Промышленные баронаты северного полуострова, соединенные с остальной частью анклава лишь знаменитым Хальским мостом, чудом инженерного искусства, поддерживали ставленника барона Гористара, графа Розмийского. Сына короля, молодого и очень эмоционального юношу, но слишком доверчивого, чтобы править самостоятельно. Клан Гористаров наверняка попытается взять политику под свой контроль через его голову, что не несет ничего, кроме масштабного воровства из казны да еще большей усобицы между баронатами. Вряд ли кто-то согласится с тем, что казну будут разворовывать без его участия. К тому же, сам клан, со своей древней и гордой историей, не был любимцем всего острова, слишком уж чванливой и заносчивой семейкой являлись. К тому же, они наверняка снова развяжут экспансию на Саальт, сейчас державшимся на грани гражданской войны. Эдвард, как и его отец, всегда выступал категорически против этого. Конечно, наступление несло огромные сиюминутные прибыли, но в итоге они лишь бы озлобили ближайшего соседа, которого в подчинении Рейнсвальду все равно не удержать, столь мощную оккупационную армию король не смог бы собрать на постоянной основе. А значит, в конце концов, все снова перерастет в позиционную борьбу с взаимными перехватами торговых караванов и отдельных боевых кораблей, как в прошлый раз. Тогда остров едва сам не свалился в гражданскую войну, и лишь усилиями деда Эдварда удалось заключить мир, до сих пор еще державшийся. Зато Гористар уже не в первый раз призывал «вернуться и добить врага», явно надеясь нажиться на военных заказах.
Вторым претендентом на трон был некий Вассарий Гельский, обосновавший свои претензии на престол женитьбой на племяннице нынешнего короля. Теперь он очень быстро забыл, что перед женитьбой дал клятву, что не будет иметь претензий к короне, и одно это уже делало его крайне неудобоваримой личностью. Однако с ним тоже приходилось считаться, поскольку его поддержали бароны Остезейского договора, а от них зависели торговые связи с другими анклавами Цитадели, созданной более восьми тысяч лет назад. Соглашение связывало четырнадцать крупнейших анклавов в секторе договорами о торговле, взаимном нейтралитете и поддержке. Рейнсвальд и Саальт тоже входили в это соглашение, что все же не мешало им грызться между собой время от времени. ТИ те же остезейцы контролировали связи с анклавами корсаров, от торговли с которыми так же неслабо зависела экономика малых феодов.
Важно, что эти торгаши никогда не были особенно верными своему слову. Возможно, это уже выработанная черта характера, появившаяся у них с опытом своей деятельности. А может, как по меткой фразе его друга, «дрянь к дряни всегда липнет». Если баронам доказать, что Вассарий вряд ли достигнет престола, они от него очень быстро отвернуться, и тогда у него будет надежда только на своего двоюродного дядюшку, герцога Хлейта, сделавшего целое состояние на разведении скота и фермерском хозяйстве. К тому же еще имевшего несколько неплохих оружейных заводов. Герцог вполне мог собрать неплохую коалицию в свою поддержку, если решится на прямое участие в борьбе.
Лично Эдварду наиболее приятен был третий претендент, граф Фларский, приходившийся ему почти что родственником, во всяком случае, в ближайшем возможном будущем. Его поддерживали бароны, не стремившиеся к серьезным изменениям и довольные тем тихим порядком, который наконец-то восстановился на острове. Предложенная же им программа реформ не несла ничего столь радикального, чтобы этого можно было бы опасаться, но, конечно, как и любые нововведения, постоянно подвергалась критике и нападкам. Граф был наследником короля по материнской линии, королева Сандра уже имела детей, когда вышла замуж, многие говорили, что из-за этого будут проблемы, но тогда Иинан не желал ничего слушать, охваченный страстью к ее красоте. А вот теперь, кроме прямого наследника короля, остался один только барон Гельский, вряд ли не приложивший к этому руку, но он хотя бы не собирался начинать войну, как только получит престол. К тому же, Эдварду не стоило так опрометчиво поступать и отказывать в поддержке двоюродному племяннику деда своей возлюбленной, ныне баронессы Карийской, а в будущем баронессы Тристанской.
