– А это сёстры Пуцци и Муцци. Их привезли из Вены. Хозяева уехали обратно, никто их не взял. И как они тут прижились, ума не приложу…

Сестры скромно замурлыкали.

Таким образом Питер перезнакомился со всеми, в том числе с полуперсидским домашним котом, который иногда убегал сюда проветриться; и с другим котом, весьма благодушным, который жил у холостяка, пока тот не женился.

Кошки были просто очарованы его подругой, и уступили им самое уютное местечко. Еды было вдоволь, каждый чего-нибудь принёс; и все всем делились. Микки раздобыл кость, кот-шахтер Эндрьюз – довольно свежую мышь, Дед Мороз – рыбью голову, а сёстры извлекли из ближней помойки скорлупу от омара.

После ужина все умылись, а потом одни улеглись, другие вышли на ночной промысел. Пробило одиннадцать, и Питер загрустил, зная, что Дженни сейчас уйдёт. Чтобы не томиться слишком долго, он сам сказал ей:

– Дженни, тебе пора к своим!

Она не ответила, только подняла голову, и он увидел в лунном свете её ярко-белую манишку и блестящие глаза. Так сидели они, потом она проговорила:

– Питер, я останусь с тобой, если ты не возражаешь…

Ещё бы он возражал! Однако он был и мальчиком, и ему стало жалко Бетси.

– А как же твоя хозяйка? – спросил он. – Неужели кому-то из нас непременно надо страдать?

Глаза у Дженни заблестели еще ярче, она отвернулась, умылась и тихо сказала:

– Бетси уже не девочка, Питер, она обойдётся и без меня. Ей скоро пятнадцать лет. Люди тоже меняются… Она немного поплачет и забудет, у неё есть другие развлечения… А главное, ей важно, что я вернулась… что не считаю её предательницей. Да, – повторила она, и Питера снова испугала её мудрость, – больше всего она боялась, что я ей не верю. Так и было, пока не явился ты и не показал мне, какие вы, люди… – Дженни потянулась как следует, выгнула дугой спинку и заключила свою речь: – Ладно, хватит об этом. Мы с тобой вместе, вот и всё.

Питер только вздохнул от счастья. Они легли рядом, свернулись клубком и крепко заснули.

Наутро погода была хорошая, Питер проснулся и увидел, что Дженни лежит, свернувшись в меховой шарик, прикрывая лапой глаза от яркого солнца, и тихо посвистывает во сне. Почти все кошки ушли по своим делам, и Питер тоже решил пойти на промысел, чтобы Дженни, проснувшись, обнаружила что-нибудь вкусное.

Ступая помягче, он прошёл мимо Пуцци и Муцци, вежливо поздоровался с ними и выскользнул на площадь в то самое время, когда начали бить часы.

Одновременно с последним, девятым ударом Питер услышал ни на что не похожий голос:

– Ах, я никого не жду! Откуда вы взялись? Вы такой беленький, миленький…

Он очень удивился, обернулся и увидел самую удивительную кошку из всех, какие ему встречались и в человеческой, и в кошачьей жизни. Она была маленькая, меньше Дженни, на редкость изящная и гибкая, а цветом походила на дымчатый жемчуг; нет, шкурка её отливала кремовым, скорее то был кофе, сильно разбавленный молоком. Нос у неё был чёрный, голова – кофейная, ушки – шоколадные, лапки и хвостик – чёрные, как нос. А глаза синие и несказанно прекрасные. Не фиалковые и не сапфировые, и не цвета морской волны, и не цвета небес – синее всего, что есть на свете, сама синева. Дивное видение так поразило его, что он не мог двинуться с места.

Чары сняла сама кошка – она сделала три шажка вперёд, три шажка назад, распушила хвост и проворковала:

– Ах, добрый вечер! Я знаю, сейчас утро, но мне что за дело!.. Говорю, что хочу… Ну как?

Последние слова все же были вопросом, но очарованный Питер пробормотал не к месту:

– Добрый вечер, мисс…

Кошка подпрыгнула в воздух и сказала:

– Какой смешной!.. Меня зовут Лулу, а для близких я Рыбка. Понимаешь, я очень люблю рыбу, и от меня часто пахнет треской или хеком, или чем ещё… Вот, понюхай сам… – и она подышала ему в мордочку. Рыбой и впрямь запахло, и Питеру это понравилось, быть может – потому, что он всё же стал котом.

