И словно в ответ на это, внизу застучали о бревна церкви саперные лопаты.
— Ну вот, теперь все понятно. Щепок нащиплют и подпалят, — удовлетворенно проговорил Шинкарев, вроде бы давно ждал он этого момента и вот наконец дождался. — Ну ничего, мы еще не одного беляка на тот свет спровадим.
И верно, когда церковь охватило пламенем, белофинны вынуждены были отступить от стен, и Шинкарев с Богусловским тут же начали их расстреливать. Поднялась невообразимая паника, кто бросился к ближним деревенским домам, чтобы укрыться за их стенами, но большинство, несмотря на жаркий огонь, вновь притиснулись к церкви. Одежда на них дымила, горячий воздух обжигал легкие, но они терпели, трусливо прижимаясь друг к другу. Несколько человек, правда, не выдержали, кинулись было к деревне, но все были скошены.
На колокольне с каждой минутой становилось все жарче. Огонь уже лизнул дранку купола, зацепился за нее, а вскоре, словно многозевое чудище, заглотнул всю колокольню в свое огненное чрево.
— Ко мне! — прохрипел Шинкарев. — Быстрей!
Богусловский кинулся к нему по еще не загоревшемуся, но уже кипевшему смолой перекрытию, готовый выполнить все, что Шинкарев прикажет.
— Поднимай станину. И — к самому краю пулемет.
Шинкарев привстал на колени, и его ковыльные волосы, без того разлохмаченные беснующимися в огне вихрами, взъерошились копной и тут же опали, спекаясь в роговые сосульки. Богусловский, увидевший это, словно очнулся, словно окунулся в реальность происходящего. Страх парализовал его волю, он бросил станину и хотел кинуться с колокольни вниз, но Шинкарев крикнул истерично:
— Поднимай! Убью!
Ненавистный взгляд, жгуты на скулах. Богусловский, обжигая руки о накалившееся железо, поднял на грудь станину и замер. Шинкарев нажал на гашетку.
— Получайте, контры!
Вместе с пулеметной очередью он послал белофиннам смачную русскую ругань.
Рванул ящик россыпи под перекрытием колокольни, рванули коробки с еще не расстрелянными лентами, купол рухнул и придавил стреляющий пулемет.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В семье Богусловских обсуждали новость: генерал Левонтьев с сыном Дмитрием эмигрировали. Не то во Францию, не то в Англию. Не посоветовались, ничего даже не сказали. Анна Павлантьевна, наотрез отказавшаяся уезжать куда-либо из Петрограда без своего жениха, брошена на произвол судьбы. Однако и она — хороша штучка! Вот уже более недели живет одна, но ничего не сказала об этом, хотя навещала Богусловских, справляясь, нет ли писем от Пети.
— Непостижимо! — возмущался генерал Богусловский всех более, взволнованно расстегивая и застегивая мундир. — Что делать там, за границей, русскому человеку?! Невероятно!
— Нужно взять к себе Анну, — предложил Михаил. — Петр будет благодарен.
— Непременно! — горячо согласился Семеон Иннокентьевич. — И теперь же.
Богусловский-старший решительно, с несоразмерной для своей тучной комплекции проворностью вышел в прихожую. Шинель он застегивал уже на улице. Он спешил, опасаясь того, что вдруг Анна Павлантьевна изменила свое решение и собирается уехать из дому вслед за отцом и братом. Но если бы он знал, что Анна тверда в своем слове, а Дмитрий Левонтьев тоже именно сейчас торопится к себе домой, чтобы проститься с сестрой перед отъездом из Петрограда, Семеон Иннокентьевич наверняка бы повременил. Он, несказанно удивившись, постарался бы застать Дмитрия и спросить его: что все это значит?
Увы, генерал Богусловский в полной уверенности в том, что Левонтьевы за границей, подходил к их дому, обдумывая предстоящий нелегкий разговор с невестой своего сына, и не увидел молодого мужчину в деревенском дубленом полушубке и ушанке из собачьего меха, шагавшего навстречу и вдруг метнувшегося за угол соседнего дома.
Дмитрий Левонтьев, а это был он, на какое-то мгновение растерялся, не зная, что предпринять, чтобы избежать встречи с генералом Богусловским: дом стоял гладкостенной коробкой, а ограда высока, не перемахнешь легко, в общем, укрыться вот так, сразу, негде, а старик генерал быстро приближается. Но, к радости и удивлению Дмитрия Левонтьева, Семеон Иннокентьевич остановился у крыльца их дома, постоял в раздумье минуту-другую и, поднявшись, теперь уже неспешно и грузно, по ступеням, позвонил.
