— Думаешь, появится?
— А куда он денется!
— Ты все точно передала, по инструкции?
— Сто раз тебе уже сказала, да.
— Ты меня любишь?
— Конечно, люблю.
— Я имею в виду, по-настоящему?
— А как еще можно любить?
— Не знаю. Понарошку…
Послышался приближающийся рокот мотора. Я перевернулся на живот и приподнялся на локте над бордюром.
Желтый катерпиллер подъехал к забору детского сада, остановился, опустил ковш, зарычал и ринулся в атаку. Он снес асбестовую секцию и, вдавив ее гусеницами в землю, вторгся на территорию. Из кабины вылез Страшновский.
— А вот и дядя Срулик, — прошептала Джумагюль, укрупняя картинку в своем мобильнике.
Страшновский вынул из кармана рулетку, отмерил расстояние от торца ближайшей беседки и махнул рукой экскаваторщику. Катерпиллер медленно пополз по периметру заданного Страшновским круга, выбирая комья земли и укладывая их рядом с прокопанной колеей. Страшновский пополз на карачках вслед за экскаватором. Каждый ком земли он жадно рвал руками и просеивал в ладонях, а ничего не обнаружив, упорно двигался дальше.
На территории детского сада № 127 имеется шесть беседок. Когда Страшновский оприходовал третью, я почувствовал, что больше не могу. Я протянул руку к Джумагюль и коснулся ее щеки влажной горячей ладонью. «Иди сюда». Джумагюль прижалась ко мне и зашлась в сдавленном смехе. «Ого, любимый! Да ты, я вижу, отобрал у дяди Срулика всю его волшебную силу!»
<b>19.08.2004, Москва.</b>
Дорогой Срулик,
мою благодарность к Вам ничем не измерить, она не имеет предела, она широка, как шырдак. В моей судьбе Вы возникли в образе зловредной планеты, но в результате сыграли в ней благую роль. А может, Срулик, Вы часть той силы, что вечно хочет зла, но совершает благо? Сами того не желая, Вы стали соавтором моего романа, в прямом и переносном смыслах. Это наводит на размышления о поэтике вообще. Я соврал Вам тогда, что мы готовим масштабный бал. Тем не менее он состоялся. Значит, я правильно соврал, в смысле хорошо придумал. Правда, Срулик, может быть только художественной, вот в чем штука. Ребенком я шел к этому пониманию самой верной и достойной дорогой, какую только можно вообразить, но пращи и стрелы яростного рока задержали меня и сделали ущербным. А я все равно доковылял!
Вы очень напугали меня тогда, Срулик. Мне было так страшно, что я вряд ли был способен к разумному действию, если бы не одно обстоятельство: я ведь поклялся написать роман про любовь. Поклялся на крови. Теперь мой роман и я должны были спасти друг другу жизнь.
Я ввел в сюжет клад, и Вы стали моим самым заинтересованным читателем. Но я все равно не был ни в чем уверен. Я совершенно проморгал Ваш ход с Джумагюль. Наверное, потому, что до сих пор воспринимаю как должное, когда женщины появляются ниоткуда. Как бы там ни было, за Джумагюль я хочу поблагодарить отдельно. Это было самое прекрасное аморозное приключение в моей жизни.
Вы довольно неряшливо сработали Аурелию Офигению, посвятив ей одну-единственную интернет-страницу. Это вызвало во мне смутный дискомфорт, но я был слишком увлечен Вашей прекрасной шпионкой, чтобы что-нибудь заподозрить. И только когда Генделев, пишущий свои стихи в форме бабочки, начал читать на балу, а я, целуясь с Джумагюль, увидел Вас, детали головоломки встали на свои места. Но даже если бы этого не случилось, Вы бы все равно проиграли, потому что Джумагюль мне во всем призналась и перешла на мою сторону. По моей инструкции она передала Вам координаты секретика: три метра четырнадцать сантиметров от торца беседки, а вот азимут, да и от какой именно беседки, этого Зильбер, после того как его прибило током, воспроизвести не в состоянии. И Вы поверили! Мог ли я желать своему роману большего успеха?
