Она с трудом овладела собой и подошла к лошади. Отвернувшись, Моника медленно тронулась в путь.
Казу все еще стоял в прежней позе, расставив ноги, со слегка наклоненной головой и с выражением бешеной, презрительной и мстительной злобы в голубых глазах.
Он приготовился к нападению; Джек видел это и напрягся.
— Ты желаешь получить заслуженное наказание? — вызывающе спросил Казу.
— Готов, — ответил Джек.
О, как он ненавидел противные, насмешливые глаза Казу, как охотно выбил бы он их! В конце концов ненависть была более сильным чувством, нежели любовь. Казу медленно сбросил с себя шляпу. Джек последовал его примеру и принялся снимать пиджак. Казу обернулся и посмотрел, ушла ли Моника. Да, она была уже спиной к ним, и Люси осторожно ступала через корни деревьев. Он поднял голову, развязал галстук и бросил его к шляпе. Затем снял рубашку и туже затянул ремень. Теперь он был обнажен до пояса. У него было совсем белое тело, с рыжими волосами на груди. Сильные волосатые руки и шея были покрыты красным загаром. В других местах его кожа была ослепительной белизны и свидетельствовала о крепком здоровье, но все же он был скорее некрасив.
Торс Джека был несколько обезображен пятнами, нарисованными загаром на теле от сетчатой фуфайки, в которой он обычно работал. Несмотря на худобу его линии были мягче, пропорциональнее и красивее. В белизне его кожи была теплота, которая делала ее менее ослепительной, чем кожа Казу. Казу был значительно сильнее, зато Джек был прирожденным борцом.
Он начал наступать на Казу, который уже стал в стойку, как вдруг их остановил пронзительный крик Моники. Они обернулись. Она остановила лошадь и испуганно глядела на них издали. До их слуха донесся звук ее резкого голоса:
— Не забудь, что он спас Герберту жизнь! — Оба взглянули на нее так, как будто ее вмешательство было неприлично. Казу движением головы приказал ей ехать. Она как-то съежилась в седле и быстро погнала лошадь, не оглядываясь больше и предоставив мужчин их непреодолимому, как ей казалось, порыву.
Они с минуту подождали, затем сжали кулаки и двинулись друг на друга. Джек начал тот легкий, подвижный, упругий танец, который всегда предшествовал его нападению. Он всегда нападал, с кем бы ни сражался, только тогда, когда инициатива была на его стороне. Он продолжал осторожно приплясывать перед Казу, а Казу каждое мгновение был готов отскочить в сторону.
— Ты застрахован? — издевался Казу.
Но Джек не слышал его. Он всегда боролся со старшими и более сильными. Но никогда до сих пор не испытывал при этом такого веселья, такого бешеного наслаждения, жаждущего осуществления. Раньше он смотрел на схватку, как на игру. Но на этот раз что-то схватило его за душу, и он дрожал от избытка желания ударить соперника, жестоко ударить и, наконец, победить. Он знал при этом, что ему не хватает физической силы. Ее надо было возместить быстротой, ловкостью и натиском. Если он наносил удар, то удар его должен был быть осмысленным и метким. Он считал себя способным на это. Но и это было минусом — он знал, что времени было мало. А скорее он дал бы побороть себя, чем быть остановленным на середине поединка.
— Наступай, — хрипло произнес Казу. Джек мигом выпрыгнул вперед и — бац! бац! — стукнули его кулаки о наглый подбородок, и ликование наполнило его душу.
Но в тот же миг последовало наказание. Бац! Бац! — обрушились на его спину кулаки противника, но тут же, бац! бац! — нанес он еще два удара и по боли в собственных суставах понял, как метко они пришлись.
Бац! бац! — посыпалось в ответ.
Но Джек снова высвободился, весь наэлектризованный. Он кинулся на Казу, нанося более сильные удары. Бац! бац! — с быстротой молнии. Казу слегка отшатнулся под градом этих ударов, но Джек наступал, быстро наступал, не забывая об осторожности, но с нарастающим натиском.
Трах! Казу упал, но нанес, падая, Джеку тяжелый удар в лицо. Джек пошатнулся…
Но сдержался, выжидая, наблюдая; кровь текла из разбитых губ его распухшего лица; один глаз заметно заплывал.
Казу медленно поднялся, затем, нагнув голову, с пеной у рта, ринулся на своего противника. Джек отскочил в сторону, но недостаточно быстро. Левой рукой он достал Казу в ухо, но опять-таки недостаточно быстро, чтобы предотвратить нападение. Голова Казу попала, как он хотел, хотя менее глубоко, в живот его врага. У Джека захватило дыхание и он упал навзничь, но «рыжий» упал тоже, что дало Джеку возможность сделать несколько глубоких вдохов! Когда «рыжий» возобновил нападение, Джек уже был в состоянии бороться и сопротивляться, уклоняясь от ударов и нанося их сам — хотя и жалкие, слабые удары…
— Неправильно! Он без дыхания! Нечестно! — крикнул кто-то из кустарника.
— Но не для меня! — прорычал Казу. Он прыгнул, бросился на своего задыхающегося противника и стал выкручивать ему руки. Джек высвободился, но споткнулся о подставленную ногу. В тот момент, когда Джек падал, Казу ловко нанес ему со всей силы удар по незащищенной голове. Затем он набросился на лежачего и стал бешено топтать его ногами.
— Нечестно, свинья ты! — кричал Ракетт, как тигр бросаясь на Казу, совершенно невменяемого от бешенства и ненависти, смотрящего на него ничего не видящими глазами. Джек, скорчившись, лежал на земле. Доктор Ракетт как раз нагибался над ним, когда примчались Том, Ленни и Алек Райс. Казу уселся на пень, пытаясь отдышаться и прийти в себя.
— Послушайте, Казу, — крикнул ему Ракетт, поддерживая безжизненную голову Джека. — Я отдам вас под суд, если вы убили его.
Казу, медленно и тяжело приходящий в себя, приподнял голову, и его голубые, налитые кровью глаза, все его изрядно побитое лицо потемнели от страха.
Он сидел боязливо и тупо, не произнося ни слова.
Наконец Джек шевельнулся. В нем еще теплилась жизнь. И тотчас же это животное Казу набралось храбрости.
— Проклятый мальчишка набросился на меня и дал мне по зубам, а я и не трогал его. Должен же я был защищаться. Проклятый мальчишка…
Джек открыл глаза, стараясь осмотреться.
— