От боли и изумления Лот скатился с камня в реку. Сара встала, нашла свою промокшую тунику и быстро натянула ее на себя. Поскуливая, как ребенок, Лот вылез из воды, потирая все еще выпирающий под одеждой член, морщась от боли и замешательства. Сара в гневе смотрела на него:

— Тебе должно быть стыдно, племянник Аврама!

Лот выпрямился, подбородок у него дрожал, лицо побледнело.

— Прости меня, — бормотал он. — Ты такая красивая.

— Это не повод. Я жена Аврама. Ты забыл это? Я не могу тебя простить!

— Да, это и есть большая и настоящая причина! — почти закричал Лот.

Он опустил глаза, сел на камень спиной к Саре.

— Ты ничего не замечаешь. Я вижу тебя каждый день. Ты снишься мне каждую ночь. Я думаю о тебе, как только открываю глаза.

— Ты не должен делать этого.

— Я не выбираю. Женщину, которую любят, не выбирают.

— Ты не смеешь произносить подобные слова. Если бог Аврама услышит тебя…

— Пусть бог Аврама услышит меня, если ему хочется! — дерзко перебил ее Лот. — Зато ты меня не слышишь! Ты даже не замечаешь, что я бываю с тобой чаще, чем Аврам. Ты не видишь, что я больше забочусь о тебе, чем Аврам. Нет ничего, чего бы я не сделал для тебя. Но ты даже не видишь меня. Когда ты называешь меня по имени, мне кажется, что я еще ребенок, которого ты когда-то бранила. Но я уже не ребенок, Сара. Мое тело и мои мысли повзрослели, и член мой тоже.

Сара вдруг смешалась и почувствовала себя неловко. Голос Лота вибрировал от боли. Почему она не замечала его страданий? Он был прав. Она не видела его. Она видела мужчину, очень красивого, более стройного и более высокого, чем Аврам, гибкого, почти как женщина. Но он по-прежнему оставался для нее ребенком, веселым и игривым, тогда как повсюду в Ханаане молодые девушки, засыпая, думали о нем в надежде стать его женой.

Гнев Сары смягчился. Она пыталась сказать что-нибудь благоразумное и нежное, чтобы успокоить Лота. Но Лот повернулся к ней лицом, глаза его блестели, словно подведенные сурьмой.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Я знаю все слова, которые вертятся у тебя на языке, и которыми ты хочешь наказать или успокоить меня. Ты думаешь об Авраме, который заменил мне отца. Ты скажешь, что ты заменила мне мать.

— Разве это неправда? Что есть хуже, чем желать свою мать? Жену своего отца?

От смеха Лота ей стало страшно.

— Аврам — мне не отец! Он и не хочет им быть, ведь он так и не усыновил меня. Ты говоришь, что ты мне заменила мать. Но разве матери похожи на тебя?

— Лот!

— Я много лет любил тебя как мать. Но кто назовет тебя матерью сегодня? Даже я не смог бы этого сделать.

— Что ты имеешь в виду?

Лот опустил руку в воду, чтобы освежить себе лицо и грудь, словно он горел, несмотря на окружающую их тень.

— Они все словно ослепли. Но ты не можешь быть слепой.

Лот схватил пальцы Сары и не отпускал их, хоть она и старалась высвободиться. Он поцеловал ее руки, поднес к своему лбу жестом полным почтения и неясности.

— Я всегда любил тебя, Сара. Всем сердцем, всем своим существом. Я любил тебя так сильно, что был счастлив, когда ты стала моей матерью. И к моему счастью или несчастью, я один, кроме Аврама, знаю нежность твоей кожи, твердость и тепло твоего тела. Ты прижимала меня к себе. Давно, но я и сейчас ясно помню, что мы даже спали несколько ночей вместе в одной постели. Я помню, как я просыпался и вдыхал аромат твоих грудей.

— Лот!

— Каждый день с самого детства я смотрю на твое лицо. И каждый день я вижу то же самое совершенство.

Сара сухо высвободила свои руки из рук Лота, избегая его взгляда.

— Как они не видят этого? — продолжал Лот. — Я был ребенком, потом мальчиком. Я стал мужчиной. Время идет для меня. Оно изменило мое тело. Но на тебе, Сара, оно не оставило ни одной морщины. У женщин, которых я помню молодыми, отяжелели бедра, отвис живот от родов. Морщины сузили их глаза и рты, легли на их лица и шеи. Я смотрю на тебя и не вижу ничего подобного. Твоя кожа прекраснее кожи молодых девушек, которые ждут, чтобы я ласкал их под кустами. Время остановилось для тебя.

— Молчи! — простонала Сара.

Лот опустил голову.

— Ты можешь просить у меня что угодно, только не проси меня не любить тебя, как мужчина любит женщину.

Ночью, когда Сара и Аврам, истомленные ласками, лежали в темноте, Сара рассказала ему о том, как Лот застал ее врасплох возле реки. Аврам рассмеялся и сказал:

— Страсть Лота удивляет только тебя одну. Когда Мелхиседек спросил его, почему он не делает приношений на жертвенниках Всевышнего, он ответил, что поверит в существование Яхве, когда Яхве явится ему в твоем образе!

Они вместе рассмеялись, и Сара добавила:

— Когда Лот еще был мальчиком, и мы шли из Харрана, он был воодушевлен твоим богом. Он без конца просил пересказать ему все, что ты говорил. Сейчас он мужчина, и он уверяет, что не может любить меня, как свою мать, потому что время остановилось для меня. Ты тоже так думаешь? Что время остановилось для меня?

Аврам некоторое время лежал, не шевелясь и не говоря ни слова. Потом своим теплым голосом, наполненным радостью, сказал, что, да он тоже так думает.

— Разве это не проклятие? Наказание, ниспосланное мне богом? — спросила Сара на одном дыхании.

Аврам вытянулся, скинул покрывало и стал покрывать шею Сары долгими поцелуями, опускаясь до самых бедер.

— Моя плоть, мои пальцы, мое сердце и мои губы не перестают упиваться твоей красотой. И правда, время идет, а красота Сары не увядает. Каждый день подталкивает нас к смерти, как осел подталкивает колесо, которое поднимает ведро из колодца. Но моя жена Сара также свежа этой ночью, как в ту ночь, когда я впервые раздел ее.

— И это не пугает тебя?

— Почему это должно пугать меня?

— Ты не боишься, что другие могут быть смущены этим, как Лот, но проявят меньше нежности и здравого смысла? Ты не боишься, что твоя жена станет источником зависти, злобы и ненависти?

Аврам тихо засмеялся:

— В Ханаане нет ни одного мужчины, который не желал бы тебя. Разве я мог не заметить этого? Нет ни одного мужчины и ни одной женщины, которые бы не завидовали Авраму и Саре. Но ни один не посмеет сделать то, что сделал Лот. Потому что они знают. Они знают то, что увидел в тебе Мелхиседек, когда мы пришли в Ханаан. Яхве нужна твоя красота, но Он хранит ее не только для меня. Он показывает ее всему Ханаану. Он отдает ее народу Аврама. Красоту Сары, моей жены, которая не рождает детей, Он превратил в зерно нашего вечного счастья. Всевышний удерживает время над тобой, потому что ты вестница, несущая в себе всю красоту того, что Он может свершить. Кто из племени Аврама посмеет осквернить эту вестницу?

Саре хотелось возразить. Сказать, что она не испытывала ничего, кроме бремени остановившегося времени и не покидавшего ее желания родить ребенка. Ей хотелось сказать, что все слова и мысли Аврама были лишь плодом воображения человека. Что бог Аврама не говорил и не обещал ничего подобного, что он обещал только дать народ и плодородное семя. Но Аврам с обычной пылкостью заставил ее молчать, покрывая поцелуями и ласками, черпая в ней свое неизбывное наслаждение.

Позднее, лежа в темноте, чувствуя на плече дыхание уснувшего Аврама, Сара почувствовала, как ее охватила грусть. Она прикусила губу и плотно закрыла глаза, чтобы не дать пролиться слезам.

Как страстно желала она, чтобы живот ее округлился, а лицо покрылось морщинами! Для чего ей эта красота, сухая, как потрескавшаяся почва пастбищ? Как можно отдавать предпочтение бесплодной красоте перед криком жизни и детским смехом?

Терзаемая все более мучительными вопросами, разгневанная и испуганная Сара не могла уснуть. Впервые, после исхода из Харрана ее охватили сомнения.

А если Аврам ошибается? Если он поддался искушению любить своего бога и совершать великие деяния? Может быть, уверовавшись в том, что он слышит голос своего невидимого неощутимого бога, он стал жертвой собственного воображения и происков демонов? Иначе, в чем сила бога, неспособного сделать так, чтобы женские крови потекли из ее чрева?