Книга издается в авторской редакции

Верстка и оформление Нелли Васильницкая

В оформлении использован фрагмент картины Виктора Попкова «Мне 40 лет», изображение взято из интернета.

Издательство Книга Сефер

https://www.kniga-sefer.com/

https://www.facebook.com/KnigaSefer

+ (972)50-242-3452

[email protected]

[email protected]

Ещё лет десять после окончания войны мои родители иногда между собой говорили на идиш.

Обычно это происходило тогда, когда обсуждалась проблема, которую отец и мать хотели скрыть от нас с братом, потому что мы знали только русский и немного украинский.

Детское любопытство заставляло нас напрягаться, навострять уши и улавливать в разговоре русские слова, чтобы по ним сложить смысловую мозаику.

Иногда это удавалось. Но не в этот раз.

Мало того, что родители говорили на идише, так они ещё и шептались, что было абсолютно несвойственно для характера моей боевой и шумной мамы.

Заметили мы и непривычную активность в коридоре и во всём дворе.

Наконец, новость стала доступной и детскому любопытству, а потому взволновала и нас своей оглушающей несуразностью.

Оказалось, что Ира Ковалёва, учительница из финского домика в конце двора, выгнала своего мужа-красавца Сергея и привела в дом горбатого мужика.

Новость была непостижима и неподъёмна ни для ума детей, ни для привычного сознания взрослых. Её соседи за деревянной перегородкой, рассказывали что Ирка с новым мужем целыми ночами хихикают и шумят.

Весь двор недоумевал.

Ну что можно делать весёлого ночью с горбатым, да ещё и такого, чтобы мешать спать соседям?

Сама же Ирка Ковалёва расцвела, повеселела и гордо несла свою голову рядом с маленьким горбатым человечком, который неуклюже держал её под руку, когда они ежедневно вынуждены были проходить через любопытно-осуждающие взгляды многочисленных соседей по двору.

Мужчины делали вид, что их это не интересует и продолжали играть в домино, не отвлекаясь на ежедневное зрелище. Дети же, от природы категоричные и злые, всячески досаждали презираемой всеми паре и, как только могли, вредили Иркиному пятилетнему сыну от первого брака. Эта необъявленная война закончилась так же внезапно, как и началась.

Одноногий Ванька на костылях, как это уже не раз бывало, гнался за своей женой по двору с сапожным ножом в зубах, а его жена Анька истошно орала.

Мужики, оставив домино, повернулись в их сторону, но вмешиваться никто не торопился, опасаясь пострадать за чужое пьяное дело.

Увидев идущую по двору Ирку с горбатым мужем, Анька инстинктивно спряталась за них.

Подскочивший Ванька замахнулся ножом и заорал:

– Отойди, убью!

И тут произошло невероятное. Горбатый закричал неожиданно громким голосом:

– Не сметь!

От растерянности Ванька замешкался и тут же получил короткий и сильный удар кулаком в живот. От боли и неожиданности он выпустил костыли, скрючился и свалился, задыхаясь, на землю.

А горбатый спокойно повернулся к жене, и они продолжили свой путь.

Назавтра уже все знали, что горбатого зовут Яков Степанович Смоляков и что он преподаватель истории. Весь двор стал с ним здороваться издалека, называя по имени отчеству, а он всегда доброжелательно и как-то старомодно и неуклюже раскланивался.

Вскоре они уехали из нашего двора, и мои детские важные дела и события вытеснили из памяти и Якова Степановича и его жену.

Прошло лет восемь – десять.

За разные дурацкие и хулиганские подвиги меня исключили из техникума и, чтобы продолжить учёбу, мне понадобился аттестат зрелости. Я направился в ближайшую вечернюю школу, директором которой оказался мой бывший сосед по двору Яков Степанович Смоляков. Встретил он меня тепло и доброжелательно, но предупредил, что ни меня, ни моих дружков, в случае какой-нибудь бузы, не потерпит.

