Осенью Дал воде с реглана стечь у входа, Капюшон с лица откинул зло И сказал: — Хорошая погода! Все дороги к черту развезло. Так сказал, и перед нами разом Встал водой залитый котлован. И, следя за яростным рассказом, Каждый свой участок узнавал. Катеров сирены там звучали. И прорабы, сбившиеся с ног, В провода охрипшие кричали О размыве спусков и дорог. — Лесу, щебня! Бревен для настила! Что? Машины тонут, говорю! — А вода в любой щели гостила, Распевая славу сентябрю. А вода текла по стеклам «МАЗов», Размывала путь и вкривь и вкось. А вода смотреть мешала глазу, Пробирала холодом насквозь. А под боком темная качалась Волга, закипая от дождя, И на берег молча собиралась Броситься минуту погодя. Но рвались машины прямо к цели. Вперевалку лезли на откос, Так что комья жирные летели Из-под задник сдвоенных колес. За одной другая шла по следу. А настил шатался, еле жив. …Было нам уже не до обеда. Мы молчали, ложки отложив. Мы молчали, выходная смена, В галстуках и чистых сапогах, Думая, как там сквозь грязь и пену Люди бревна тащат на руках. Лишь теперь услышали: по жести Ливень бьет. А он давно уж бил. Инженер, принесший эти вести, Крепкий чай, не раздеваясь, пил. Бушевала за окном стихия. И взглянули мы, отставив щи, На свои совсем еще сухие И довольно чистые плащи. «Ну, пора, — подумал каждый, — время!» Инженер допил свой чай до дна и, тревожно вглядываясь в темень, Встал у дребезжавшего окна. Где-то там ногами грязь месили, Грунт грузили, толь срывался с крыш. Он сказал: — Такую хлябь осилив, Крепче, братцы, на ногах стоишь. Ну, а раз стоишь еще ты крепко, Значит не одну пройдешь версту! — И, на лоб надвинув резко кепку, Вслед за нами вышел в темноту… 1953 «Вся в рубчатых метах сухая земля…» Вся в рубчатых метах сухая земля — Здесь «МАЗы» прошли, грохоча и пыля. Здесь труд комсомольские звезды зажег, Здесь вехою красный трепещет флажок. И, фарами грубо врубаясь во тьму, Все чаще машины подходят к нему. И в миг кузова оседают у них, Приняв из ковша тонны глыб земляных. И с ревом уносится «МАЗ» в темноту, К отвалу спешит, вымеряя версту. Дорога его коротка, но трудна — По рвам, по ухабам ныряет она. Бросает, трясет, пропадает впотьмах И пылью горячей хрустит на зубах. Мечталось когда-то мальчишке в селе Машины водить по раздольной земле. Чтоб были просторы глазам широки. Чтоб были дороги, как жизнь, далеки. Чтоб сами под шины бежали шурша И пели степными ветрами в ушах. А эта дорога совсем не длинна. Всего на версту размахнулась она. Но ты у шофера поди расспроси, Как путь этот малый далек и красив. Поди разузнай у водителя, друг, Какие просторы он видит вокруг! Какие ветра обвевают его — Он за день тебе не расскажет всего! Идут самосвалы, гремя и гудя, Зарницами фар из-за круч восходя. 1951 Март
Скорей под кузов набросали ветви, И вновь вперед подался грузовик. И, всею грудью навалясь на ветер, На радиаторе напрягся «бык». И вот, когда казалось: зла и цепка, Уже не выпустит колеса грязь, И пятитонка, в грунт осевши крепко, Лишь тонет, понапрасну с ним борясь, Что рев ее вот-вот сорвется с тону, Что сдаст мотор и сила выйдет вся, — Вдруг поползла машина вверх по склону, На шинах ветки с глиной унося. И вновь размызганными колеями Машина шла, могуча, как всегда. Лишь вырывалась бурыми крылами Из-под колес весенняя вода. Был рад водитель, торопясь к отвалу, Что есть в руках уменье, что почти И полминуты здесь не потерял он И не свалил породу на пути. Дрожали стекла. Парень гнал машину И вдруг сказал, взглянув через плечо: — Важнее груза, чем вот эта глина, Мне кажется, я не возил еще… И на мгновенье встали перед нами Асфальты улиц будущих, аллей… И вдруг заметил я — над Жигулями Так звонок первый гомон журавлей. Так путь хорош — хоть весь водой запружен, И радость дня настолько велика, Что вынырнут, того гляди, наружу Затопленные в лужах облака!.. 1952 |