И стоило о ней подумать, как дверь приоткрылась и, вместе со звуками музыки и постоянных разговоров, без которых, кажется, не обходился ни один прием, на балконе появилась сама принцесса, кутаясь в шаль цветов Карийского бароната. Девушка была в самом расцвете своей красоты, только достигнув почти взрослого возраста девятнадцати лет. Ростом чуть ниже Эдварда, с фигурой, словно вырезанной из розового мрамора по идее гениального скульптора, задумавшего сотворить совершенство в виде человеческого облика. Во всяком случае, Эдварду всегда так казалось. Золотые волосы были завиты в удивительную прическу, украшенную перламутровым гребнем, а на бледном лице с большими светло-голубыми глазами играла задорная улыбка, когда-то именно и покорившая Эдварда, растопив прежде каменное сердце. Едва слышно переставляя ноги в бархатных туфлях, девушка подошла к нему и взяла за руку.
- Не стоит оставлять гостей, когда заканчиваются тосты, - с укоризной заметила сразу наследница Карии. - Могут подумать, что ты не такой уж и хороший хозяин, каким кажешься. Я ведь тоже думала так в начале.
- А теперь уже считаешь, что и самой стоит сбежать от этих бесконечных разговоров о политике и торговли? - ответил Эдвард с усмешкой. При виде возлюбленной все его мысли о борьбе за престол вылетели из головы, у него вообще все из головы вылетало со свистом, стоило ее увидеть. Наверное, только эта девушка и могла заставить забыть обо всем на свете. Эдвард даже немного подался вперед, надеясь получить поцелуй, но наследница Карийского бароната со смехом оттолкнула его.
- Прошу вас быть осторожнее, барон Тристанский, вы на мне еще не женаты, - она с укоризной помахала своим пальчиком перед его лицом, а потом легонько, почти бегло, поцеловала в щеку, - и мой папа может сильно расстроится по этому поводу.
- Я считал иначе с того самого дня, как увидел тебя, - сказал Эдвард, снова взяв бокал в руки и отхлебнув немного. Вино уже успело порядком остыть, но он даже не обратил на это внимания, - ты всегда с тех пор была для меня баронесса Тристана.
- Скажи мне, что тогда делаешь здесь один, когда гости внутри и в тепле, сместе с твоей баронессой? - На балконе было действительно прохладно, но в одиночестве Эдвард этого не замечал. - Неужели здесь можно найти что-то, чего нет больше нигде?
- Здесь можно найти время спокойно поразмыслить, - сказал молодой барон, - в то время как в другом месте обязательно найдется человек, который решит, что без его частой, но бессмысленной болтовни тебе не обойтись, - он снова попытался поймать ее, но баронесса Карийская, весело засмеявшись, словно совсем маленькая девочка, довольно ловко увернулась.
- У тебя очень красивый дом, - неожиданно заметила она, остановившись. - Как ты можешь не замечать эту красоту?
Изабелла потрясающе быстро меняла темы разговоров, так что порой за ее мыслью совершенно было невозможно угнаться. Иногда у Эдварда даже начинало шуметь в голове, когда его возлюбленная в очередной раз меня тему разговора или перескакивала обратно, при этом успевая сохранять какие-то логические связи, понятные, впрочем, только ей одной.
Однако со своей оценкой Изабелла была точна. Дом Тристанских баронов был построен еще в глубокой древности, и лишь при Эдварде окончательно остановились работы по его расширению. Строившийся как замок на вражеской земле, он вел свою историю чуть ли не с момента заселения острова, когда первые колонизационные корабли приземлились там, где сейчас стоят монументальные верфи Камского порта. Буровые машины, дробя и плавя породу, создавали огромные залы и коридоры, порой больше похожие на лабиринты с многочисленными подсобными и жилыми помещения. Целые боевые батареи были полностью спрятаны в глубине скал, выдвинув наружу только жерла орудий. Архитекторы тогда явно были знакомы с архитектурным стилем, сейчас называвшимся «старой готикой»: высокие потолки со сходящимися опорами, тонкие резные колонны в залах, многочисленные скульптуры и лепнина, занимавшая каждый свободный участок. Даже балкон, на котором сейчас стоял молодой барон, сам по себе был отдельным произведением искусства. Не менее двадцати квадратных метров площади, он нависал над бездонной пропастью, защищенный мощным силовым щитом от проносившихся здесь штормовых ветров.
