Затем Хён возвёл храм на берегу Западной реки и назвал его Ховонса — «Желание тигрицы». В нем постоянно толковали «Брахма-сутры»[238] и тем самым вели тигрицу в её скитаниях в царстве мёртвых, а также воздавали за милость той, что убила себя ради достижения совершенства.

Хён, видя свой близкий конец, глубоко прочувствовал необычность прошлых событий своей жизни и, взяв кисть, написал об этом. Так в миру люди впервые узнали о тех событиях и потому назвали его сочинение «Тигриный лес». Под этим названием оно известно и по сию пору.

В правление Чинсон, пятьдесят первой государыни царства Силла, её младший сын Янпхэ был направлен послом в Китай. Узнав, что разбойники из царства Пэкче перекрыли морские пути у побережья, он взял с собой пятьдесят самых метких стрелков-лучников. Но как только корабль подошёл к острову Хокто, поднялась буря, и пришлось им пережидать её не один десяток дней. Янпхэ был раздосадован и решил обратиться за советом к гадателю. Тот сказал:

— На острове есть озеро, а в нём обитает божество. Принесите ему жертвы, и дело ваше уладится.

Тут же приготовили подношения и спустили их на воду. Озеро тотчас вскипело, вода в нём поднялась, а ночью явился князю во сне какой-то старец и промолвил:

— Оставьте на острове меткого лучника, и ветер утихнет.

Янпхэ проснулся и стал советоваться со своими спутниками:

— Кого оставить?

Спутники предложили:

— Напишите наши имена на деревянных дощечках, опустите их в воду — чья утонет, тот и останется.

Янпхэ так и сделал. А среди лучников князя был один по имени Котхачжи. Дощечка с его именем погрузилась в воду. Его и оставили на острове, а корабль с попутным ветром быстро помчался вперед.

С тяжёлым сердцем остался стоять на берегу Котхачжи. Вдруг из вод озера вышел старец и, обратившись к нему, сказал:

— Я — божество Западного моря. С давних пор всякий раз, как восходит солнце, спускается с неба на землю какой-то монах, произносит заклинание и трижды обходит вокруг озера. Тогда все мы — жена, дети и внуки — всплываем на поверхность. Тут он хватает моих детей и внуков и пожирает их внутренности. В живых теперь только и остались я, моя жена да одна дочка. Вот настанет утро, и он снова явится. Прошу вас, достойный муж, застрелите его.

— Ну, в стрельбе из лука я мастер. Извольте лишь приказать, — ответил ему Котхачжи.

Старец поблагодарил стрелка и погрузился в воду, а Котхаджи, притаившись в засаде, стал ждать. И в самом деле, едва рассвело, явился монах, произнес заклинание, и дальше всё случилось так, как говорил старец. Но только монах изготовился вырвать у старого дракона печень, Котхаджи послал в него стрелу. Монах тотчас превратился в старого лиса, рухнул на землю и издох.

Тогда старец вышел из вод озера и стал благодарить стрелка:

— Я хотел бы одарить вас, господин, ведь вы сохранили мне жизнь. Прошу, возьмите себе в жёны мою дочь.

Котхаджи на это ответил:

— Не нужно мне никаких подарков! А если вы пожалуете мне свою дочь в жёны, то мне такое по душе.

Старик превратил дочь в цветущую ветку и вложил её Котхаджи за пазуху. Он велел двум драконам доставить его на корабль, на котором плыло посольство. Они же охраняли корабль, пока он не пересёк границ китайского государства. И люди этой страны увидели, как два дракона несут на себе корабль из царства Силла. Слух об этом дошёл до самого императора, и он на это сказал:

— Посланник Силла человек необычный. — И он удостоил его местом на пиру среди своих ближайших придворных, причём посадил его выше прочих и одарил золотом и шёлком.

Когда Котхаджи вернулся на родину, он достал ветку с цветами. Ветка тут же превратилась в девушку, и они зажили вместе.

Никто не знает, откуда он родом, а жил учитель под горой Нансан[239] в бедном домишке, одевался в лохмотья — рваньём обвешан, будто перепёлками. Люди так и прозвали его — учитель Сто лоскутьев из Восточной деревни. Как Жун Ци-ци[240] в далёкой древности, учитель никогда не расставался со своей цитрой, и она могла рассказать людям обо всём на свете — о добром и злом, о радости и горе, о мире и смуте.

Однажды вечером у соседей в деревне рушили зерно, и его жена, услышав стук песта, проговорила:

— У всех людей есть зерно, и они рушат его, только у меня одной ничего нет. Как же нам прожить до конца года?

Учитель поднял взор к небесам и вздохнул:

— Жизнью и смертью ведает судьба, а богатство и знатность — по воле Неба. Не отвратишь то, что грядет, не догонишь то, что ушло. Зачем же так горевать? Давай-ка я лучше утешу тебя песенкой о стуке песта!

И он тут же так ударил по струнам своей цитры, будто и на самом деле раздался перестук песта. Эта песенка потом разошлась по миру, и её назвали «Песней ступы».

Родом он из царства Силла и вышел из низов. Потому и записей о его роде нет. С самого рождения он хорошо рисовал. Некогда на стене монастыря Хваннёнса он нарисовал старую сосну. Сам ствол весь в чешуе, а ветви изгибаются чашей. Вороны и соколы, ласточки и воробьи, завидев её издали, летели к ней, а подлетев, замирали и падали камнем вниз. Прошли годы, краски потемнели. Тогда монахи монастыря решили подправить картину красной и зелёной красками, но птицы уж больше не прилетали.

Изображение бодхисаттвы Кваным[241] в монастыре Пунхванса, что в Кёнчжу, и Юма[242] в монастыре Тансокса, что в Чинчжу, — всё творения его кисти. Люди говорят, что они были сотворены божеством.

Это случилось во времена правления сорок восьмого государя Силла Кёнмун-вана. Однажды уши государя отчего-то вдруг стали огромными, как у китайского осла. Государь перепугался и не находил себе покоя, но так уж случилось, и ничего нельзя было сделать, а потому, даже всходя на ложе и закрывая глаза, он не снимал с головы шапку, и никто не знал про его длинные уши — ни государыня, ни женщины из дворца, ни придворные чиновники. Известно это было только одному человеку — шапочных дел мастеру, который шил царские шапки. А шапочных дел мастер, чем бы ни занялся, куда бы ни пошел, вдруг вспомнит про царские ослиные уши и начинает смеяться до колик в животе, но про это слова вымолвить не смеет. В конце концов шапочник занемог, и даже в недуге не смог забыть про ослиные уши царя. А когда он уж совсем стал помирать, пришло ему в голову, что всю жизнь знал тайну и хранил её. Дай-ка я теперь хоть раз в жизни облегчу свою душу, выпущу из себя эту тайну и уж тогда помру, решил он и отправился в бамбуковую рощу, которая была позади монастыря Торимса. Там он насмеялся вдоволь, а потом раскрыл рот и проговорил:

— У нашего царя уши, как у китайского осла!

За всю свою жизнь он лишь один раз проговорил эти слова, облегчил нутро и, возвратившись домой, умер.

После того каждый раз, как подует ветер, в этой бамбуковой роще начинали звучать странные речи:

— У нашего царя уши, как у китайского осла!

Государь, услышав, что произносит этот бамбук, весьма обеспокоился и велел подданным тотчас же срубить весь бамбук и насадить там горный кизил. Так весь бамбук был уничтожен и насажен кизил, но, как только кизил вырос, каждый раз, как подует ветер, раздается всё тот же голос, что прежде, когда здесь рос бамбук: