– Сто лет тому назад народы Европы были объяты ужасом и смятением. Непобедимый завоеватель, император французов Наполеон I, потряс своими насилиями едва ли не весь мир, залил потоками крови цветущия страны Запада, низринул престолы владетелей, отнял у одних и отдал другим короны, и, наконец, с неисчислимыми полчищами двадцати покорённых народов вторгся в Россию, чтобы подчинить своей воле и нашу Отчизну и ея Великаго Царя.

Среди крестьян послышались скорбные вздохи, замелькали в воздухе свершающие крестное знамение руки.

– Много бедствий причинили на Руси незваные пришельцы, – продолжал отец Андрей, – много городов и селений разорили они, много жизней отняли; но, – взметнулся его голос, – "Господь царствует! Он судит народы по истине Своей!" Разбилась несметная сила о необъятно-могучую силу русскаго народа, предводимаго Царем православным, разбилась и растаяла на необозримых полях, в лесах дремучих, в реках широких, в неустанных боях. А сам Наполеон бежал из русской земли и снова собрал великую силу из трепетавших ещё перед ним народов, и никто на Западе не смел стать грудью против всё ещё страшнаго врага.

– Тогда вложил Господь в сердце Государя Александра Благословеннаго до конца сокрушить гордыню завоевателя и освободить угнетённые народы. Двинулись наши победоносные войска по пятам врага во главе с самим Царем: стали соединяться с ними ободренные поляки, немцы, австрийцы и шведы, стали совместно разить общаго врага. И завершилось геройское дело в немецкой земле у города Лейпцига великою битвою народов, как назвала её история. От четвертаго до седьмого октября 1813 года бились тут союзники с Наполеоном. Русские одушевляли всех. От стен сожжённой Москвы пришли они сюда, чтобы свершить Божий суд над тем, кто дерзнул осквернить великия московския народныя святыни. Не мог долее бороться Наполеон. Вскоре лишён он был своего престола и сослан на далёкий остров. Народы Европы вздохнули свободно и снова принялись за свой мирный труд, надолго прерванный многолетней борьбой.

Двадцать две тысячи русских героев сложили свои головы на полях Лейпцига. На чужой земле, вдали от Родины, нашли они себе вечный покой. Давно истлели их тела, сравнялись с землей высокия могилы, выветрились кресты на них. Пора было подумать русским людям о достойном памятнике братьям своим, за свободу народов, за славу Отчизны отдавшим жизни свои!

И вот с Высочайшаго соизволения, под почётным председательством Августейшаго Брата Государева, учреждён особый Комитет для сбора пожертвований по всей России и сооружения храма-памятника на костях двадцати двух тысяч русских храбрецов, павших в великой битве народов под Лейпцигом в 1813 году. Немного времени осталось до столетия битвы в октябре 1913 года, когда храм должен будет впервые открыть свои священныя двери. Надо спешить! Надо спешить тем более, что германцы собрали громадные средства и уже двенадцать лет строят там величественный памятник своим павшим братьям; другие народы озабочены тем же. Неужели же мы одни предадим забвению наших героев?

Некогда их, победителей, благословляли освобождённые народы. Ныне мы осеним их останки храмом святым. Да возносится в нём вечная молитва о них к Богу; да напомнит он народам Запада о великой жертве, принесенной Россией для прекращения губительной смуты; да скажет он ещё раз народам: – голос отца Андрея снова пошел на повышение, – "Господь царствует! потому тверда вселенная, не поколеблется! Он будет судить народы по правде"!

Русские добрые люди! Храм-памятник в средоточии Европы, на глазах просвещённых народов, должен отвечать величию подвига героев и славе нашей Отчизны. Для сего нужны немалыя средства. С благословения Святейшаго Синода Высочайше учреждённый Комитет обращается к вам с просьбой о жертве. Сегодня более чем когда-либо побоимся, чтобы, как говорит Святое Писание: "не явился кто либо перед Лицем Господним с пустыми руками, но каждый с даром в руке своей, смотря по благословению Господа Бога твоего, какое Он дал тебе".

