– Здравствуй! – весело окликнул её Макдьюи. – Что за костюм у тебя? Королева ночи? Ничего, красиво, только мрачновато, а у меня и так был трудный день. Сними-ка и поужинаем.

Она подняла голову и посмотрела, не мигая, на него, сквозь него, куда-то вдаль.

Миссис Маккензи снова заглянула в дверь.

– Мэри, – встревоженно позвала она. – Что ж ты с отцом не здороваешься?

Две слезы поползли по щеке Мэри Руа. Если бы она расплакалась, отец обнял бы её, ласкал бы, гладил, утешал и, быть может, она оттаяла бы от привычного тепла. Но слез больше не было: детское лицо разгладилось и застыло, выражая омерзение.

– Миссис Маккензи! – крикнул ветеринар. – Эй, миссис Маккензи, что с ней?

Миссис Маккензи вошла в комнату, нервно вытирая руки о фартук.

– По кошке тоскует, – пыталась она объяснить. – Худо ей без Томасины.

Он, не понимая, уставился на неё.

– Схоронили её ребята, – продолжала миссис Маккензи. – Много их собралось, и Джеми у них играл похоронный марш…

– Ладно, – прервал её Макдьюи. – Дети всегда что-нибудь выдумают. Вы мне скажите, почему моя дочь мне не отвечает?

Миссис Маккензи собрала все своё мужество.

– Она сказала, что не будет с вами говорить, пока вы кошку не вернёте.

Имя моё – Баст. Я богиня, царившая в Бубасте. Зовусь я владычицей Востока и звездой утренних небес. Я сокрушила змея Апопа под священной сикоморой.

Отец мой – Ра-Солнце, мать моя – Хатор-Луна; Нут, богиня небес, – сестра мне, а брат мой – Хонсу, изгоняющий злых духов.

Мне поклонялись в храме за 1957 лет до того, как пришёл на землю Бог Христос. Я жила, умерла и воскресла.

Всё теперь иначе. Храм мой – маленький домик, и жрица у меня – одна. Зовут её Лори, и она не так прекрасна, как прежние мои двенадцать жриц: кожа у неё бесцветная, глаза – светлые, не темней моих, волосы – медные слитки. Но она добра и почтительна и хорошо поёт мне хвалу.

Я – в другой стране, и времена теперь другие. Прошло 3914 лет. Снова 1957 год, четвёртый год царствования великой властительницы Елизаветы II из 9-й династии. Живу я на севере. Здесь в лесу, у ручья, вернулось моё Ка в моё тело. Обитатели храма не верят в меня и смеются, когда я зову себя богиней. Даже имя мое изменилось – жрица зовёт меня Талифой.

Я удивляюсь, что она не распознала моего могущества – ведь и она одна из тех, кто им наделён. Живёт она скорее в моём мире, чем в человеческом. Она лечит и утешает лесных зверей. Она беседует с маленьким забытым народцем, с которым когда-то дружили люди, и с этими новыми богами – ангелами, архангелами, херувимами и серафимами.

Кроме того, она ткачиха. Ей дают шерсть, она прядет её, ткёт ткани, шьёт одежду и отдаёт её фермерам. Они ей платят, а она покупает то, что нужно для её лечебницы, и сама трёт и варит какие-то лекарства для зверей.

На её земле летом 1957 года и воскресла я, великая богиня Баст.

Помню день, когда моё Ка снова вошло в моё тело и Лори перенесла меня в храм.

Она посадила меня на камень и представила местным обитателям. Обитатели эти – просто звери, вернее – звери и птицы: три кошки, несколько котят, галка, белка и две собаки. Кошки зашипели на меня, собаки залаяли, галка закричала, белка залопотала.

– Что ж вы? – сказала Лори. – Как не стыдно! Гостью обидели.

Простой кот (как выяснилось, звали его Макмёрдок) выгнул спину, а другой кот, тоже простой, но чёрный (Вулли), подошёл ко мне.

– Кто ты такая? – спросил он. – Видишь, нас тут много, не повернёшься. И без тебя тесно.

Я честно ответила:

– Имя моё Баст-владычица. Отец мой – Солнце, мать – Луна. Его имя – Ра, её – Исида. Меня почитают все люди и зовусь я звездой Востока.

Котята перестали ловить свой хвост и кинулись к матери, полосатой и пушистой кошке по имени Доркас.

