— Как добраться до отеля «Спасение»? — спросил Ринарк.

— Я-то думал, вы, всевидцы, сами все знаете, — усмехнулся Аскийоль. — Вот сюда, недалеко. Спасибо, что разогнал этих.

Сейчас Ринарк просто не пользовался своим даром. Он не мог забыть избитого им шулера, а насилия Ринарк не любил.

Аскийоль снова вывел их на главную улицу. Толфрин обернулся к Ринарку и смущенно заметил:

— Ты уж прости, они сами напросились. Прицепились к Аскийолю — одежда его им не по нутру. Пришлось помахаться. С десяток раз обошлось, а сейчас не вышло. Да этот чертов городишко весь такой — дерганый, заводной, приставучий.

— Боюсь, я сам их завел, — фыркнул Аскийоль. — Здесь, правда, что ни надень, какая-нибудь сволочь да прицепится. — Он сдернул и спрятал кастет.

Одинокий и натерпевшийся при всей своей молодости, Аскийоль одевался с продуманной пышностью. Стеганая куртка из синтемеха с высоким воротником. Щегольские широкие брюки пурпурной шерсти, напущенные на остроносые фибергласовые ботинки. Бледное и худое лицо, черные волосы спадают на лоб короткой челкой. На поясе — запрещенное оружие — миниатюрный антинейтронный излучатель.

Аскийоль был князем, независимым сюзереном Помпей, пока Лорды Галактики, собравшись с силами, не прибрали его планету в федерацию. А титулом и состоянием Аскийоль поплатился за укрывательство Ринарка, о чем тот никогда не забывал.

Ринарк видел, что молодой человек задумчив и подавлен — в обычном своем состоянии. Большинство считало Аскийоля слишком импульсивным, но Ринарк знал: напротив, ему присуще тонкое и точное душевное равновесие, и зависело оно лишь от него самого.

Толфрин, с таким же худым, как у друзей, лицом, порывистый и бесстрашный, занимался не санкционированными правительством исследованиями, а значит, по законам Федерации, был преступником. Одет как многие здесь — светлой кожи жилет, синяя рубашка, черные облегающие брюки. В простой кобуре — мощный энергоизлучатель. Он вопросительно косился на Ринарка, но молчал.

Ринарк выдержал паузу, улыбнулся. Тонкие губы растянулись в мрачной усмешке, он повернул длинный свой череп и уставился на Толфрина.

Под этим холодным взглядом Толфрин заговорил первым:

— Когда отправляемся? По мне, чем скорей, тем лучше...

Ринарк с ответом не торопился, глядел, и все.

— Не могу я ждать, — добавил Толфрин.

— Еще точно не знаю, — отрезал Ринарк.

Они уже подходили к высоченной, со множеством окон башне на окраине — отелю «Спасение», когда Толфрин тронул его за рукав:

— Ты сказал нам недавно, что время дорого. Сколько его у нас, хоть примерно?

— Максимум тридцать шесть часов, — ответил Всевидец.

Тут и отрешенный Аскийоль вскинул глаза:

— Только-то?

— Да, а может, и того меньше. Я чувствую, что он все ближе к нашему континууму, просто трудно все время на нем фиксироваться, на это уходит почти вся моя энергия.

Они вошли в просторный и высокий холл отеля «Спасение». Аскийоль оглядывался, высматривая кого-то в толпе, но безуспешно. Панорамные окна в одной из стен заливали все вокруг сиянием черно-белой углеродной пустыни.

Они протискивались среди разношерстной публики обоих полов — щеголей и оборванцев, запойных и тормозящих на первой рюмке, болтунов и молчальников. Здесь, как и везде на Мигаа, властвовало усталое, напряженное ожидание, длящееся в этой эре уже тридцать семь лет. И все посетители нет-нет да и поглядывали на подвешенные в центре холла большие экраны.

Экраны эти ожили бы в единственном случае — если б в контролируемом секторе пространства появилось то, чего ждали. Когда — и если — это случалось, начиналась гонка на космодром, и Мигаа пустел. Кое-кто здесь ждал этого тридцать с лишним лет, а кто-то успел умереть, так и не дождавшись своего шанса.

Троица поднялась по узкой винтовой лестнице на галерею и расселась вокруг свободного столика, заказанного Аскийолем.

