Картер вновь почувствовал необходимость прочистить горло. Глотнул из рюмки.

— Как я уже сказал, мы видим сейчас, как он идет по следу, один.

Вождь стал поочередно осторожно продвигаться на несколько шагов вперед и на столько же отступать назад; теперь он был напряжен и взволнован.

— В данный момент он счастлив: он напал на след крупного стада местной дичи. Обратите внимание на наклон копья в его руке. Чем ближе оно к вертикали, тем более счастливым чувствует себя его владелец...

Рэйми снова что-то бурчал, и его вульгарный смешок резал Картеру слух. Будто эхо, отозвалась хихиканьем Тотса, и даже доктор не удержался от короткого, сдавленного лающего смеха.

— ...тем более счастливым чувствует себя его владелец, — с нажимом повторил Картер. — Кроме того, как это ни парадоксально, строго вертикальное положение передает глубочайшую трагедию и скорбь. В своей небольшой статье, посвященной скрытой символике этих танцевальных движений, я выдвинул теорию, согласно которой перевод копья туземцем в строго вертикальное положение означает, что какой-то плотоядный зверь, слишком крупный, чтобы охотник мог с ним справиться, уже разделался с ним. И охотник мертв.

Вождь разразился шквалом движений.

— Ага, — сказал Картер с ноткой удовлетворения. Теперь остальные умолкли. Он позволил себе говорить чуть более выразительно. — Он поразил свою добычу. Он торопится с ней домой. Он очень счастлив. Да и почему бы не быть счастливым? Он удачлив, молод, силен. Его супруга, его потомство, его дом ждут его. Вот и дом показался.

Вождь застыл, острие его копья наклонилось.

— Но что это? — мелодраматически вскрикнул Картер, выпрямляясь в кресле. — Что случилось? За открытыми дверями он видит незнакомца. Это Владеющий Семью Копьями, тот, кто — это, конечно, не более чем суеверие, — помимо своего собственного копья обладает еще и шестью волшебными копьями, которые по его приказу летят и убивают все стоящее у него на пути. Но что же делает это непобедимое существо за дверями дома вождя, куда его не приглашали?

Острие деревянного копья резко опустилось — почти до земли.

— Владеющий Семью Копьями говорит ему, — воскликнул Картер, — следующее. Он, Владеющий Семью Копьями, возжелал цветы, что растут у дома нашего вождя. Поэтому он отобрал дом и перебил всех, кто был внутри, — супругу и малышей, — дабы очистить от их прикосновения цветы, что принадлежат ему. Все принадлежит теперь ему.

Картер сделал вторую паузу; ее заполнил негромкий звук щедро наливаемой жидкости.

— Не слишком ли много... — зашептал кто-то.

— Но что остается делать нашему вождю? — резко вопросил Картер.

Вождь, прямой как палка, склонил голову, вжимаясь лбом в древко, что держал перед собой стоймя, — строго вертикально.

— Его одолевает рвота — реакция, соответствующая рыданию у людей. Все, что имело для него какой-либо смысл, ныне утрачено. Он не в состоянии даже отомстить за себя Владеющему Семью Копьями — волшебное оружие делает того неуязвимым.

Патетическая интонация собственных комментариев захватила Картера, он почувствовал, как на последних словах у него перехватило горло.

— Уна, милочка, не найдется ли у вас таблетки от изжоги? — прошептала у него за спиной жена доктора.

— Он не может двинуться с места! — отчаянно завопил Картер. — Ему некуда больше идти. Владеющему Семью Копьями нет до него дела — он забавляется цветами. Ибо с течением времени, оставшись без движения, оставшись без еды и питья, вождь лишится сил и умрет — как умирали все враги Владеющего Семью Копьями. Вождь стоит, объятый скорбью, день, и второй, и третий, и к исходу третьего дня ему является план взыскуемого им отмщения. Да, он не может победить своего врага — но может навсегда опозорить его, так что Владеющий Семью Копьями, в свою очередь, окажется обречен на смерть.

