И тут выяснилось, что Володя вообще не уезжает: это только жилец Клеопатры Михайловны — жонглер выбыл из программы, а Володя еще месяц будет у нас работать…

Зато, когда я окончательно поправилась от нервного потрясения и купила себе новый зонтик, я окружила Володю такой лаской, такие ему создала условия и питание, что ему в конце месяца пришлось перешивать его гусарскую куртку со шнурами — ну, знаете, в которой он выступает: так растолстел парень… И я же ему всё перешила.

С того дня я такую опять получила симпатию к артистам… а к цирковым — особенно… Ну, а уж Володю обожаю полностью. Я ему даже письма пишу: кто у меня живет, и какой он… Володя сейчас работает в Иркутске. Женился. Имеет дочку. А тот тигр, что меня первым хотел сожрать, представьте себе, сдох. Я даже об этом говорила моей соседке Агнии Назаровне, поскольку она тоже против меня имеет постоянный зуб. Я ей прямо так и сказала:

— Учтите. Кто на меня сильно злобствует, с тем вот что бывает!..

Но разве ее проймешь — Агнию?..

— Привет, Василий Павлович! Слыхали, какая сейчас — хе-хе-хе! — история вышла?

— Нет — а что?

— Хе-хе-хе… умора, ей-богу… Значит, вышел наш управляющий сей минут на улицу. Хорошо. А сами знаете, гололедица нынче — будь здоров… Вот управляющий сделал шаг и поскользнулся…

— В каком смысле поскользнулся?

— В обыкновенном — «в каком»! Да… Поскользнулся, инстинктивно, знаете ли, взмахнул рукой для равновесия… хе-хе хе…

— Не вижу ничего смешного.

— Обождите, хе-хе-хе! Еще увидите! Да… Взмахнул, значит, он рукою и ка-ак нашего Карпентьева — ну, из строительного отдела Карпентьева — ка-ак ударит по шее… наотмашь этак… умора, хе-хе-хе!..

— Вот это — да! Ну, а Карпентьев — что?

— Карпентьев — что? Он себе стоит разговаривает там с кем-то, вдруг — бац! — получает по шее р-р-раз! Карпентьев поворачивается и видит: это его ударил сам управляющий!.. Хо-хо-хо!.. Умора ведь — правда?

— Да-да-да… А управляющий — что?

— Управляющий — известно что: «Извините, говорит, товарищ Карпентьев, что я вас нечаянно задел»… Куда же вы, Василий Павлович?!

— Я извиняюсь: тороплюсь… Очень тороплюсь… Другой раз договорим…

— Вот чудак, ей-богу… Побежал, словно ненормальный…

— Анне Никаноровне — наше уважение.

— Привет, Василий Павлович…

— Слыхали, Анна Никаноровна, что у нас в конторе делается? Управляющий наш — хорош голубчик: только что вот собственноручно избил на улице Карпентьева из строительного отдела!

— Позвольте, как это — «избил»?

— А так. Подошел и — по шее его, по шее, по шее!..

— Ай-ай-ай! За что же?

— Думаю, за его выступление на активе. Карпентьев, если помните, позволил себе критиковать наш баланс. А управляющий не такой человек, чтобы примириться с критикой… Ну, выбрал, значит, момент, подошел и… в общем, рассчитался!

— Какое безобразие! Вот вам — демократия! И куда только местком смотрит?!

— Местко-ом?.. Ну, знаете ли, наш местком вообще всегда будет поддерживать руку управляющего, даже когда она наносит удары в буквальном смысле… Пока мы с вами не перевыберем этого подхалима Ступицы-на, так оно и пойдет дальше.

— Местком, говорите, будет поддерживать?

— Безусловно. Ну, я пошел, мне некогда… Пока.

— Елизавета Корнеевна, вы слышали, как они с ним расправились?..

— Кто с кем?

— Ах, вы ничего не знаете?! Мне сейчас рассказал Василий Павлович Трухин: оказывается, наш управляющий накинулся на Карпентьева из строительного отдела и нанес ему побои. А председатель месткома — этот ваш любимец Ступицын — стоял тут же и еще, знаете ли, от себя наподдал. «Это, говорит, тебе за критику управляющего, а это — за нападки на местком!». Так они вдвоем разделали Карпентьева, что у него на шее, на спине, на боках живого места не осталось!

— Какой кошмар! И неужели Карпентьев ничего не мог сделать?

— Я думаю, что он пытался сопротивляться. Тем более, вы же знаете: Карпентьев всегда ходит с палкой… Но тут, можно сказать, двое против одного… Он замахнулся палкой раз, замахнулся другой, а потом все-таки они с ним совладали.

— Какой кошмар! Ну и где же он теперь?

— Кто? Карпентьев? В больнице, безусловно… А вы как думаете. А эти двое — скорее всего — в милиции: протокол-то все равно надо составлять…

— Ай-ай-ай! Ну и нравы у нас!..

— Ай-ай-ай!.. Сергей Степанович, вам известно уже?

— Что именно?

— Нет, вы только представьте себе: ваш-то скромник Карпентьев из строительного отдела не то — в милиции, не то — в приемном покое Второй больницы…

— Карпентьев? За что?

— Ха-ха! «За что»! За то, что подрался с нашим управляющим и председателем месткома. Сразу с обоими! Как кинется на них на двоих и давай их своей тростью — по шее, по спине, по бокам… по чем придется…

— Карпентьев — по шее?!

— А вы как думали? Вот они — ваши тихони!.. Спасибо, тут случился милиционер. Дал свисток, ну, вызвали наряд, поволокли его, голубчика… А управляющего — прямо в больницу. Говорят — перелом пяти ребер, не считая, значит, синяков там и ссадин…

— Позвольте! Вот они идут оба вместе, Карпентьев и наш управляющий, и спокойно между собой разговаривают… Что же вы говорите, что они — в милиции, в больнице?..

— Тсс! Тихо! Они еще сами не знают, что между ними произошло… Давайте лучше уйдем… Тсс!.. Вы на цыпочки, на цыпочки наступайте…

Володя Зякин работает в одном из московских трестов в качестве экономиста. Во всех анкетах по разделу «Общественная работа?» он пишет: «Староста драмкружка». Это очень сложная и трудоемкая нагрузка. Нельзя при этом сказать, чтобы Володя Зякин был совсем бескорыстен на данном поприще. Володя потому именно и сделался старостой драмкружка, что ощущает в себе явные способности к пленительному искусству Мельпомены.

Ведь если кружок распадется, именно ему, Володе, не удастся блеснуть своим дарованием перед сослуживцами в вечер, посвященный Октябрьской годовщине. Прочие сотрудники треста и члены семей сотрудников отлично учитывают огромную Володину заинтересованность в создании спектакля: они капризничают немилосердно.

— Нет, я не буду, я не буду играть!.. — то и дело слышишь на репетициях драмкружка. — Мне и роль не нравится, и потом я сейчас так занят (занята), что мне просто не до вашего драмкружка. Нет, я не буду играть!

Володя дрожащим голосом убеждает, уговаривает, улещивает неверного своего товарища:

— Ну, пожалуйста… Ну, мы вас очень просим! Вы знаете, даже Вероника Сергеевна сказала, что она просто никого не видит в этой роли, кроме вас.

(Вероника Сергеевна — это руководительница кружка и режиссер данного спектакля. Вероника Сергеевна — настоящая артистка настоящего театра, и потому к ее словам прислушиваются даже самые закоренелые себялюбцы в кружке.)

— Да? — дрогнувшим от лести голосом переспрашивает дезертир. — Конечно, я мог бы (могла бы) сыграть, но вот как быть со временем? Эти бесконечные репетиции…

— Ну, хотите, я вам достану в транспортном отделе машину? На машине вас привезем, на машине отвезем…

Впрочем, в связи с движением так называемых «народных университетов» хлопоты Володи сильно облегчились в этой части: стремления участвовать в спектаклях растут у многих сослуживцев и членов их семейств.

Однако Володя заботится не только о личном составе, но и о бутафории, о переписке ролей, о добывании пьес, о париках и гриме. Он проявляет наибольшую изобретательность в изыскании домашних суррогатов сценической обстановки.