Не поленился он тут же навестить отца Восторгова и вытребовать с него обещание представить метрику о рождении его деда Воина Фёдоровича.

Вернувшись из церковной слободки, Сергей Леонидович снова глянул на портреты, а затем долго вглядывался в зеркало, пытаясь найти на своем лице отображение достоинства, которым были отмечены черты этих двух его родственников. Но чем пристальней вглядывался Сергей Леонидович в своё круглое, полноватое лицо, возвращённое ему зеркалом, тем менее он чувствовал себя способным отыскать в нём хоть тень благородства. Облик свой казался ему унылым, взгляд невыразительным, а жидкая бородка, обрамлявшая мягкий подбородок, и вовсе делала его похожим на дьячка.

Но вдруг ему вспомнился день, когда по окончании страды он за какой-то надобностью влетел в дом, мельком столкнулся со своим отражением в зеркале, и даже невольно задержался – так поразило его собственное лицо, пускай и некрасивое, но не омрачённое ни упреками совести, ни сомнениями, а отмеченное только спокойным сознанием выполненной работы, и именно это и придавало облику его то самое достоинство, которое способно одинаково проявляться на физиономиях совершенно разного склада.

Мысль о поездке в Черногорию тлела в нём давно. "Как там дальше?" – спросил он себя и глянул на страницу "Русской мысли". "Случайно на ноже карманном найди пылинку дальних стран – и мир опять предстанет странным, закутанным в цветной туман!" Эти строки словно влили в него порцию бодрости, как будто он хватил вина. "Право, что за увалень", – подумал он о себе с ласковой укоризной: "Итак, решено. Еду".

На следующий день он энергично принялся разбирать шкаф в поисках второго номера «Вестника Европы» из 1889 года, где помещена была статья Спасовича «Черногория и имущественный законник Богишича». Отыскав его, он прошёл в кабинет Павлуши, устроился поудобней и погрузился в чтение:

"Бока Которска – узкий, извилистый залив, врезывающийся в материк подобно исполинской букве М. Вход в него от Punta d`Ostro, по берегам Castelnuovo, Perasto, Risano, а над ним высится совсем ныне истребленная австрийцами за гайдучество жителей кровавой памяти Кривошия. Тотчас после входа в залив, сзади за ближайшими скалами обрисовываются мрачныя скалы Черной горы, по которой побежала вверх белыми, узкими, ломанными в зигзаги полосками выкованная в скалах дорога из Котора (или Cattaro) чрез Негош в Цетинье в 42 километра. В наиболее удаленном от открытаго моря и, так сказать, запрятанном углу залива притаился Котор и, ползя по крутым склонам, выдвинул в высь острыми зубцами свои стены и форты. Это поселение занимает местность нездоровую, неудобную, расположенную в темной щели; оно вонючее, грязное, со всех сторон запертое и огражденное, и без всякого притока свежего воздуха. Солнце показывается здесь часом позже, чем в других местах той же страны, и закатывается часом раньше. Город военный и торговый и наполовину черногорский. Сюда таскают горцы плоды своей тощей земли: огороднические продукты и овощи, здесь сбывают они свой скот и домашнюю птицу. Путь совершают напрямик по страшным кручам, по едва заметным тропинкам. Даже почтальон черногорскаго князя шествует ежедневно по этим стезям, а не по зигзагам высеченной в скалах красивой дороги, сооруженной для удобной езды в экипажах. Дорога эта выстроена по соглашению Черногории и Австрии, которой граница немного не доходит до перевала чрез хребет подъема. За перевалом дорога опускается на дно с незапамятных времен погасшего кратера к селению Негош, а потом подымается опять по диким камням, засыпанным ими пустырям и достигает красивой площадки между горами, на которой построен город или варош Цетинье. Нет слов, способных выразить величие вида, открывающегося с перевала на Котор и море. Колоссальныя скалы высятся, перерезанныя извилинами залива; дорога которская скрещивается с дорогою от Будвы, проходящей по превосходно возделанным пашням и садам, на краю моря. Далее видишь только две смежныя синевы: небо и море, делимыя линею горизонта, столь далеко отстоящею, что под нею плывут гряды белых облаков, точно стаи купающихся в море лебедей.

