Сильвия. Да что ты! Это ничего не даст.

Люси. Не беспокойтесь и положитесь во всем на меня. Я вызнаю, что произошло нынче между ними, и сразу начну действовать. Но погодите-ка! Если я не ошибаюсь, вон там, на углу, стоит Хартуэлл и разглагольствует сам с собой. Да, это он. Ступайте в дом, сударыня, примите его полюбезней, расцветите лицо улыбкой, напустите на себя невинный вид и притворитесь, будто вам нет нужды притворяться. Вы же знаете, чем его пронять.

Сильвия. Изображать любовь так же трудно, как скрывать, но я все-таки попытаюсь в меру слабых своих сил, хотя, боюсь, у меня не хватит умения.

Люси. Какое там к черту умение, сударыня! Притворству нас учит сама природа.

Уходят.

Там же.

Входит Хартуэлл, за которым следуют Вейнлав и Беллмур.

Беллмур. Гляди-ка! Уж не Хартуэлл ли это направляется к Сильвии?

Вейнлав. И, кажется, рассуждает сам с собой. Попробуем подслушать.

Хартуэлл. Куда, черт побери, я иду? Гм! Ну-ка, подумаем. Не дом ли это Сильвии, пещера волшебницы, от которой мне надо бы бежать, как от чумы? Войти сюда значит надеть на себя пропитанную ядом рубашку, броситься в объятия лихорадки и в приступе безумия ринуться в самое губительное пламя женские объятия. Ха! Вовремя опомнился. Вот сейчас приведу мысли в порядок и удалюсь.

Беллмур. Не допусти этого, о Венера!

Вейнлав. Тс-с!

Хартуэлл. Ну, что же ты не уходишь, Хартуэлл? Ноги, выполняйте свой долг! Нет, не сдвинулись ни на дюйм. Черт побери, я пойман! Вон там для меня север, и туда, только туда указывает моя стрелка. Проклинать себя я могу, перебороть — нет. О восхитительная, проклятая, дорогая, пагубная женщина! Боже, как будут хохотать надо мной юнцы! Я стану посмешищем столицы. Не пройдет и двух дней, как меня увековечат в уличной песенке и воспоют в грустной балладе на мотив «Радостей престарелой девицы» или «Посрамленного холостяка», а еще через день мой портрет в качестве обязательного украшения расклеют в сапожных лавочках и общественных уборных. Проклятье! Страшно даже подумать! Пойду-ка навстречу опасности, чтобы отделаться от опасений. (Входит в дом Сильвии.)

Беллмур. Очень надежное лекарство, probation est[27]. Ха-ха-ха! Ты прав, бедняга Джордж: ты выставил себя на посмешище. Зловредный Лондон подхватит шутку как раз на том месте, где ты заговорил всерьез. Ха-ха-ха! Он разрывался, как старый стряпчий между двумя гонорарами.

Вейнлав. Или как юная особа между жаждой наслаждения и боязнью за свою репутацию.

Беллмур. Или как ты сам сегодня, когда, устрашенный собственной смелостью, сорвал поцелуй с губ Араминты.

Вейнлав. Она затеяла из-за этого ссору.

Беллмур. Ба! Женщины сердятся на подобные обиды лишь для того. чтобы иметь потом удовольствие простить их.

Вейнлав. Я тоже люблю удовольствие, которое дает нам примирение. На мой взгляд, прощенью, полученному слишком легко, — грош цена.

Беллмур. Ты сам не знаешь, чего тебе надо — чтобы она сердилась или чтобы радовалась. Был бы ты доволен, женившись на Араминте?

Вейнлав. А ты был бы доволен, угодив в рай?

Беллмур. Гм… По совести говоря, мне туда не очень хочется, тем более — уже сейчас. Нет, я сперва постараюсь заслужить эту награду, потрудившись ради нее вместе со своим поколением.

Вейнлав. Вот и я не хочу жениться на Араминте, пока ее не заслужу.

Беллмур. Но каким образом ты рассчитываешь добиться той, кто никогда не сдастся?

Вейнлав. Ты прав, но я бы…

Беллмур. Женился на ней без ее согласия? Да, ты — загадка не по женскому уму.

