Сильвия. А когда венчанье?

Хартуэлл. Как можно скорей. Не стану оставлять себе времени на раздумья, чтобы не остыть. Жди меня вечером — я бегу выправлять разрешение. Еще один поцелуй в доказательство того, что я действительно рехнулся. Так! (Уходит.)

Сильвия. Ха-ха-ха! Старый лис угодил в западню!

Входит Люси.

Боже, как ты меня напугала! Я уже решила, что он вернулся и слышал мои слова.

Люси. Ох, сударыня, я встретила вашего поклонника: он спешил так, словно бежал за повитухой.

Сильвия. Нет, милочка, он бежал за священником, предвестником появления повитухи месяцев этак через девять. Я нахожу, что умение притворяться так же естественно для женщины, как умение плавать для дикаря: даже если мы ныряем в омут впервые, нам ничего не грозит — нас выручит наш природный дар. Но как твои успехи?

Люси. Соответствуют вашим пожеланиям, коль скоро Вейнлава все равно не исправишь. Я выведала, что они с Араминтой вправду поссорились, и написала подложное письмо, в котором она первая ищет примирения. Уверена, это подействует. Идемте, я вам покажу. Идемте, идемте, сударыня, — вы получите истинное удовольствие, утолив и свою страсть, и свой гнев. Письмо доставит вам немалую радость — в нем соединилось все, что может прельстить наш пол.

Улица перед домом Фондлуайфа.

Входят Беллмур в одежде пуританского проповедника и Сеттер.

Беллмур. Вот ее дом. (Смотрит на часы.) Ну как, Сеттер? Идет мне лицемерие? Хорошо на мне сидит?

Сеттер. Наинабожнейшим образом.

Беллмур. Не понимаю, почему наши молодые люди так хвастаются своим безбожием. Распутничать под маской благочестия куда удобней.

Сеттер. Тс-с, сэр, и живей сюда! Из-за угла показался Фондлуайф и направляется в нашу сторону.

Беллмур. Ты прав: это он, а ему не следует видеть меня.

Уходят.

Входят Фондлуайф и Барнеби.

Фондлуайф. А я говорю, что останусь дома.

Барнеби. Но, сэр…

Фондлуайф. Вот несчастье! В этого парня вселился дух противоречия. Кому я сказал, бездельник, что останусь дома?

Барнеби. Умолкаю, сэр, но тогда прощай пятьсот фунтов!

Фондлуайф. Это как же? Погоди, погоди, ты, кажется, сказал, что условился с его женой, с самой Комфорт?

Барнеби. Условился. И Комфорт пришлет сюда Трибюлейшена, как только он объявится дома. Я, конечно, могу привести молодого мистера Прига, чтобы он составил компанию хозяйке, пока вы в отлучке, но вы говорите…

Фондлуайф. Что? Что я говорю, мошенник? Я говорю, чтобы он близко к моему дому не подходил; я говорю, что он тщеславный юный левит[34], изнеженный деликатесами, которые поглощает, чтобы выглядеть изящным в глазах женщин. Откровенно сказать, боюсь, не осквернил ли он уже алтарь нашей сестры Комфорт, чей добрый муж введен в заблуждение его набожным видом. Я говорю, что похоть сверкает у него в глазах и цветет на щеках и что я скорее доверю свою жену раскормленному капеллану какого-нибудь лорда, нежели ему.

Барнеби. Время уходит, сэр, а там ничего не сделать до вашего прихода.

Фондлуайф. А здесь ничего не сделать до моего ухода. Поэтому я останусь, понятно?

Барнеби. И рискнете сорвать сделку, сэр?

Фондлуайф. Ну, довольно, довольно. Человеку, у которого красивая жена, и без этого забот хватает.

Барнеби. Только в том случае, сэр, когда он не выполняет своих супружеских обязанностей. А уж это все равно что из тщеславия снять хороший дом и напустить туда жильцов, чтобы было чем аренду платить.

Фондлуайф. Очень меткое сравнение, мошенник! Ступай, попроси мою Кокки выйти сюда. Я дам ей кое-какие наставления перед уходом и кое в чем ее разубежу.

Барнеби уходит.