– Не слыхал! – фыркнул Вулли. – Что-то жирно для облезлой рыжей котихи…

Я возгорелась божественным гневом, ощерилась, зашипела, но они хохотали – заливались. Галка хлопала крыльями, собаки катались по земле, белка взвилась на дерево. Скочтерьер собрался схватить меня за хвост, но я удачно щипнула его за нос, пускай знает.

Мне осталось воззвать к Гору, чтобы он соколом низринулся с неба и выклевал им печень, и к змею Апопу, и к Атуму, насылающему болезни.

Но никто не явился на мой зов. Никто не покарал богохульников.

Так я столкнулась впервые с теми, кто не верит в богов. Я не знала, как быть, но Лори всё уладила. Она взяла меня на руки, понесла в храм и устроила мне святилище у огня. Я приняла её в жрицы и стала осматриваться.

Наш лесной храм – странное место. Люди сюда не ходят. Пастухи и фермеры вынимают зверей из ловушек, кладут под дубом и звонят в серебряный Колокол Милосердия. Лори выходит из храма и берёт зверя.

Кажется, люди боятся Лори, и правильно делают – она ведь жрица истинной богини. На стук она не выйдет, и на крик не выйдет, только на звон Колокола, напоминающий мне звон кимвалов в моём прежнем храме. Вулли (он хоть и простой кот, но умный) рассказал мне, что Лори нашла Колокол в лесу. Прежде он принадлежал разбойнику Роб Рою и предупреждал его, если поблизости была королевская рать. В храме, на первом этаже, комната с камином (моё святилище как таковое), и ещё одна комната, где хранится пряжа. На втором этаже спит Лори, и туда не пускают даже меня.

За храмом каменное строение. Многих черепиц на его крыше не хватает, и Макмёрдок водил меня туда заглянуть внутрь. Мы видели, как Лори ухаживает за своими больными. Там у неё кролик, землеройка, полевые мыши, птенец, выпавший из гнезда, и горностай с раненой лапкой. Есть и пустые клетки, но Мак сказал мне, что иногда полны они все.

Да, теперь он для меня – Мак, и Вулли дружит со мной, и даже Доркас, большая барыня, даёт мне иногда вылизать котят. О своём божественном происхождении я с ними не говорю, но сама о нём помню и ещё явлю мою силу.

Жрица любит меня, гладит, чешет за ухом, поёт мне песни. Голос у неё нежен и чист, как флейты в моём храме, и, закрыв глаза, я переношусь мыслью в прошлое. Словом, живётся мне неплохо. Еды много, только ловить никого не разрешают, Лори не даёт трогать живые создания.

Все шло хорошо, жаловаться было не на что, пока к нам не явился Рыжебородый.

– Надо бы мне с ней потолковать… – сказал отец Энгус, семеня по улице рядом со своим другом. – Не нравится мне, что она с тобой не разговаривает… какая бы туг ни была причина.

– Причина! Да нет никакой причины, – сердито отвечал Макдьюи. – Упрямство одно. Она ведь упрямая, как… ну как я, если хочешь.

– Ты ей других животных предлагал?

– Ещё бы! Принёс ей кошку, сиамскую, породистую, лучше некуда. А она закричала, убежала, уткнулась миссис Маккензи в передник. Кричала, пока я не унёс кошку обратно. Соседи думали, наверное, что я секу свою дочь. Оно бы и не вредно…

– Розгой любви не добьёшься, – сказал Энгус Педди.

Макдьюи невесело кивнул. Он знал это сам; знал он ещё, что соседи говорят так: если ветеринар не пожалел собственную кошку, животных к нему носить опасно. Слухи эти дошли до самых дальних ферм, где его раньше если не любили, то хотя бы уважали. За последние две недели к нему не пришёл ни один фермер.

– Не знаю… не знаю… никак не пойму… – размышлял он вслух, словно Педди не шёл рядом с ним. – Я бы и рад оживить эту кошку. Но принеси она её сейчас, я бы её снова усыпил!

– Без Томасины ей очень одиноко, – сказал священник.

– Да что мне делать? – сердито спросил Макдьюи. – Я всё ждал, что ей надоест, но она упёрлась, как каменная. Смотрит сквозь меня.

Энгус Педди не любил откладывать.

– Пойду поговорю, – сказал он. – Может, что и выйдет. Они дошли до конца улицы и Макдьюи нырнул в свою лечебницу, бросив на прощанье: