В доме тоже уже могли спать и есть, хотя ключи от чуланов и кладовых плотники обещали вручить поздней осенью, ближе к рождественскому посту.

А деревня подытоживала в последний раз:

— Молодой Канява оттого и трудится в поте лица, что хочет гнездо поскорее свить, женушку в дом привести. Как бы он, этой шальной поры дожидаючись, не объявил с Уршулей о своем решении. Вон Онте уже огласил помолвку с Оной Кинчайте; Винцентас же пока в молчанку играет, хотя сам, что ни праздник, проходу своей Уршуле в местечке не дает, зубы ей заговаривает, как пить дать нарадоваться ей не может.

Винцас Канява, со своей стороны, прикидывал так:

— Двух дел сразу как следует все равно не сделаешь. Строительному делу не мешай и свадебному делу не мешай. Коли одно с другим смешаешь, меньше всего проку от этого будет стройке. А уж когда оженишься, гляди в оба, чтобы женушка не скучала, родителей в окошко не высматривала, слезки сиротские не утирала — утешай ее да радуй без передышки.

Винцас предавался мечтаниям, выражался по-песенному и был охвачен такой сладостной истомой, что даже слюну сглатывал. Он истосковался по Уршуле не меньше, чем по собственному хозяйству, в которое вознамерился вложить всю свою душу. На вопрос, кому или чему он отдал бы предпочтение, Винцас вряд ли смог бы дать твердый ответ.

Итак, Винцас основательно, даже чересчур, готовился к свадьбе, правда, только до сих пор чувствовал себя скованным по рукам, поскольку еще не завязал последний узел на стройке — не получил ключей от чуланов. На то, чтобы сделать скачок в другую сторону, подговорил его Антанас.

— Значит, хозяин, такое дело: ксендз в последний раз собирается объявить в костеле оглашение о нашем с Оной венчании. Не найдется ли у тебя какой-нибудь клячи, под венец съездить, приданое привезти; словом, сундучок хозяйкин… — принялся излагать свою скромную просьбу Онте и по народному обычаю наклонился было к руке хозяина, однако передумал и занялся своей головой. А там, в чаще пепельных волос что-то внезапно зашевелилось. Он принялся скрести ее, отвернувшись от собеседника.

— Как, уже?.. — похоже, испугался Винцентас, испытывая такое чувство, будто его окатывают водой из ушата — попеременно, то теплой, то холодной.

Скорый на решения, Винцас и сейчас прямо-таки загорелся.

— Ну, значит, и мне пора. Я тебя, Антанас, немного придержу. Трудились мы с тобой заодно, так что и свадьбу сыграем вместе, как я тебе и обещал, когда мы дом строили. Подожди меня, пока я согласия испрошу и срок оглашения истечет. Это затянется недели на две, не дольше. Думаю, ты за такое короткое время от любовной тоски не помрешь. А тем временем запряги большую телегу и перевези к нам пожитки крестных Ваурусов. С ними договорено, они этого только и ждут.

— Слушаюсь, господин… — нечаянно вырвалось у Онте, и, назвав друга этим титулом, он не выдержал и отвесил ему поклон.

Винцас же счел более приличествующим случаю подставить лицо, и оба без свидетелей крепко, по-дружески расцеловались. Такой вроде простецкий парень, а глянь-ка, как здорово целуется. Не иначе, Она обучила, подумал Винцас.

Онте и мечтать не смел о таком добросердечном и уважительном отношении хозяина и оттого мигом превратился в мальчишку, смешно скособочился и заковылял к конюшне и возовне, дурачась и вихляя задом. Винцасу еще не доводилось видеть, как Онте выражает высшее удовлетворение, и он звонко расхохотался, провожая друга глазами.

— Хороший человек. С какой стороны ни возьми, хороший, — отметил про себя Винцас. — Сила — как у медведя, и трудяга — не хуже финна. Ни он тебе напьется, ни разор причинит. И за что меня бог наградил таким подручным?

Крестные Ваурусы не были уж такими неимущими, как можно было предположить. Живя постояльцами в боковом покойчике вот уже несколько лет, они не расставались со своими сундуками, кадками, шкафами, хозяйственной утварью и прочими потребными в быту предметами; наследникам они и притронуться не давали к своим вещам, причем не из-за скаредности, а из-за неприязни к родне. Недружелюбно вели себя те, кто должен был ухаживать за стариками; угрюмились и Ваурусы, стоило кому-нибудь притронуться к их вещам. И когда кусайский захребетник стал вытаскивать изо всех заугольев свои вещи во двор, Онте только присвистнул.