Помнится, Вы предлагали мне сто тысяч. Теперь я готов их принять. Кадры Вашего безумного вандализма в детском саду стоят этих денег. Прилагаю банковские реквизиты и обещаю прислать, как только допишу, последнюю главу романа.
С любовью
Мартын Зильбер
Пришлось проснуться в несусветную рань, чтобы сидеть с детьми. Джейн нужно быть на съемках, а няне на похоронах. Она сменит меня в полдень.
Кончите семь лет, Сесилии три, и я прекрасно с ними справляюсь. Недаром я чуть было не стал министром просвещения в одной азиатской стране.
— Сесилия обкакалась! — радостно кричит из детской Кончита.
— Смени ей памперс! — кричу я в ответ.
Главное в моей педагогической доктрине — это действовать через младший сержантский состав.
Сесилии на завтрак я готовлю омлетик, а Кончите паэлью с креветками. Спать хочется смертельно, но на часах только восемь утра. Есть один верный способ всем нам продержаться до прихода няни. Это поставить мультики. Джейн, правда, не разрешает включать домашний кинотеатр днем, однако, умело пользуясь тем, что не запрещено, я показываю девчонкам мультфильмы со своего ноутбука.
По-русски они не знают ни слова, но это не мешает им завороженно смотреть «Бременских музыкантов», «Винни-Пуха» и другие советские шедевры. Вообще, я заметил, что хорошие мультфильмы дети готовы воспринимать на каком угодно языке.
Я умываю лицо теплой водой, чтобы стряхнуть сонливость, и выхожу покурить на балкон. Сесилия крадется за мной, обвивает мою ногу, небольно кусает и смеется. Я подхватываю ее на руки и начинаю кружить. Малышка визжит от восторга. Запыхавшись, я опускаю ее на землю.
— А где мама?
— Мама снимается в кино.
— Про любовь?
— Конечно, про любовь. Про другое мама не снимается. Ну все, иди в комнату. Кончита, забери ее, здесь холодно!
Пятнадцать лет назад Джейн предложила мне простой и ясный план: «Мы будем любить друг друга в Лондоне, Стамбуле, Афинах, Мадриде». Будто в воду глядела. Сейчас мы как раз в Мадриде. Вчера обедали втроем с папой Кончиты, который прилетел из Лондона, а завтра у нас ужин с папой Сесилии, который прилетит из Афин. Но сегодня вечером мы с Джейн выходим вдвоем. Я купил экскурсию «Мадрид капитана Алатристе».
Страшновский не заплатил мне выкуп, написав, что фотожаба в наше время не стоит ста тысяч долларов. Но деньги у меня есть. Принц положил мне пожизненный пенсион за заслуги перед отечеством. Теперь я могу осуществить одну свою мечту. Испанский я уже знаю. Квартиру в Буэнос-Айресе снял. Авиабилет заказан. Буду танцевать аргентинское танго. Пришло время становиться маэстро.
21.12.2011 13:42 Тель-Авив
МАЛАЯ ПРОЗА
Челнок
* * *
Мама пекла пироги. Кирилл почувствовал запах на лестничной клетке, выйдя из лифта. Он пошатнулся, слегка крутануло голову. Память носа — беда и счастье челноков. Кирилл постоял немного перед дверью, потом достал ключ и вошел в дом-музей запахов детства. Маша затявкала в глубине квартиры, на своей лежанке в чуланчике, зацокала по паркету, плохо вписалась на радостях в поворот из гостиной, взвизгнула и въехала на пузе в коридор.
— Машка, Машка! Хорошая моя, родная! Скучала? Ты скучала, Маня? Скучала! — Кирилл подхватил старенькую таксу на руки, увернулся от страстного поцелуя в губы, прижал к себе, скидывая одновременно ботинки и влезая в тапки.
