Поездов далеких перекличка.

Шум листвы. Дыхание росы.

Под подушкой (старая привычка!)

Полным ходом тикают часы.

Поздний месяц тает, как из воска.

Под окном опилки будто снег.

В новом доме, пахнущем известкой,

Крепко спит на койке человек.

Первый раз будильник без завода.

Спи хоть сутки, — не проспишь, прораб.

Рыл и строил два тяжелых года.

Сдал дома. И уезжать пора.

На прощанье улицы района

Обошел он нынче до одной.

Весь в огнях, недавно заселенный,

Каждый дом стоит, как дом родной.

За день путь измерившие длинный

В тучах, лужах, дождевой возне,

Сапоги, облепленные глиной,

О дороге помнят и во сне.

Лес не спит, весь в шорохах мышиных.

Ночь на ветках держится с трудом.

И уже везут зарю машины,

Светом фар окатывая дом.

И летят налево и направо

Тени рам по шкафу, по стене.

И гудок далекого состава

Входит в сон с ветрами наравне.

И прорабу кажется, что снова

С верхней полки смотрит он в окно.

И дыханье сумрака лесного

С дымной гарью смешано давно.

Виснет пар клоками по откосам.

Вьются тропки, прячутся в кусты.

И стучат, стучат, стучат колеса

(Под подушкой тикают часы).

Залетает ветерок за ворот.

Беспокойный ветер путевой.

И все ближе незнакомый город.

Ближе новый город. Новый бой.

Встретит он обломками вокзала.

Толкотней составов на пути.

Скажет он, что, видно, было мало

Просто с боем в улицы войти.

Что в такой же беспощадной битве,

Не жалея силы и труда,

Надо взять его у ям и рытвин,

У развалин вырвать навсегда.

Значит — жить безжалостно и жестко.

Значит — не жалеть усталых век…

В новом доме, пахнущем известкой,

Крепко спит на койке человек.

А восток, огнем зари разверстый,

Шлет уже лучи во все концы.

Спит солдат. Летят ночные версты.

Под подушкой тикают часы.

Откуда, казалось бы, в центре Москвы

Гудеть поездам по ночам!

Но я голоса их (не знаю, как вы)

Всегда от других отличал.

Вы слышите? Это вокзалы зовут,

Зовут полустанки, мосты.

Зовет через ночи и версты завод,

Который планируешь ты.

И в голосе этом и север, и юг,

И земли, которые ждут

Заботливых рук. Ты прислушайся, друг,

Вокзалы, вокзалы зовут.

И нету как будто обычней гудков,

Но в мире, как после дождя,

Так слышно,

   так молодо,

      так далеко,

Когда паровозы гудят.

Тогда занавеску вдувает в окно,

И ветер по книгам бежит,

С разгону захлопывает блокнот,

Тетради мои ворошит.

И пахнет дорогой. Влетит со двора,

И дом мой — не дом, а вокзал,

Высокий и гулкий, откуда вчера

Товарищей я провожал.

И вот под ногами не пол, а перрон.

И я у окошка стою

И, пристально вглядываясь в вагон,

Улыбки друзей узнаю.

Ах, как это грустно! Звонок недалек.

Их пар как полой запахнет.

И лишь на прощанье тебе огонек

С последней площадки мигнет…

Но только гудки донесутся опять,

Я снова в их мире гощу.

Я книжки бросаю, боюсь опоздать,

Билет по карманам ищу.

Не знаю откуда, не знаю куда,

Пылая в ночи и гремя,

Уходят, уходят мои поезда

И все без меня, без меня.

Мне надо туда, где забот не сочтешь,

Где часа свободного нет,

Где сходит с бумаги на землю чертеж,

В железо и камень одет.

Но скоро платформою кончится день,

И, выдав волненье слегка,

Я через плечо переброшу ремень

Студенческого рюкзака.

Не книги со мной разговор поведут —

Гудки, приподнявшие высь,—

О том, что товарищи новые ждут,

Что дело не ждет: торопись!

Прощусь на подножке. Писать мне велю.

Да искры во тьму полетят,

Да кто-то вздохнет над страницей:

люблю,

Когда паровозы гудят!..

Густым гудком ночной покой затронут.

Скрипит фонарь, и желтое пятно

Скользит по мокрым камешкам перрона,

Невиданного кем-то так давно.

Перрон, перрон, есть и такое счастье:

Опять ступать по шлаку твоему.

Почтовый поезд, черный от ненастья,

С пыхтеньем удаляется во тьму.

И тополя, продрогшие порядком,

Шумят под градом капель дождевых

И обнажают светлую подкладку,

Отмахиваясь ветками от них.

А возле грязь, да в колеях солома,

Да лужа с отражением столба.

И радуясь, что наконец-то дома,

Приезжая стирает пот со лба…