А покамест попробую разубедить себя. Скажи, Айзек, почему ты ревнуешь? Почему ты так не доверяешь родной жене? Потому что она молода и пылка, а я стар и бессилен. Зачем же ты тогда женился, Айзек? Затем, что она была красива и соблазнительна, а ты упрям и влюблен до безумия, влюблен так, что и теперь не властен подавить в себе влечение. А разве то, что соблазняет тебя, Айзек, не соблазняет других, которые могут соблазнить ее? Сильно этого опасаюсь. Но ведь твоя жена любит тебя, больше того, обожает? Да. Тогда к чему твои тревоги? Увы, она любит меня больше, чем имеет к тому оснований. А мы, коммерсанты, не доверяем слишком сговорчивым партнерам — у них всегда есть скрытые намерения. Следовательно, и у твоей жены есть скрытые намерения, которых тебе не разгадать, сколько бы ты, Айзек, не бился. Но тс-с!

Входит Летиция.

Летиция. Надеюсь, мое сокровище не покинет меня. Правда, Никкин?

Фондлуайф Жена, глубоко ли задумалась ты над тем, как отвратителен, ужасен, вопиющ грех прелюбодеяния? Взвесила ли ты всю тяжесть его, спрашиваю я? Это очень весомый грех, и хотя он ляжет на твои плечи, твой муж тоже будет вынужден нести часть этого бремени. Твоя вина падет и на его голову.

Летиция. Боже милостивый! Что ты имеешь в виду, дорогой мой?

Фондлуайф (в сторону). Признаюсь, у нее обольстительные глаза. И сомневаюсь, что могу доверить ее даже Трибюлейшену. (Громко.) Отвечай, ты подумала, что значит наставить рога мужу?

Летиция. (в сторону). Странно! Я уверена, что он ни до чего не докопался. (Громко.) Кто очернил меня перед моим ненаглядным? Надеюсь, мое сокровище не допускает, что мне приходили или придут в голову подобные мысли?

Фондлуайф. Нет, нет. Я же говорю, что они приходят мне.

Летиция. (в сторону). Не знаю, что и подумать. Но я обязательно выясню, что это значит. (Громко.) Как ты жесток, милый! Неужели ты послал за мною только ради этого? Разве разлука с тобой слишком малое для меня горе, что ты усугубляешь его несправедливыми подозрениями? (Всхлипывает.) Ты знаешь, как я предана тебе, и потому тиранишь меня. Продолжай, жестокий человек! Глумись над моим бедным сердцем, пока оно не разобьется. При таком обращении тебе недолго ждать. Впрочем, ты этою хочешь… Что ж, скоро ты дождешься своего, да, да, дождешься. Оно разобьется в угоду тебе. (Вздыхает.)

Фондлуайф (в сторону). Кажется, я в самом деле переборщил. Нет, вы только посмотрите: она и впрямь плачет. Нежная моя глупышка! (Громко.) Не надо, Кокки, не надо, дорогая моя, не плачь. Я просто пошутил, я же не всерьез.

Летиция. (в сторону). Значит, опасности нет. А я-то перепугалась! (Громко.) Ты вечно шутишь над моим горем, жестокий! Ох, зачем я так люблю тебя! И все же…

Фондлуайф. Послушай, Кокки…

Летиция. Нет, нет, я надоела тебе — в этом все дело. Ты найдешь себе другую жену, другую влюбленную дурочку, чтобы разбить сердце и ей. Но будь как угодно жесток ко мне — я все равно стану молиться за тебя, а когда умру с горя, дай бог тебе найти жену, которая полюбит тебя так же, как любила я. Раз тебе угодно, я рада буду мирно почивать в холодной могиле. (Вздыхает.)

Фондлуайф (в сторону). Боже, она тронула бы даже каменное сердце! Признаюсь, я не в силах дольше сдерживаться. (Громко.) Нет, милая Кокки, это ты разобьешь мое сердце, право, разобьешь. Видишь, ты заставила плакать меня, своего бедного Никкина, и я не оставлю тебя — лучше уж все потерять.

Летиция. (в сторону). Избави и упаси, господи! Это значило бы завести шутку слишком далеко.