— Он входит в дом... — Вождь снова пришел в движение. — Владеющий Сехмью Копьями видит, как он входит, но не обращает на него внимания, ибо вошедший внимания не заслуживает. И такой ход событий во благо нашему вождю, ибо в противном случае Владеющий Семью Копьями мог бы воззвать ко всей мощи волшебного оружия и убить вождя на месте. Но Владеющий Семью Копьями продолжает забавляться своими цветами и не обращает внимания.

Вооруженный единственным копьем, — продолжал Картер, — вождь входит в сердце собственного дома. В каждом доме есть сердце, важнейшее в нем место. Ибо если сердце разрушено, умирает и дом, и всё, что есть в доме. Подойдя к сердцу этого дома, а там оно находится перед очагом, вождь упирает копье древком в землю и держит его стоймя — в положении, означающем величайшую беду. И стоит так, преисполненный гордости. Мы можем представить себе Владеющего Семью Копьями — неожиданно осознающего, что он опозорен, пытающегося бешеным натиском помешать этому. Но и он, и все его семь Копий недостаточно стремительны. Вождь взвивается в воздух...

Картер осекся: вождь все еще стоял, упираясь лбом в древко копья.

— Он взвивается в воздух, — повторил Картер чуть громче.

И в этот момент туземец действительно взмыл в воздух, перебирая длинными ногами, взмыл удивительно высоко. С секунду он, казалось, парил над острием своего копья, продолжая сжимать его, — и тяжело огромной темной подбитой птицей рухнул на плиты патио. Тонкое древко, торчащее вертикально над его распростертой фигурой, дрожало и ходило ходуном.

Тишина взорвалась от множества криков, вся компания оказалась на ногах. Но туземец неспешно поднялся, степенно высвободил копье, зажатое между рукой и боком, куда оно незаметно для зрителей проскользнуло при падении, и, перехватив оружие другой рукой, величавой поступью удалился в полумрак перед домом.

За спиной Картера закипела болтовня. Над прочими голосами, как струя из засорившегося фонтана, выскакивал голос Лили:

— ...абсолютно! Сердцу стало нехорошо! Никогда в жизни я так не расстраивалась...

— Карт! — резко сказала Уна.

— Ну и что, Карт? — торжествующе произнесла прямо ему в ухо Тотса. — И какое отношение все это имеет к тому, что вы мне говорили?

Картер, вконец отчаявшийся переждать поток оглушительной болтовни, как ошпаренный вскочил с кресла:

— О Господи, да нельзя же быть такой дурой! — и сбежал, спрятался от всех них среди окутанных сумраком деревьев на другой стороне патио.

Спустя несколько минут голоса поутихли, возбуждение спало, а еще немного погодя послышались шаги женщины, во тьме пробирающейся к нему.

— Карт? — нерешительно позвал голос его жены.

— Чего тебе? — спросил Картер, не двигаясь с места.

— Ты не собираешься вернуться?

— Пока нет.

Наступила пауза.

— Карт?

— Чего тебе?

— Ты не думаешь...

— Нет, не думаю! — зарычал Картер. — Да пошла она к чертовой матери!

— Но нельзя же так: взять и обозвать дурой...

— Она и есть дура! Все они дураки, каждый из них! Я тоже дурак, но, надеюсь, не такой трижды проклятый идиот, как остальные!

— И все из-за какого-то танца глупого туземца! — Уна чуть не плакала.

— Глупого? — переспросил Картер. — У него по крайней мере есть что-то за душой. Свое дело, танец. Это больше, чем наберется у всех, кто там остался. И так уж сложилось, что танец для него очень важен. Подумать только, они могли бы об этом кое-что узнать — а они знай посиживают себе, отпуская свои дурацкие шуточки! — Маленький этот взрыв канул в ночи, не удостоившись ответа.

Потянулась долгая секунда.

— Карт, пожалуйста, вернись! — сказала Уна.

— У него хоть что-то есть, — сказал Картер. — Хоть что-то свое.

— Я просто не смогу смотреть им в глаза, если ты не вернешься.

— Ладно, черт подери, — сдался Картер. — Вернусь.

В мрачном настроении супруги вернулись в патио. С прикресельных столиков все было убрано, теперь они стояли кружком. Рэйми что-то пел, остальные вежливо слушали.