Она должна была поговорить с адмиралом. Могла ли она найти путь на «Бретон», прежде чем Рамси поправится, чтобы увидеть ее? Если бы она могла полностью этого избежать... возможно, это было то, чего он хотел, чтобы не напоминать о том, кто его ранил. Была ли снова его рука цела? Неужели Хейс смог спасти руку? Она попыталась не думать об этой почерневшей конечности. И сказала себе: для него это небольшая помеха, он настолько искусный Перемещающий. Она возненавидела себя за попытку придумать оправдание.

Дверь большой каюты открылась. По полу прозвучал топот шагов, свет разлился по каюте, осветив дверной проем. Элинор сидела на кровати, ее пульс барабанил в ушах. Шаги, затем тишина. Затем Рамси произнес:

- Артур сказал, что вы не придете ко мне, поэтому я пришел к вам.

Он не рассердился. Он казался спокойным и невозмутимым, как всегда. Элинор зажмурила глаза, пока не увидела искры, потом открыла их и вышла из своей комнаты.

Рамси стоял у окна, его профиль был в тени. На нем были только рубашка и брюки, ни одна из которых не была сожжена, а сапоги выглядели нетронутыми огнем. Когда она вошла, он слегка повернул голову, а затем бросил на нее взгляд, который оставил правую сторону его лица в тени.

- Вы прекрасны, - сказал он. - Я видел это платье, висящее в шкафу, дюжину раз, но я никогда не думал, что увижу, как вы его носите.

Это было не приветствие, на которое она собиралась ответить, Элинор начала заикаться:

- Это... у меня нет других платьев, капитан, и... Я надеялась, что вы не подумаете... это не так, я счастлива...

- Я знаю. Я могу себе представить, - он отвернулся к окну. - Я хочу, чтобы вы это увидели, - сказал он после долгого молчания, когда Элинор задумалась, есть ли у нее какой-нибудь выход, вернуться в свою спальню или выбежать в дверь. Это был корабль. Куда она могла убежать, чтобы он не нашел ее? - Я думаю, будет лучше, если вы не будете продолжать мучить себя.

Он повернулся к ней лицом и вышел на свет верхней лампы. Она сжала зубы в крике. Блестящие розовые шрамы пробегали по его подбородку, по его шее, по краю лица и его голому скальпу, где сгоревшие волосы были острижены. Его ухо, неповрежденное и слишком бледное, выглядело неуместным среди шрамов. Его правая рука была перевязана так, чтобы каждый палец был обернут отдельно, и перевязь уходила в рукав расстегнутого манжета, чтобы позволить бинтам легко проходить.

Не отводя от нее взгляда, он поднял вверх левую руку и оттянул воротник своей рубашки в сторону и еще больше оголил рубец на плече, который будто тянулся до самой груди.

- Существует так много способов исцелить ожоги, - произнес он. Его голос был таким виноватым, что ей захотелось выброситься из окна. - Но Перегрин вылечил мое ухо, мои легкие и горло тоже целы.

- Я так рада, - сказала она и смутилась, как странно и отдаленно прозвучал ее голос. Это было неправильно, все было неправильно, он должен был ненавидеть ее, а не... не объяснять, как будто все, что просто произошло, это ураган или другое природное бедствие, которое никто не мог предсказать.

Рамси сделал глубокий вдох и снова повернулся к окну.

- Я поеду в Лондон утром, как только появится Ограничивающий - сказал он. - Перегрин знает специалиста, который, по его мнению, может восстановить мою руку и пальцы, хотя у меня, вероятно, не будет полной подвижности, но это не такая уж проблема для меня.

Он рассмеялся коротким напряженным смехом - он нервничал, почему он нервничал? Как он мог думать, что он должен ей что-нибудь?

- Значит, я... мисс Пемброук, я... - он снова засмеялся и повернулся к ней, его здоровая рука откинула волосы от лица. - Я же сказал, что плохо себя чувствую, не так ли? И это не кажется подходящим временем, но я должен сказать вам, то есть спросить... Я понимаю, что я не лучшая перспектива, и, конечно, не такой красивый, как был, не то, что я когда-либо был очень красивым, но мне интересно, подумаете ли вы, если вы примете...

