Страна моя! Огонь рябин над кручей.

Отчизна милая, зеленый сон

Мошнинской рощи, некогда дремучей,

Теперь прозрачной с четырех сторон.

Лишь так же плещет галочье кочевье…

Но верю я и в том поруку дам —

Мы еще краше вырастим деревья,

Цветенье буйное дадим садам.

И я шумел на уличном собранье,

Где грудились фуражки да платки,

Где, подписав Стокгольмское Воззванье,

Не расходились долго земляки.

И первым делом вынесли решенье

Зарыть окоп, войны минувшей след,

Что для шоферской ругани мишенью

Недаром служит целых восемь лет.

Где бруствер был — засохшей глины кучи.

И спуск в окоп зарос полынью весь.

Понадобится — выкопаем лучше.

Привычка есть.

   Лишь будем рыть

      не здесь!

Разбуженных деревьев смутен ропот.

А вот упало яблоко в саду.

Ступая по зарытому окопу.

На середину улицы пройду.

Озерная, она как луговина,

На ней роса по вечерам и мгла.

И заросла травой наполовину

И на две трети кочками пошла.

Но для того она всех прочих краше,

Кто некогда, в один из многих дней,

Когда сады черемухою машут,

И глянул в мир, и задышал на ней.

На ней ему когда-то дали имя.

На ней и первая тропинка та,

Которой он ножонками босыми

Шагнул за дедовские ворота.

Здесь он впервые солнцу улыбнулся

И замер, не сводя со сказки глаз.

Здесь в первый раз о камень он споткнулся,

От боли не заплакав первый раз.

Здесь он со смертью как-то повстречался.

И, навсегда решив солдатом стать,

Перед домами этими поклялся

Их от войны с оружьем защищать.

Чем хороша она? Не даст ответа.

Все рытвины ее он знает сам.

Но все ж при слове — родина

от века

Она

   его является глазам!

В садах, нагими сучьями стучащих,

Иль вся в снегу, иль в яблонном дыму,

Она, незамощенная, все чаще

В ином обличье видится ему:

Блестя асфальтом, окнами сверкая,

Гордясь балконами на этажах.

Короче говоря, совсем такая,

Как на его заветных чертежах…

Какая широта! В каком покое

Сады, сквозь сон вздыхая, шелестят!

Все-все заснуло. Только эти двое

Идут себе куда глаза глядят.

А их глаза глядят в такие дали,

Что у обоих замирает грудь.

Какие дни они там увидали?

Какими подвигами славный путь?

Им нынче все принадлежит на свете,

И нет мечтам ни счета, ни помех.

Лишь слышно: «А еще куда поедем?»

И снова шепотом. И снова смех.

Чтоб быть счастливым — тысячи причин.

И ночь тиха. И путь конца не знает.

И уплывает шепот, уплывает,

Уже от шелеста неотличим…