Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Дрогнув, камера переехала с расхристанной Чернявской на аккуратную парочку. Светленькая девчушка Наденька и смуглый мальчонка Шарбани крепко держали друг друга за руку.

«Зрители, конечно, помнят этих молодых людей по фильму „Наденька и Шарбани“ из цикла „Махабат-story“. Этот замечательный лирический цикл был придуман творческим коллективом канала. Израильские так называемые консультанты вываляли его в грязи».

— Чингиз, внеси ее в проскрипционный список, умоляю! — возопил Юппи.

— Считай, что она уже в нем, — заверил Принц.

«Наденька, расскажи, пожалуйста, нашим зрителям о том, что произошло», — попросила Чернявская.

Наденька поправила платьице, прочистила горлышко.

«Мы записали фильм с телевизора на кассету. А потом его всем показывали, родственникам и друзьям. А когда к нам приехала моя троюродная тетя из Липецка, она тоже смотрела кассету. Она каждый день ее смотрела по нескольку раз. И вот один раз тетя смотрела кассету, а у нее зазвонил телефон. А она не хотела ничего пропустить и нажала на паузу…»

Наденька всхлипнула и закрыла лицо руками, из-под которых тут же потекли по щекам две черные струйки туши.

«Спасибо, Наденька! Ну-ну-ну. Не стоит так убиваться из-за каких-то подонков».

Чернявская повернулась к зрителям.

«Мы намеренно смягчили некоторые детали изображения и все-таки убедительно рекомендуем увести детей от телеэкранов».

И Чернявскую сменил огромный член в расфокусе с траурной черной полосой на головке. Наденькины всхлипывания перешли в рыдания.

Принц бешено расхохотался, взглянул на Юппи:

— Я начинаю верить, что из тебя выйдет неплохой министр пропаганды!

Жизнь в лагере братишек удачи, между тем, налаживалась. Снаружи раздавались звуки ударов по мячу, звон гитары и запахи костра. Алексей Ким пошептался со своим братом Сергеем и подошел к Чингизу, который, покуривая кальян, был погружен в чтение размышлений Монтескье «О величии и падении римлян».

— У нас есть предложение, mon prince, — сказал Алексей.

Чингиз не спеша отложил книгу.

— Излагай.

— Мы думаем, что надо идти на прорыв. Сметем это гериатрическое отделение, старперы и ахнуть не успеют.

Чингиз улыбнулся.

— Именно так следовало бы действовать, не останься у нас никакого резерва.

Алексей посмотрел на него удивленно.

— А разве у нас остался резерв?

— Остался, — ответил Принц, — притом самый важный. Прислушайся, брат.

Вначале можно было разобрать только тихий-тихий монотонный гул. Он становился все громче, в нем начал различаться трехсложный ритм. Мы бросились к окнам. От горизонта, сколько хватало глаз, на замок безудержно надвигалась гигантская человеческая масса. И теперь все мы уже явственно слышали, что она скандирует:

«Ма-ха-бат! Ма-ха-бат!»

«Мырки, мырки идут!» — раздались крики в лагере наемников. И тут же молодецкая команда на иврите: «Литфос эмдот!»[98]

Никогда не видел толпы огромнее. Она была даже больше, чем то море народа, на которое я взирал, сидя у папы на плечах, во время праздничных парадов на Красной площади. Я понял древнее значение слова «тьма»: мырок двигалось столько, что они застилали свет. Тьма неумолимо наползала на батальон «Алия», грозя поглотить его. Принц расправил плечи и шагнул к балкону. Тьма взревела. И понеслась на батальон.

Я обязан отдать Заху должное: он не стал стрелять в людей без предупреждения. Но первый же залп в воздух из трех сотен стволов поверг толпу в паническое бегство. Будто кто-то начал быстро откручивать назад кинопленку, и разлившаяся вода потекла обратно.

Чингиз вошел в комнату, набрал Эйнштейна.

— Присылай вертушку, Альберт. Мой народ — стадо трусливых баранов. Не хочу им править. Больше мне здесь делать нечего… Что говоришь? Ах, вот как. Я тебя понял.

