Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Я сошел вниз и отыскал Джумагюль.

— Ну, наконец-то, — сказала она. — Еще немного и по рукам бы пошла. Ты обратил внимание, что среди гостей нет ни одной женщины?

— Как это? — опешил я. — Вон их тут сколько!

— Дурак, что ли? Это же проститутки. Просто одеты прилично. Из честных девушек здесь только мы с Наташей.

Не успела Джумагюль закончить фразу, как погас свет и замолкла музыка. По толпе рябью прошел удивленный ропот. Но свет тотчас вспыхнул вновь. Теперь он исходил от огромного экрана, нависшего над двором. На экране появился увеличенный в разы Генделев. Все было при нем, как обычно, — жилет, фуляр, гвоздика, только вместо котелка на голове красовался пробковый шлем. Генделев начал читать сразу. Голос человека стареет медленнее тела.

Голос поэта не стареет никогда.

Я младшей родины моей
глотал холодный дым
и нелюбимым в дом входил
в котором был любим
где нежная моя жена
смотрела на луну
и снег на блюде принесла
поставила к вину
она крошила снег в кувшин
и ногтем все больней
мне обводила букву «шин»
в сведении бровей
узор ли злой ее смешил
дразнила ли судьбу
но все три когтя буквы «шин»
горели в белом лбу.

Джумагюль впилась мне ногтями в ладонь и прошептала: «Не понимаю ни слова, но заводит!»

Я встал запомнить этот сон
и понял где я сам
с ресниц соленый снял песок
и ветошь разбросал
шлем поднял прицепил ремни
и ряд свой отыскал
при пламени прочли: они
сошли уже со скал
но я не слушал а ловил
я взгляд каким из тьмы
смотрело небо свысока
на низкие холмы
и в переносии лица
полнебосводу в рост
трезубец темноты мерцал
меж крепко сжатых звезд.

Джумагюль притянула меня к себе и стала целовать в губы. Я закрыл глаза, а когда открыл, увидел одним, левым глазом Страшновского. Джумагюль изменила диагональ поцелуя, и Страшновский скрылся за ее лицом.

А нам читали: прорвались
они за Иордан
а сколько их а кто они
а кто же их видал
огни горели на дымы
как должные сгорать
а мы — а несравненны мы
в искусстве умирать
в котором нам еще вчера
победа отдана
играй военная игра
игорная война
где мертвые встают а там
и ты встаешь сейчас
мы хорошо умрем потом
и в следующий раз!

Джумагюль добралась губами до моего уха. «Я должна тебе кое-что рассказать». Я ответил: «Знаю. Не сейчас. Позже».

И я пройду среди своих
и скарб свой уроню
в колонне панцирных телег
на рыжую броню
уже совсем немолодой
и лекарь полковой
я взял луну над головой
звездою кочевой
луну звездою путевой
луну луну луну!
крошила белый снег жена
и ставила к вину
и головой в пыли ночной
я тряс и замирал
и мотыльки с лица текли
а я не утирал.
Как медленно провозят нас
чрез рукотворный лес
а темнота еще темней
с луной из-под небес
и холм на холм менял себя
не узнавая сам
в огромной пляске поднося
нас ближе к небесам
чтоб нас рассматривала тьма
луной своих глазниц
чтоб синий порох мотыльков
сошел с воздетых лиц
чтоб отпустили нас домой
назад на память прочь
где гладколобый череп мой
катает в детской ночь.

Голос умолк, двор вновь окунулся в темноту. Никто из гостей не смел пошевелиться. Даже Уго Чавес. Вдруг хлопнула одна, другая пробка из бутылок с шампанским, небо осветилось фейерверком, зажглись гирлянды, проворные официантки возникли меж гостей с бухлом и тарталетками, а Генделев вернулся на экран. Он был теперь в домашнем халате, в руке держал граненую рюмку. В кадр влезли чьи-то сиськи, Генделев на них цыкнул, они убежали. Генделев поднял рюмку, улыбнулся дьявольской улыбкой: «За радость общения!»

И грянул бал.

Я вполне догадывался, о чем мне хочет рассказать Джумагюль. То, что она решила открыть свою тайну, волновало и радовало меня, как будто мы опять узнали друг друга в лугах Ала-Too. Но там были игра и страсть, а теперь я убедился в подлинности ее чувств.

— Пойдем, — я взял ее за руку. — Пойдем наверх, там нам никто не помешает.

На втором ярусе «Терпсихоры» заботливые продюсеры расположили двухместные юрты размером с те зеленые бардовские палатки, в которых родители-туристы зачали половину моего поколения.

— Знаешь, Джумагюль, я где-то прочел, что первые сорок лет жизни человек строит свой храм, а следующие двадцать — его купол. Я вот подумал, что у моего храма купол если и будет, то прямо на земле. Значит, мой храм — это юрта.

— Послушай, Мартын…

— Не надо, my lovely, не говори, я все знаю.

— Откуда?

— Догадался.

— Но как?

— Бабочка.

— Что?! — Джумагюль впилась в меня взглядом, потом кивнула: — А, поняла: она была в одном экземпляре?

— Точно.

— Боже, какая глупость!

— Да, но это не твой прокол. Ты молодец, большая умница. Я тобой восхищаюсь.

— Спасибо. Только что теперь?

— Как что? Займемся любовью!

— А потом?

— Это уже тебе выбирать.

— Я хочу с тобой. Возьмешь?

— Да.

— Тогда потом мы пойдем танцевать!

Я легко принял ее выбор, и мы много танцевали в ту ночь, но на балу у меня были кое-какие придворные обязанности, и я, подхватив Джумагюль под руку, пошел отдать принцу кесарево. Big, big mistake![90]

При виде Джумагюль августейший холеный шкаф тут же забил цветастым фонтаном красноречия. Причем того дурного свойства, что исходит от денег и власти. Порядочные люди не рассказывают историй, как перепутали DMA с кокаином во дворце махараджи. «Как будто во всей Индии погас свет, представляешь?» — «Fuck me!» — вежливо ахала Джумагюль.

вернуться

90

Большая, большая ошибка! (англ.). — Прим. ред.

57
{"b":"589058","o":1}