Элинор была поражена, тем, что он пытался сказать, и она была настолько переполнена противоречивыми эмоциями вины и печали, счастья и облегчения, что она заплакала и сказала:

- Вы думаете, что я буду любить вас меньше, потому есть несколько шрамов, и я та, кто оставил их? Майлс, почему вы не ненавидите меня за то, что причинила вам боль? Я слишком презираю себя за недостаточный контроль, и я... вы должны были позволить мне сгореть, вы должны были, потому что я не заслуживаю вашей жертвы!

Сквозь слезы слез, она услышала, как он приблизился к ней, шаги, пересекающие пол, а затем обнял ее и притянул к себе. Она ощущала запах мыла и только что постиранное белье, а не почерневшую плоть, и это заставляло ее плакать.

- Элинор, вы сгорали передо мной, - сказал он, только услышав звук ее плача. - Я едва мог видеть ваше лицо. Я кричал вам, и вы, кажется, не слышали меня, поэтому я сделал самую глупую вещь, которую я когда-либо делал в своей жизни, и добрался до этого огня, чтобы найти все, что осталось от вашей руки. И потом я держался за нее. Мой выбор, Элинор. Это было больно, дьявольски, и я бы сделал это снова, если бы мне пришлось, потому что в этом мире нет ничего, что я не сделал бы для вас.

- Нет, я слишком опасна...

- Я тоже, один раз в жизни. Мой самоконтроль стоил жизни человека. Вам намного больше повезло, чем мне.

- Я никогда больше не буду использовать свой талант, никогда!

- Вы не сможете сохранить эту клятву. Дорогая, послушайте меня, - он двумя пальцами поднял за подбородок ее лицо, чтобы она сквозь слезы смогла его видеть. - Если все, что вы чувствуете, когда смотрите на меня, - это отвращение к себе, если все, что вы когда-либо увидите, - это шрамы, тогда я покину эту комнату, и вы больше никогда не увидите меня, потому что я не хочу вас мучить. Но я не хочу этого. Я люблю вас, Элинор. Я хочу провести остаток своей жизни с вами. Пожалуйста, любимая, простите себя, хотя бы ради меня. Не заставляйте меня уходить от вас.

Элинор вздрогнула, задрожала, успокаивая дыхание, и сморгнула слезы, потому что теперь ее руки были вокруг талии Рамси, и она не хотела его отпускать.

- Стратфорд мертв, - произнесла она.

- Я знаю. Мы оба должны нести бремя вины за это. Я должен был специально запретить ему никуда не брать вас.

- Это было так глупо. Я должна была понять, что в этой крепости оставались люди.

- Я знаю. Как я уже сказал, у нас обоих есть чувство вины.

Она положила щеку ему на плечо и вдохнула его сильный, чистый запах.

- Я думаю, вы красивы, а шрамы делают вас еще более привлекательным.

- Вы можете сказать всем остальным кандидатам, что у вас есть муж, который пройдет через огонь ради вас.

- Хорошо. Я не могу сейчас вспомнить, говорила ли я, что люблю вас?

- Вы действительно сказали, но это было довольно отрывистая исповедь, и я был слишком поражен, чтобы в полной мере оценить ее. Итак, если вы хотите сказать это снова...

- Я люблю вас, - она посмотрела на него. - Я думаю, вы должны поцеловать меня.

Его брови поднялись.

- Разве это не неприлично?

- Меня однажды поцеловали, и мне это не понравилось. Я хотела бы посмотреть, не будет ли лучше ваш поцелуй.

Он засмеялся и провел пальцами по ее коже, волосам и линии скул с такой нежностью.

- Я не обещаю, - произнес он, тихонько целуя ее в лоб, отчего она закрыла глаза от удовольствия. - Но я думаю..., - он так же легко поцеловал ее щеку, - вы не разочаруетесь, - и его губы коснулись ее губ. Слабое напряжение заставило пламя внутри нее бушевать от желания чего-то большего, поэтому от нетерпения она наклонила голову немного вниз, чтобы поцеловать в ответ.

Так много произошло в следующие семь дней, что Элинор вспоминала их как пятно с яркими, неподвижными картинами, которые она никогда не забудет: