Я воспользовался случаем и спросил Ельцина, почему до сих пор не подписан указ о борьбе с фашизмом. Он повернулся к своему помощнику Илюшину и спросил его, в чем тут дело. Илюшин ответил, что до сих пор Академия наук не дала научное определение фашизма. Вскоре указ президента был подписан, но правоохранительные органы откровенным образом просаботировали его. Саботируют до сих пор.
Ельцин был явно не в духе. Когда вышел к микрофону, видно было, что говорить ему стоило большого напряжения. Аудитория тоже заняла агрессивные позиции — как если бы непосредственно президент был виноват в этом убийстве. Контакта с аудиторией не получалось. Ельцин на глазах у присутствующих, а значит, и всей страны, подписал указы о снятии с работы двух руководителей правоохранительных органов Москвы, что выглядело слишком театрально.
Эти годы были связаны не только с телевидением и радио. Я был членом Конституционного собрания, которое работало над проектом новой Конституции России. Чрезвычайно интересная работа, особенно учитывая то обстоятельство, что я руководил рабочей группой по подготовке Конституции еще при Брежневе. В новой обстановке наслушался столь разных, часто противоположных точек зрения, что голова шла кругом. Особенно полярными оказались мнения о том, какая должна быть Россия — парламентской или президентской республикой. Я выступал за парламентский путь. Однако опыт последних лет показал, что я ошибался. Составы Государственных дум оказались такими, что, будь они последней инстанцией, мы бы уже по многим параметрам вернулись во вчерашний день, который большевики переименовали бы в "завтрашний".
Об этих перипетиях в моей жизни я рассказываю еще и потому, что как бы со стороны, а не изнутри, как это было при Горбачеве, я мог наблюдать и оценивать деятельность новой правящей элиты во главе с Борисом Ельциным.
Драма России, истоки которой лежат в большевистском прошлом, продолжается до сих пор. И пока нет оснований для вывода, что Россию императивно ждет нормальное демократическое будущее. Ельцин довольно лихо и громко начал реформы, но не смог завершить их. Та же двойственность, что и при Горбачеве. Ноги тонут в трясине прошлого. Да и природный революционаризм Ельцина в известной мере мешал эволюционному ходу реформ. В известной, но не в решающей.
Борис Ельцин, осознанно или нет, в данном случае это не так уж и важно, ничего не сделал для того, чтобы объединить отдельные ручейки демократических настроений в мощный поток организованной демократии. Труднообъяснимый парадокс, то ли он диктовался особенностями исторического момента, то ли характером президента, но получилось так, что Ельцин под прессом обстоятельств — недавних и нынешних, отстаивая позиции реформ, в то же время практически отодвинул на политическую обочину демократические силы.
Пожалуй, для меня Борис Ельцин, при всей его кажущейся простоватости, является в какой-то мере загадочной политической фигурой. Внешняя открытость обманывает. Хотя он — и по образованию, и по воспитанию — из той же колоды, что и большинство членов высшего эшелона партийной власти последних десятилетий, да и сам он не пытался изображать из себя образованного и утонченного деятеля. В то же время обладает в высшей степени развитым "верхним" чутьем. Поражало, как он решал кадровые проблемы — неожиданно, смело, хотя и не всегда попадал "в десятку".
Кадровых ошибок Ельцин натворил не меньше, чем Горбачев. В правительстве Бориса Николаевича нередко появлялись безликие фигуры, не способные ни делать что-то серьезное, ни соображать адекватно времени. А то и увольнял людей достойных, грамотных, преданных демократическим идеалам. Как это случилось, например, с Сергеем Филатовым — руководителем Администрации президента.
Сергея Александровича я знаю достаточно хорошо, знаю его дружную семью. Иногда Филатова упрекают, что он слишком в открытую, как говорится, со "штыком наперевес" схватился со спецслужбой, окружавшей президента. Думаю, что это суждение грешит поверхностностью. Как мне представляется, Филатов знал, что его принципиальность ничего хорошего лично ему не принесет. Но он не мог примириться с угрозой разрастания службы политического сыска. И, надо сказать, ему удалось насторожить и президента, и общество. Сергей Александрович поражает своей, энергией, верностью демократическим идеалам, аналитическим даром и взвешенностью оценок.
Слишком легко президент расстался с Егором Гайдаром, который, не думая о последствиях для себя лично, пошел на такой рискованный шаг, как либерализация цен. Лично я не разделяю подобной рубки сплеча, для меня ближе эволюционные принципы развития. Но в результате гайдаровских мер наше общество вдруг обнаружило, что в жизни существуют деньги, которые надо зарабатывать, а не только получать.
Мне близки переживания Гайдара. Большевики развернули против него бешеную кампанию дискредитации, превратив его имя в политический символ "антинародности". Они хорошо понимали, что рыночная экономика, стержнем которой является либерализация цен, бьет по ногам и головам большевизма. Другое дело, что реформа Гайдара требовала продолжения, но Ельцин поддался нажиму номенклатуры, отодвинул Гайдара и тем самым создал дополнительные условия для торможения реформ.
Пришедший ему на смену Виктор Черномырдин занял позицию "постепенности". Он еще во времена Совмина СССР выступал за разнообразие форм собственности. Поначалу пытался, по моим наблюдениям, найти точки соприкосновения с коммунистической Думой и старой номенклатурой, но из этого ничего не вышло. С Думой поссорился.
Его серьезным просчетом является финансовая политика, направленная на создание крупных коммерческих банков за счет бюджетных средств. По замыслу они должны были стать локомотивами промышленного развития, но этого не произошло. Деньги потекли за рубеж, началась массовая коррупция, особенно в системе государственного управления. Бездумной является налоговая система, которая душит частное предпринимательство, постепенно уничтожает малый бизнес и фермерство. Ни правительство Черномырдина, ни все последующие так и не смогли осилить очень простую истину: чем ниже налоги, тем богаче народ и общество, тем сильнее государство.
Назначение Сергея Кириенко оказалось неожиданностью для многих представителей политической элиты. Малоизвестен. Из провинции. А главное — слишком молод. Однако уже первые шаги премьера показали его незаурядные способности и решительность. Заслуживает большого уважения его решение от 17 августа 1998 года, вынужденное, необходимое и в личном плане — мужественное. Он совершил поступок, ибо знал, что такое решение приведет его к отставке. Людям с подобным характером есть основания доверять. В них — будущее России, но при одном условии: если они не потеряют чувство юмора, как это произошло, например, с некоторыми нашими финансовыми олигархами.
После него пришел во власть многоопытный и осторожный Евгений Примаков. Став премьером, он поставил перед собой важнейшую задачу — успокоить общество. И он это сделал. Твердо нацелился на борьбу с коррупцией. Я не исключаю, что именно по этой причине он и был освобожден от обязанностей председателя правительства.
Очередной жертвой стал Сергей Степашин. Человек демократических убеждений. Приобрел богатейший опыт работы в парламенте, в МВД и ФСБ, в Минюсте, испытал взлеты и падения, зигзаги судьбы, не поддающиеся здравому объяснению. Еще не научился "держать удар", но идет это от обостренного чувства справедливости.
Мои краткие оценки премьеров, конечно, схематичны. Сделал их только для того, чтобы еще раз подчеркнуть, что все они — достойные люди со своим видением путей выхода России из затянувшихся неурядиц, но крылья их амбициозных надежд были прострелены на лету. Вся эта чехарда с правительствами создавала новые и достаточно искусственные трудности в проведении реформ.
Я не хочу писать о Ельцине в каких-то обвинительных, равно как и в восторженных тонах. О его поведении, характере, эмоциональных несуразицах написаны десятки книг и сотни статей. В них много всякого и разного — предвзятостей и обид, но и объективных оценок. Он был удобен для критических упражнений, очень часто подставлялся, в том числе — и без всякой нужды, из-за размашистости характера и природной склонности, я бы сказал, к простецкому самовыражению. В характере немало лишнего. Он бывал слишком доверчив и слишком недоверчив, слишком смел и слишком осторожен, слишком открыт, но всегда был готов уползти в раковину. Азартен и напорист. Игрок, одним словом, но преимущественно в экстремальных ситуациях. В нормальных условиях играл плохо — без фантазии и без ясных целевых установок.