– Меня зовут Питер, – сказал он и улыбнулся, но продолжать не смог, ибо Лулу закричала:

– Питер, Питер!.. Есть такие стихи, но я их не помню… Я и сама сочиняю… Слушай-ка!..

Взгляд у неё стал совсем такой, какой бывает у святой на витраже, и она начала:

– Понимаешь, – объяснила она, – у меня все строчки рифмуются. Это бывает очень редко. Мя-а-у! – и она кинулась куда-то, словно погналась за невидимым листиком.

Наигравшись вдоволь, она присела рядом с Питером и спросила:

– Любишь ты чай? А кофе? Я обожаю маслины! В будущий четверг была дивная погода!

Питер растерянно думал, что ответить, но она вскричала:

– Ах, не отвечай! Давай попляшем! Вверх-вниз, вбок, кругом и бе-гом!..

Питер опомниться не успел, как закружился вместе с нею, и прыгал, и бегал, и веселился вовсю, пока Лулу не повалилась на бок и не сказала, сверкая синими глазами:

– Конечно, ты понял, что я – из Сиама. Отец мой король, мать – королева, сестры и братья – принцессы и принцы. Сама я тоже принцесса. Ты польщён? – И снова он не успел даже кивнуть, как она присела и заговорила нараспев, словно читая по книге: – Я не совсем кошка, и не совсем собака, скорее уж я обезьяна, а главное, я – это Я. – После чего небрежно бросила: – Иногда мне повязывают бантик… – И стала прохаживаться взад-вперёд. Наконец она взглянула через плечо и сказала: – Как, идём?

– Куда? – спросил Питер, послушно семеня за ней.

– Ах!.. – воскликнула она и подпрыгнула ещё раз. – Откуда же мне знать? Придём – увидим…

Идти с ней было непросто, хотя и дивно хорошо. То она смеялась, то прыгала, то сигала через ограды, плотно прижав ушки и распушив хвост, то останавливалась, чтобы оплакать свою судьбу. Разбередив Питеру сердце вздохами и жалобами на своё одиночество на чужбине, она дождалась робкой просьбы:

– Лулу, расскажи про Сиам… Тебе будет легче…

– Про Сиам? – мило взвизгнула Лулу, и слез её как не бывало. – Да я в Лондоне родилась! И вся моя семья тоже! Это самое лучшее место в мире! Родословная у нас – длинней хвоста! А у тебя? – Не дождавшись ответа, она шепнула: – Живу я в доме 35. Хозяева мои ужасно богаты… – и снова запрыгала, заплясала, мяукая вовсю и заливаясь хохотом.

Много раз останавливались они, пока не добрались до какой-то лужайки, откуда взору открывался весь Лондон – и улицы, и дома, и шпили, и серебро реки, и тысячи каминных труб, а вдалеке, за серыми рядами домов, зелёные пятна парков и скверов. Одно большое пятно было Риджент-парком, другое – Гайд-парком, третье – Кенсингтонским садом. Ещё дальше всё сливалось в голубую дымку.

– Мы на Хэмстедском лугу! – возвестила удивительная кошка. – Прелестно, да? Я часто прихожу сюда помечтать… – Она упала на траву, закрыла глаза и несколько секунд не говорила ни слова. – Ну вот! Помечтала, и хватит. Куда теперь идём? Ах, нельзя же вечно грустить, надо и развлечься!..

– Поздно уже, – несмело сказал Питер. – Может, вернёмся? Хозяева твои волнуются…

– Ещё бы! – воскликнула она. – С ума сходят! Иначе какое же развлечение?.. Иногда я три дня не прихожу, чтоб их помучить… Ой, слушай, там что-то играют!

Действительно, где-то играла музыка и слышался шум карусели. Они побежали на звуки. «Ах, я никогда не видела аттракционов!..» – восклицала Лулу. Питер их видел ещё мальчиком, но тогда его водили за руку. Совсем другое дело – бегать здесь одному, то есть с такой красавицей!

Лулу сразу кинулась на разноцветные шарики, ударила лапой по самому красивому, алому, и он лопнул с оглушительным треском, а она перепугалась и заметалась на месте, не зная, куда бежать. Рассердилась она почему-то на Питера и стала его ругать за то, что это он порвал шарик, ей назло. Вконец заворожённый, Питер стерпел и это, хотя прежде ничто не ранило его сильнее, чем несправедливый упрёк.