Ринарк насмешливо глянул на него:

— Корабль мой проверен и перепроверен. Стартовать — дело минутное. Призрак может материализоваться и раньше, чем через тридцать шесть часов. Хотя в ближайшие двенадцать он будет вряд ли, судя по скорости, с которой он приближался, когда я последний раз входил с ним в контакт.

Помолчал, глянул в даль страшной пустыни, зажмурился от блеска, проникающего даже сквозь поляроидные окна.

— Мы должны быть готовы. Не знаю, долго ли он пробудет в нашем континууме. А может, пронесется с такой скоростью, что здесь его и не догнать...

— И значит, зря мы рвались на Мигаа, — докончил Толфрин. — Что ж, я человек вольный.

— А я — нет, — завершил Ринарк без дальнейших комментариев.

Он один во всей галактике знал, когда могла бы материализоваться система Призрак. Прочих привела на Мигаа лишь авантюрная надежда, что Призрак, своенравный космический скиталец, возникнет в пространственно-временном интервале их существования. Только по этой причине на ближайшей к области возможной материализации Призрака планете и был выстроен Мигаа. Если преступникам и отверженным, полицейским и разыскиваемым больше деться было некуда, они летели в Мигаа. И ждали.

Но Ринарк знал: ему-то ждать не придется, на то он и был Всевидцем, обладателем особого дара, развитого им до уровня точной науки. По самым расплывчатым указаниям и описаниям он мог увидеть и найти в своей галактике все — от планеты до оброненной монетки.

Не зная координат и не заглядывая в карты, он мог направить любого куда бы ни требовалось. Он, человек-пеленгатор, знал: Призрак приближается, для того Ринарк и учился видеть собственное пространство извне — как нечто уже преодоленное, вглядываться в иные, запредельные измерения, где проступали неясные образы планет — и скорее всего солнц, но здесь уверенности не было, — таких же, как в родном ему пространстве...

Он учился видеть их, чтобы подтвердить теоретические представления о природе таинственной системы Призрак, о которой знали, что она возникала — просто оказывалась в пространстве, а потом бесследно исчезала — всего пять раз с тех пор как человечество достигло Границы.

Собственно, только это о ней и знали.

Немногим исследователям и ученым удалось приблизиться к Призраку прежде чем он исчезал, да и те не вернулись. Когда бы тот ни появился, невозможно было предсказать, на сколько он здесь останется. Орбита таинственной системы казалась безумной и сумасбродной, но Ринарк уже несколько лет назад выдвинул теорию, по которой движение Призрака «вкось» обусловлено особыми законами, не действующими в остальной Вселенной. Тогда, в бытность губернатором Граничных Миров, он кроме миров и солнц своего континуума смог ощущать и Призрак.

Призрак появлялся на срок от нескольких часов до нескольких дней — и ни малейшей определенности, когда он возникнет или исчезнет. Собравшиеся в Мигаа были большими оптимистами — они надеялись на чудо, на то, что им выпадет счастье оказаться там, когда объявится Призрак.

Название системы — Призрак — впервые появилось в теории Ринарка и было не единственным. Многие называли ее «Привидение», а кое-кто из верующих драматизировал происходящее, утверждая, что система извергнута Вселенной за грехи обитателей. И у этих фанатиков нашлось название: «Отлученные Миры».

Так что система эта уже обросла мифологией, а вот исследовать ее решались немногие, да и кому понравится ждать у моря погоды. Мало кто шел на риск — кроме уголовников.

Ринарк, наклонясь, вглядывался в забитый толпой холл. Государственная машина Галактической Федерации работала почти без сбоев, найти лазейку в законах было делом нелегким, поэтому и сочли возможным расширить гражданские права. С другой стороны, отлаженная работа правительства почти не давала преступникам случая уйти от закона — Мигаа стал их последней надеждой. Здесь они обретали шанс скрыться вообще из Вселенной, — если только на город не налетит патруль ГП, Галактической полиции, а такое случалось. Впрочем, обычно патрульные не усердствовали и отбывали с пустыми руками, но иногда они действительно охотились за преступником, бежавшим с солидной суммой или завладевшим тайной информацией. Если таким удавалось скрываться излишне долго, ГП могла отправиться на Мигаа специально за ними.