Входит Сеттер.

Верный Сеттер? Какие новости? Как подвигается наш замысел?

Сеттер. Как всякий низкий замысел, сэр, — неплохо. Дьявол вознаграждает наши усилия успехом.

Беллмур. Приятно слышать, Сеттер.

Вейнлав. Ладно, оставляю тебя с твоим наперсником. (Уходит.)

Беллмур. Ты приготовил все, что нужно?

Сеттер. Все, сэр, все — и большую священническую шляпу, и драгоценную книжечку, и длиннополое духовное одеяние, прикрывающее плотскую мерзость. Не забыл я и черный пластырь, которым, как мне сказали, Трибюлейшен Спинтекст залепляет себе один глаз в качестве епитимьи[28] за то, что грешил в молодости любовными взглядами; правда, кое-кто утверждает, что именно этим глазом он удостоверился в непостоянстве своей жены.

Беллмур. Ну что ж, в одежде этого фанатика я и пойду исповедовать Летицию.

Сеттер. Нет, сэр, лучше подготовьте ее к исповеди, а для этого помогите ей согрешить.

Беллмур. Вечером будь у своего хозяина — я зайду за вещами. (Уходит.)

Сеттер. Буду, сэр. Интересно, у кого же из этих двух джентльменов я собственно состою на службе? Для одного я — слуга; для другого, который лучше изучил мои способности, я — сводник, что, без сомнения, гораздо почетней. За одним я следую, как за своим хозяином; другой сам следует за мной, как за своим проводником.

Входит Люси.

Люси (в сторону). А вот и его висельник-слуга, над которым я имела власть во время царствования моей госпожи. Но он слишком лакей, чтобы не страдать пороками своего хозяина, а, следовательно, не гнушаться верностью.

Сеттер (не замечая Люси). Не подлежит сомнению, что человек, начисто лишенный дарований, не может быть сводником. Сводник должен быть тактичен, усерден, осторожен, молчалив и так далее, а, главное, храбр, как Геркулес, то есть пассивно храбр и активно послушен. Ах, Сеттер, какой клад пропадает в тебе лишь потому, что ты пребываешь в безвестности!

Люси (в сторону). Он задумчив. Значит, затевает пакость. Может быть, в маске[29] я выпытаю больше. (Надевает маску. Громко.) На одно слово, достойный джентльмен.

Сеттер. Ах, если бы свет знал обо мне, я мог бы стать большим человеком!..

Люси. Мне совестно мешать вашим размышлениям…

Сеттер. И был бы не первым, кто достиг величия благодаря сводничеству.

Люси. Да поразят тебя чума и нужда, многодумный сводник!

Сеттер. Что? Кто ты, злобная тварь, оторвавшая меня от грез о величии? Кто ты, гнусная помеха…

Люси. Твоим гнусным философствованиям, жалкий тщеславный негодяй! Как ты смеешь так заноситься, зная, чем занимается твой хозяин? Ведь он же обер-сводник при мистере Беллмуре!

Сеттер. Хорошо сказано, мисс, будь я… Но откуда ты знаешь моего господина и меня?

Люси. Как вас не знать, если вы оба…

Сеттер. Видимо, мужчины. Что ж, по всей вероятности, так оно и есть. Я нередко замыкаю колонну и вхожу в брешь, пробитую моим хозяином.

Люси. Да, предатель своей законной повелительницы, в брешь, но это брешь в вашей собственной чести.

Сеттер. Ого! Но кто же ты? Сдвинь это светское лицо и яви свою каждодневную личину.

Люси. Нет, приятель, я не сниму маску: тебя надо не только оскорбить, но и лишить надежды на месть.

Сеттер. Ну я, кажется, учуял, кто ты такая. Ты какая-нибудь брошенная служанка, с которой мы недавно позабавились и которая пришла сюда, чтобы подразнить свое воображение воспоминаниями о совершенном над ней надругательстве.

Люси. Нет, подлый льстец, превозносящий пороки своего господина! Ты чучело, сляпанное из обносков и отрепьев его безудержного щегольства!