Он посмотрел мне в глаза, и я понял, что проверять его предупреждение не стоит. Я открыл дверь в одиннадцатый класс и увидел на задней парте красавицу, которая показалась мне знакомой. Не раздумывая я уселся рядом с ней и, по обыкновению, начал что-то молоть, рассчитывая на «продолжение банкета», тем более, что она проявила ко мне интерес, потому что, как оказалось, была наслышана обо мне.

В конце уроков я навязался её провожать, чему она откровенно обрадовалась.

Жила она не близко, и пока мы шли, наши отношения стали настолько тёплыми и доверительными, что я без всяких опасений полез к ней целоваться.

Люба (а так её звали) без всякого жеманства позволила поцеловать себя в губы и серьёзно сказала:

– Парень ты, конечно, ничего, но я люблю другого человека.

– Что, так сильно?

– Очень!

– Он что намного лучше меня?

Люба помолчала, посмотрела на меня внимательно и с какой-то обречённой убеждённостью сказала:

– Лучше.

– Чем?

– Он настоящий мужик.

– А я?

– Ты интересный балбес.

Она примирительно чмокнула меня в щёку и зашла в подъезд.

Я посмотрел вслед её волнующим ногам и расстроился ещё больше.

На следующий день она не отходила от меня на всех переменах, снова попросила меня проводить её, а когда узнала, что я иду в общежитие техникума к своей Ласточке, напросилась со мной, и мы втроём направились к её дому.

Так она превратилась в моего друга и часто свободное время проводила в нашей компании. Все знали, что клеить её бесполезно, поэтому никаких проблем не возникало.

Парня её я никогда не видел, поэтому предполагал, что он в армии.

Однажды, по дороге из школы, Люба была какой-то непривычно озабоченной и, вдруг совершенно не к месту, сказала, что у жены директора нашей школы рак.

– Стыдно так думать, но у меня теперь появилась надежда.

– На что? – я не понимал, о чём она говорит.

– Что Яков Степанович на мне женится.

Я остановился как вкопанный.

Оказывается, красавица Люба Лупова, по которой вздыхала половина моих знакомых ребят, была влюблена в этого несчастного горбуна. И, хотя я уважительно к нему относился, слова Любы не умещались в моей голове.

– И давно ты в него влюблена?

– С детства. Мы летом жили в одном дачном посёлке. Когда однажды загорелась соседская дача, собралось много народу, но спасти домик уже не было возможности. А во дворе под навесом была привязана собака. Огонь подбирался к ней, но отвязать её все боялись, потому, что уже горела крыша навеса, и можно было сгореть. А Яков Степанович один из всех мужиков побежал к собаке, и отстегнул ошейник. У него обгорели волосы и лицо, и он долго лежал дома. А мы дети ходили его проведывать. Постепенно я поняла, что люблю его, потому что лучше и интересней на Земле человека нету. И буду любить всегда.

– А он?

– Он делает вид, что ничего не замечает. А я и в школу хожу из-за него.

После этого разговора прошло, наверное, лет двадцать-двадцать пять.

С женой мы поехали в Дом быта забрать из ремонта телевизор моих родителей, у которых тогда гостили.

Кто-то похлопал меня по плечу. Оглянулся.

– Господи, Люба! Ты ещё красивее. Тебе время только на пользу.

Мы обнялись, как самые родные и близкие люди.

– Пойдёмте ко мне в кабинет. Я здесь директорствую.

Когда мы расположились, зазвонил телефон. Люба говорила с ребёнком.

– Внучка – сказала она, положив трубку.

Ты же помнишь Игоря, сына Якова Степановича и Иры? Это его дочь.

Я недоумённо смотрел на неё.

– А! Ты же ничего не знаешь. Я и забыла, где ты был. Ира умерла в 69-м, и Яков Степанович на мне женился. И мы прожили вместе уже почти двадцать лет. У нас и общая дочка есть Оля, сейчас она в институте в Одессе. А Яков Степанович сейчас в командировке в Спитаке, после землетрясения. Он последнее время в обкоме партии работал, в административном отделе. Вот и напросился. А там так опасно. Но ты же его знаешь, он не меняется. Всегда во все дырки лезет.