Сэр Джозеф (в сторону). Боже, почему гнев его не пробудился раньше! (Громко.) Нет, милый капитан, не приходи в ярость: он ведь уже ушел. Вложи оружие в ножны, вложи, дорогая моя спина! Тебя просит об этом твой сэр Джозеф. Дай я расцелую тебя. Только спрячь оружие, спрячь!

Блефф. Клянусь небом, этого не спрячешь!

Сэр Джозеф. Чего, забияка?

Блефф. Оскорбления.

Сэр Джозеф. Довольно о нем — с этим покончено. Я говорю о палаше.

Блефф. Что ж, сэр Джозеф, если вы просите… (Вкладывает палаш в ножны.) Но разве вас, друг мой, не оскорбляли, не избивали, не пинали?

Сэр Джозеф. Да, как и тебя. Но неважно — все уже позади.

Блефф. Неправда, клянусь бессмертным громом орудий! Тому, кто осмеливается говорить мне в лицо такие слова, не дожить до следующего вздоха. (Напускает на себя грозный вид.)

Сэр Джозеф. Говорю тебе в лицо, капитан… Нет, нет, я говорю не тебе в лицо. Черт возьми, будь у тебя такая же грозная физиономия пятью минутами раньше, его песня была бы спета: он скорее отважился бы расцеловать тебя, чем ударить. Но человек не может помешать тому, что говорится или делается за его спиной. Идем же! Довольно думать о том, что прошло.

Блефф. Я созову военный совет — надо обсудить план мести.

Гостиная Сильвии.

Хартуэлл, Сильвия, певец и танцоры в причудливых нарядах.

За песней следует танец.

Сильвия. В самом деле, очень мило. Я готова смотреть на них хоть весь день.

Хартуэлл. Относится ли это и ко мне? На меня вы тоже готовы смотреть весь день?

Сильвия. Умей вы петь и танцевать, я с удовольствием смотрела бы и на вас.

Хартуэлл. Но ведь пел и танцевал-то я: и музыка, и пение, и танец вызваны к жизни мною. (Вытаскивает кошелек и потряхивает им.) Видите, Сильвия, здесь все — песни и танцы, поэзия и музыка. Слышите, как нежно гинеи звякают одна о другую, танцуя под собственный звон? На деньги покупается все, а деньги у тебя будут: я отдам и этот кошелек, и все свое достояние, лишь бы завоевать твою любовь! Ну, скажи, ты — моя? Отвечай, сирена! (В сторону.) Ох, зачем я смотрю на нее? Увы, не могу оторваться? (Громко.) Говори, милый ангел, дьявол, святая, ведьма! Не мучь меня ожиданием.

Сильвия. Не смотрите на меня так. Я краснею, я глаз не в силах поднять.

Хартуэлл (в сторону). Где ты, мужская гордость? Во что я превратился? В мои-то годы стать игрушкой в руках бабенки! Чтобы черт тебя побрал, бородатый младенец, которого она водит на помочах! О старческое слабоумие! Вот именно, слабоумие! Неужели благородное чувство похоти может достигать такой остроты? Пылкая кровь не остывает, и любовь, разливаясь по жилам и преисполняя меня ребяческой, нет, младенческой покорностью, властно зовет: «Прильни к моим полным молока сосцам!» (Громко.) Скажи, Сильвия, ты могла бы меня полюбить?

Сильвия. Я, право же, боюсь ответить, прежде чем поверю вам, а поверить боюсь еще больше.

Хартуэлл (в сторону). О черт! Как ее невинность терзает и пленяет меня! (Громко.) Дитя мое, ложь — сущность искусства любви, которым обычно так ловко владеют мужчины. Но я в нем такой новичок, что можешь поверить: я не искушен в ее коварных таинствах. Клянусь душой, я не смею лгать даже ради того, чтобы услужить другу или обзавестись любовницей.

Сильвия. Но все-таки лжете, говоря, что любите меня?

Хартуэлл. Нет, нет, дорогая простушка, прелестное мое дитя! Я говорю, что люблю тебя, и говорю правду, чистую правду, которую стыжусь открыть.

Сильвия. Но я слышала, что любовь нежна: она разглаживает нахмуренный лоб, просветляет гневное лицо, смягчает грубый нрав и делает человека добрым. У вас же такой вид, словно вы хотите кого-то припугнуть, и говорите вы так, будто полны не любовью, а злобой.

Хартуэлл. Я полон и той, и другою: любуюсь тобой и злюсь на себя. Да поразит меня чума за то, что я так сильно люблю тебя, но я уже не в силах остановиться! Мое чувство — зазубренная стрела: легко вонзается, но трудно вытаскивается.

Сильвия. Ах, будь я уверена в вашей любви… Но разве я могу быть уверена?

Хартуэлл. Рассмотри симптомы моего недуга и спроси всех тиранок твоего пола, не по этой ли разноцветной ливрее узнают они своих болванов-поклонников. Я грущу без тебя, выгляжу ослом при тебе, не сплю из-за тебя по ночам, грежу о тебе наяву, много вздыхаю, мало пью, ем того меньше, ищу уединения, стал слишком интересен сам для себя и, как мне дали понять, весьма утомителен для окружающих. Если это не любовь, значит это безумие, и тогда оно простительно. Да что там! Есть еще один, самый верный признак — я даю тебе деньги.

Сильвия. Нет, это не признак: я слышала, что джентльмен платит даже самой дурной женщине, если хочет заполучить ее в постель. О боже! Надеюсь, вы на это не рассчитываете: я не хочу стать шлюхой.

Хартуэлл (в сторону). Очень жаль.

Сильвия. Я не пущу вас к себе в постель, даже если вы женитесь на мне: у вас ужасная борода — она будет колоться. А вы намерены жениться на мне?

Хартуэлл (в сторону). Надо же! Простушка, а задает такие каверзные вопросы! Проклятье! Меня опутают быстрее, чем я опомнюсь. Я ведь уверен: стоит мне сделать предложение, как она его примет. (Громко.) Жениться? Нет, я намерен любить тебя.

Сильвия. Но если вы любите меня, вы должны жениться на мне. Я прекрасно помню, что мой батюшка любил мою матушку и был женат на ней.

Хартуэлл. Да, да, дитя мое, в старину люди женились по любви, но теперь мода изменилась.

Сильвия. Не убеждайте меня — я по себе знаю, что она не изменилась: я люблю вас и хочу стать вашей женой.

Хартуэлл. Я сбрею бороду, она не будет колоться, и мы отправимся в постель…

Сильвия. Нет, я не настолько глупа и вполне могу остаться честной девушкой. Вот, возьмите (бросает ему кошелек) — я не хочу оставлять у себя ничего вашего. Я ненавижу вас и не желаю больше видеть: вы задумали опозорить меня. (Направляется к дверям.)

Хартуэлл (в сторону). Будь она проклята! Пусть убирается — для меня это счастье, избавление. И все же она подлинное сокровище! Сколько нежности, красоты, порядочности! (Громко.) Постой, Сильвия! (В сторону.) Жениться?.. Каждый мужчина раз в жизни остается в дураках, но жениться — значит остаться в дураках на всю жизнь.

Сильвия. Зачем вы остановили меня?

Хартуэлл. Я отдам тебе все, что у меня есть, ты будешь все равно что моя жена, и свет поверит в это; более того, ты сама будешь так считать, пусть только я так не считаю.

Сильвия. Клянусь любовью к вам, нет! Я лучше умру, чем стану вашей содержанкой.

Хартуэлл (в сторону). Женщина, к тому же неопытная, может быть, и останется честной — хотя бы из упрямства и духа противоречия. Проклятье! Это всего лишь «может быть», да и то на унизительных условиях! В таком случае, прощай. Не видя тебя, я сумею справиться с собой.

Сильвия. Прощайте! (Делает вид, что плачет.)

Хартуэлл. Гм! Ну, поцелуемся на прощание. (В сторону.) Ее поцелуй слаще свободы. (Громко.) Ты добилась своего — я женюсь на тебе. Вся моя решимость растаяла от этого поцелуя. Еще один!