но… Но как же так? Глупости ты говоришь, Радий Родионович!

— Если глупости, то… то просыпайся, пожалуйста. Посмотрим, как ты после этого выживешь.

— Нет, я лучше, пожалуй, посплю еще. А попозже проснусь, конечно, — обиженно говорил Коля. И до конца сна с радистом не говорил. Все время почему-то так получалось, что радист заставлял водителя дуться.