— Что ему, прихвостню большевистскому, нужно в нашем доме?! — расстроенно буркнул Дмитрий, все еще продолжая стоять, прижавшись к холодной стене и не зная, как же поступить дальше — ждать, пока старик покинет дом, или сейчас же, не простившись с Анной, отправиться на вокзал?
Сюда он вовсе не должен был идти, не имел права, но не смог пересилить себя, не смог уехать, не повидав еще раз любимой сестренки, обманутой и брошенной. Хотя и ради большой цели, но они все же обошлись с ней жестоко, благо она не знает этого и дай бог оставаться ей в неведении всю жизнь. Сказав, что собираются покинуть непринятую ими революционную Россию до лучших времен, ни Левонтьев-старший, ни сын его Дмитрий вовсе не предполагали делать этого. Они не слишком настаивали, когда она воспротивилась. На это и рассчитывали. Она уговаривала их взять побольше денег и золота, чтобы не бедствовать, но они отказались, отговариваясь тем, что на границе у них все равно все отнимут. На самом же деле совершенно не нуждались в деньгах, ибо становились членами нелегального «Национального центра».
Поначалу отец и сын жили вместе на небольшой загородной даче, которая выполняла роль конспиративной квартиры. Вечерами съезжались сюда их друзья, с которыми готовили коридор для вывоза из России царской семьи, а то и вовсе незнакомые люди, уверенные в том, что делают большое и важное дело, и оттого гордые собой. На самом же деле, как сказал однажды отцу Дмитрий Левонтьев, все здесь толкли воду в ступе. Причем даже не меняли ее. Ругали, совершенно не сдерживаясь, забывая приличие, большевиков. Доказывали друг другу, что спасение России — лишь в восстановлении самодержавия, подкрепляя свои утверждения авторитетом царицы, которая совершенно-де верно считала: русскому народу нужен кнут и кулак. И только два раза в эти тягучие, несмотря на кажущуюся бурность, вечера ворвался истинный накал страстей.
Как понял Дмитрий Левонтьев (карты перед ним раскрывали далеко не все, даже отец скрытничал), предстояла встреча с посланцами Берлина, на которой предполагалось выработать единый план спасения России, то бишь царя, царицы и их сына. И вот «Союз возрождения» и «Национальный центр» решили определить свои позиции и даже, если бог даст, выступить с единым мнением.
Бог не дал единства. Наццентровцы твердили упрямо: престол Михаилу Александровичу! Возрожденцы доказывали, что следует согласиться с предложением немцев: восстановить на престол Николая II, затем пусть он отречется — теперь уже не под нажимом, а добровольно — в пользу Алексея. Регентство возьмет на себя Александра Федоровна.
Возрожденцы утверждали, что принятие этого плана даст «освободителям» России и деньги, и оружие. Более того, великий герцог Гессенский Эрнст Людвиг, брат царицы, предложит тогда большевикам выгодную сделку. Они освободят его сестру и всю царскую фамилию, он откажется от контрибуции и даст гарантию, что германская армия не станет наступать на Россию с Украины. Триста миллионов золотых рублей и отсутствие угрозы на западных границах, доказывали возрожденцы, кусок для большевиков лакомый, и они согласятся, ибо это поможет им преодолеть в стране хаос политический и хаос экономический. Но даже и этот аргумент не подействовал на наццентровцев. Нет, упрямились они, регентша станет императрицей, но принцесса Алиса Виктория Елена Бригитта Луиза Беатриса Гессен-Дармштадская далеко не принцесса Софья Августа Доротея Фредерика Ангальт-Цербская. Александра Федоровна — не Екатерина Вторая. Совсем Россию разорит. И кровушки русской поболее той прольет. Михаила Алексеевича на престол — и все тут.
Недовольные уходили и с первой, и со второй встречи возрожденцы, а после их ухода наццентровцы вновь принимались доказывать друг другу, что они правы и что освободят царскую семью без помощи немцев и возведут на престол Михаила Романова. Говорили об архиепископе тобольском Гермогене, которому самим богом предзнаменовано спасти Русь. Патриарх Гермоген благословил первого из Романовых, Михаила Федоровича, на царствие, архиепископ Гермоген спасет династию Романовых, благословив на престол Михаила Александровича. А за Гермогеном, горячо убеждали они себя, сила огромнейшая. Не только десница божья, но и Абалакский мужской монастырь, Знаменский монастырь, Иоанно-Введенский женский монастырь — целые государства на Тобольщине со своей казной и угодьями. И конечно же, все церкви и в самом Тобольске, и во всей округе. Если помочь Гермогену надежными офицерами, то кто с ним совладает?