Принц дал отбой и посмотрел на нас. Когда азиат щурит глаз, зрачков уже просто не видать.

— У батальона приказ не позволять нам эвакуироваться. Так что, братья, выбора совсем не осталось. Но в прорыв мы пойдем не сейчас, а когда истечет срок ультиматума. У каждого есть почти сутки, чтобы попрощаться с жизнью.

В тот раз я умер всего на двадцать три дня. Я провел их волшебно. Играл и дурачился с ангелами, а с теми, что посерьезнее, решал задачи неземной красоты и многосложности, среди которых мой Гёдель блестел одной маленькой бусинкой. Ангелы полюбили меня, баловали и очень не хотели отпускать, но пришел кто-то из старших, добрый и мудрый, все притихли, а потом мы стали прощаться, ангелы повеселели и сказали мне, чтобы я тоже не грустил, потому что, не пройдет и жизни, как мы снова увидимся. Они рассмешили меня, и я очень напугал сидевшую у моей кровати маму, когда вдруг открыл глаза и расхохотался заливистым смехом. Ведь мама с папой думали, что я уже не вернусь. А я взял и вернулся, хотя не совсем тот, что прежде.

Я больше не был математиком.

Дебилом я тоже не стал. Однако любая попытка сколько-нибудь глубокой формализации рассуждений вызывала у меня головокружение на грани обморока, и, если я настаивал, обморок случался. Я вприпрыжку бежал обратно к ангелам, но все двери были заперты, злой сторож гнал меня прочь. Со временем я прекратил бесполезные попытки.

Моя реабилитация мало чем отличалась от любого другого случая восстановления после ограничивающего увечья. Человек, потерявший ногу, танцевать уже не будет, но ходить с помощью костылей или на протезе, конечно же, научится. Да, по сравнению с тем, чем оно было, мое левое полушарие превратилось в насмешку, но зато правое жадно приняло на себя компенсаторные функции. Я сделался ленивым, мечтательным и рассеянным. Таким и рос.

В какой-то высшей, недостижимой точке правое и левое полушария сходятся, постигая, каждый своим путем, единственную истину. Как бывший математик скажу, что справа к моему Гёделю ближе всех подошел Осип Мандельштам:

Может быть, это точка безумия,
Может быть это совесть твоя:
Узел жизни, в котором мы узнаны
И развязаны для бытия.

Лет в пятнадцать у меня неожиданно случился рецидив гениальности. Я сформулировал и экспериментально подтвердил положение, которое известно сегодня в психологии под названием «способность Зильбера». Оказывается, человек чувствует вероятности бытовых событий с точностью до сотых. Эта способность позволяет ему, например, вовремя приезжать на работу, даже если ему приходится пользоваться тремя разными видами транспорта, каждый из которых имеет Гауссову кривую ожидания. Человек не знает, когда точно придет автобус, затем трамвай, а затем маршрутка, но его мозг сам оценивает из опыта вероятности их прибытия, а затем проводит необходимые вычислительные операции. Этот удивительный феномен был впоследствии остроумно проиллюстрирован стариком Гельфандом. Он утверждал, что простой народ прекрасно умеет сравнивать дроби, даже если у них разные знаменатели. Спроси у мужика, что лучше: одна бутылка водки на троих или две на пятерых, и он безошибочно выберет две на пятерых. А ведь разница всего лишь в семь сотых!

Больше я открытий не совершал и ничем среди своих сверстников не выделялся, кроме, разве что, заносчивости и фанфаронства, которые питались мертвой памятью об ушедшем. Еще у меня была неразрешимая проблема с женщинами, потому что в каждой из них я пытался увидеть Джейн. Я выбирал горячих и рыжеволосых, по-своему преданных, и добром это не кончалось. За мной тянется дымящийся шлейф оскорбленных и недоумевающих, которые так и не смогли понять, почему мое романтическое пламя превратилось в лед. А все очень просто: потому что ни одна из них не пожелала превратиться в Джейн.

вернуться

98

Занять позиции! (ивр.).

61
{"b":"589058","o":1}