Щедро жертвуйте, православные, на святое русское народное дело, и Господь-Щедродатель воздаст вам нескудно милостями своими. Аминь.

Пока звучали эти слова, Сергей Леонидович разглядывал паникадило Ле Дюра. Из головы не шла история, рассказанная намедни доктором Шаховым. Наталья Гобято – единственная на всю губернию вольнопрактикующая женщина врач, устроила в Морозовых Борках на средства свои и отца фельдшерский пункт, организовала аптекарское отделение, где была и асистентом и провизором, в любую погоду выезжала по бездорожью к больным, а когда появился тиф, дни и ночи ходила по избам, свалилась сама и отдала Богу душу.

Крестьяне, внимая отцу Восторгову, изредка перетаптывались с ноги на ногу, кое-кто украдкой вздыхал. Хлеба стали коротки зимой, и по всему выходило, что жертвовать на Храм-памятник было особенно не из чего.

Вторая зима в Соловьёвке оказалась для Сергея Леонидовича не в пример первой – тяжела. Под Юрьев день всю ночь со двора был слышен вой забившихся под сани собак. Сергей Леонидович вспомнил, как когда-то в детстве отец разбудил его среди ночи и на руках поднёс его к окну, чтобы он поглядел сквозь стекло в сад. «Видишь в саду рядом горят две свечки?» «Вижу!» «Это не свечки – это два волчьих глаза – бирюк».

Всё чаще он отлучался из дому в уезд по земским делам, а порою ехал туда и вовсе безо всякого дела. Улицы вдоль домов были засажены рябиной. Схваченные морозом, гроздья её всё же падали с веток и на белом снегу раздавленные ногами прохожих образовывали как бы кровавые пятна.

В собрании пахло кислыми щами и где-то на первом этаже стучали костяные бильярдные шары.

Иногда он забредал в маленькое зальце с нависшими потолками, где проводила свои собрания Городская Дума, и, усевшись на пустые скамьи для публики, бессмысленно взирал, как снуют секретари с синими и жёлтыми папками, как вокруг длинного стола, покрытого зелёным сукном, рассаживаются гласные и ждут, пока не займет председательское место под портретом Николая городской голова. Как-то раз Сергей Леонидович попал на доклад ревизионной комиссии. Доклад затрагивал все больные места городского хозяйства, указывался и выход из "затруднительных обстоятельств". Голова принимал доклад чересчур близко к своему "отеческому" сердцу и во время чтения кипятился, силясь доказать думе свою правоту. Ему возражали, его осаживали, дебаты разошлись горячие, и в зале стоял невообразимый шум расходившихся "отцов". Напрасно звонил председатель, призывая к порядку. Ревизионная комиссия находила, что принадлежащий городу кирпичный завод обходится слишком дорого, а потому предлагала либо продать его, либо сдать в аренду земству.

– Россия горит из года в год, так как выстроена вся из дерева, и весьма важно, господа, чтобы Дума снабжала население несгораемым строительным материалом хорошего качества, по доступной цене. Завод наш улучшается, дело налаживается, и снабжать население кирпичом будет делом государственным, а не только земским. Земство, не преследующее коммерческих целей, может регулировать цены на кирпич и выпускать его по более дешёвой цене.

В самый разгар прений в залу вошел запоздавший гласный в распахнутой енотовой дохе.

– Представьте, господа, – начал он, обходя вокруг стола и здороваясь с товарищами, – сегодня мы с Димой затравили… – голос его задрожал от волнения, а в зале воцарилась мёртвая тишина, – затравили сразу двух! – выговорил, наконец, он, любуясь эффектом. – Ма-атёрые!

Картина заседания сразу изменилась. В спёртом воздухе помещения раздался дружный выдох, гласные повскакали со своих мест. Посыпались возгласы:

– Как?! Где? Ловко! Поздравляем! Важно!

Разговор на охотничью тему сделался всеобщим, все наперебой расспрашивали счастливца, жестикулировали, смеялись. Доклад ревизионной комиссии был забыт, как будто его и не было.

– А помните, господа, – вопросил разгорячившийся счастливчик, – в девяносто восьмом году случай?