— Да этого, брат, за три раза не перевезешь. А ведь небось и про запас что-нибудь храните?

— А то как же, милый Онте! И зернишко у нас имеется, и шерсть, и лен, и приправы. Не станем у крестника зубами щелкать, в рот ему заглядывать, — хвастливо сказала старушка Ваурувене.

Когда Онте нагрузил первую телегу, воз стал похож на избушку; а когда пара крупных лошадей тронулась с места, только решетка затрещала да колеса заскрипели.

— Ого-го! — одобрительно сказал Онте, обернувшись и еще раз оглядев телегу.

Все было в порядке, ничто не свалилось, и Онте спокойно шагал рядом с телегой, держа в руках вожжи и зорко следя за тем, чтобы лошади не выбивались из колеи, когда большак перейдет в проселочную дорогу. Сами знаете, такие дороги не чинят, они все равно что пашня — колеи глубоченные, сплошь рытвины.

Винцас же в веселом, приподнятом настроении летал по двору, не зная, за что приняться, и сияющими от счастья глазами следил все время за долиной, за тем, что делается на противоположном холме, спускается ли уже последняя телега и кто ее сопровождает. А когда разглядел старичков, семенящих следом, глаза его увлажнились: ему представилось, что это его блаженной памяти покойные родители с того света явились. Он ждал этих людей, как божьего благословения. При встрече обнял крестных родителей за плечи, а затем, растрогавшись, низко наклонился и обнял руками их колени.

Старички расчувствовались, молча перекрестили его: слова сейчас казались лишними. Однако долго умиляться всем было недосуг; предстояло куда-то рассовать привезенный скарб, а пока еще неясно было, какой закуток потребуется самим хозяевам.

Выход нашел крестный Ваурус.

— Послушай, — обратился он к Винцасу, — дерево (понимай, все то, что из дерева) я дарю тебе. Сам вижу, не придется мне попользоваться всеми этими принадлежностями и утварью. Есть у меня и зерно, и копчености; они пойдут в обмен на свежий хлеб и заправку для супов, которые ты будешь мне давать. Тебе ведь в нынешнем году все равно придется закупать жиры и зерно. А со своей мебелью да сундуками мы вполне разместимся в боковой спаленке. Чтобы у вас под ногами не путаться.

— Ну уж нет, милые крестные! И слышать не желаю о каком-то хлебе и заправке на обмен! — замахал руками Венце. — Есть будем из одного горшка, за одним столом: вам я определил место в горнице, где должны были бы жить мои родители, царство им небесное. Живите по-барски. Но без дела сидеть не будете. Я вас тут же и к работе приставлю: нынче вечером поедем свататься к Берташюсам: вы, крестный, будете у меня за свата, поможете приданое выторговать.

— Да ты никак рехнулся, крестник? Какой из меня сват? Горькой не пью, речистостью не славлюсь. Неужто помоложе никого не нашлось? Взять хотя бы Григаса — вот кто отменно своим ремеслом владеет. Уж как примется языком молоть, кажется, мельничное колесо повернет. И напоить его никому не удается, — яростно стал возражать крестный Ваурус вполне убедительным тоном, но с вовсе не убеждающим, кротким выражением лица.

Беззубый, с чисто выбритым, осунувшимся от старости, озаренным бесхитростной улыбкой личиком, он сейчас удивительно напоминал ребенка и этим очень расположил к себе Винцентаса. Не сдержавшись, Винцас порывисто схватил его руку и поцеловал.

— Да хватит, крестный, и того, что вы знаете, в чем разбираетесь. Ни в каких доморощенных сватах, пьянчугах и шутах гороховых мы не нуждаемся. Мы играем в открытую: тузами, королями, козырями. А Уршуля стоит того, чтобы я ее и бесприданницей взял. Ну, а коли приданое принесет, быстрее с вами рассчитаюсь. Вот и все. Если же богач Берташюс до сих пор не знает, пусть сам убедится, что и у меня всего с лихвой, в его милостях не нуждаюсь…