В начале пятидесятых годов Черногория не прикасалась вовсе к морю и считала не более 150.000 жителей. Ныне в пределах, начертанных берлинским трактатом 1878 года, прибавились к ней с севера Никшич и Пива с горою Дормитором, с юга Гусинье и Подгорица, половина озера Скутари, морские гавани Антивари и Дульциньо. Число населения почти удвоилось, но оно все-таки не доходит до 300.000, то есть равняется населению европейскаго города средней величины. Постоянного войска в Черногории нет, но в случае войны все взрослыя мужчины обязаны нести военную службу. Ополчение может составить зараз от 30 до 40 тысяч ратников. Рядом с княжьим конаком, в Цетинье помещается большое здание, называемое бильярда, служившее резиденциею бывшему владыке-князю Петру II. В этом здании, спланированном, кстати, нашим русским архитектором, помещаются ныне все министерства, весьма малые по своему составу, потому что иное из них состоит из двух лиц, министра и секретаря, не более. Здесь живут и перяники, или телохранители князя. В военном министерстве развешены на стенах народные трофеи, а в особом магазине расставлены на козлах 20.000 превосходных скорострельных ружей, заряжающихся с казенной части и обстреливающих, как мне говорили, пространство в три километра. Ружья эти раздаются только тогда, когда черногорцы собираются в поход, и сдаются в магазин обратно после кампании. – Вас удивит, конечно, – сказал мне секретарь военного министра, обводивший меня по трофейному музею, – почему здесь нет оружия, а только окровавленные лохмотья от платьев и ордена; мы не развешиваем оружия, оно тотчас идет в дележ, и каждый черногорец имеет собственное вооружение, а не казенное. Вооружены все – даже и духовные. Еще и в наши дни случалось, что духовные бывали военными министрами (поп Илья Пламенац). В цетинском монастыре, где покоятся останки убитаго 12 августа 1860 года князя Данилы и Мирка, отца нынешнего князя Николая, нас принимал архимандрит Митрофан (нынешний митрополит), о котором нам сказывали, что он храбрый юнак, доставивший однажды победу своим землякам в битве с арбанештами, или албанцами, на которых он кинулся с крестом и саблею, увлекая за собой черногорцев. Черногория поражает посетителя не только отсутствием постоянного войска, но и всего того, чем каждое европейское правительство обличает на каждом шагу и в каждом месте свое присутствие и попечение. Куча пирамидально наваленных камней возле дороги – вот единственный знак государственной границы. Никакой при этом пограничной стражи, таможни, даже простой полиции, хотя путешественник, у котораго никто не спросит паспорта, может безопасно исходить или изъездить верхом всю страну от края и до края вдоль и поперек. Князь экономничает и жалеет денег на устройство монетного двора: и по всей Черногории обращается австрийская мелочь серебра и бумажки. Страна делилась прежде на нахии, теперь на капетанства; каждым из них правит поставленный князем капетан, он же и судья в маловажных делах. Для важнейших имеется пять или шесть коллегиальных окружных судов и один великий или верховный суд в Цетинье. Часто тяжущиеся прибегают к третейскому разбирательству самого князя. При отсутствии закона писанного невозможно строгое разграничение суда уголовного от гражданского. В уголовном праве произошла недавно, почти на наших глазах (при князе Даниле), та капитальная перемена, что отменена кровная месть, не уступавшая корсиканской вендетте и имевшая то последствие, что целые роды погибали в междуусобных войнах. Месть исчезла со своими спутниками, вирами и окупами, и место ея заняли смертная казнь и тюрьма. Существует проект гражданского уложения, составленный профессором Новороссийского университета Богишичем, который хотя уже и рассмотрен, но еще не получил санкции. Одновременно с отменой кровной мести и с строгим, со времени князя Данилы, преследованием воровства совершилось преображение общества, война перестала быть нормальным состоянием, и общество перешло из разбойническаго военнаго быта в быт земледельческий и промышленный. Государство, бывшее за полвека назад теократиею и управляемое владыками, сделалось теперь до такой степени светским, что митрополит не входит в состав княжескаго державнаго совета. Духовенству подведомственны только бракоразводные дела. Образ правления самодержавный, правительство обладает большою силою, но мало есть стран, где бы до такой степени считались с желаниями и настроениями населения. По всякому важнейшему вопросу князь совещается с державным советом из воевод и министров. Споры запутанные, затрогивающие коренные юридические вопросы, князь затрудняется решать и отсылает стороны к великому суду.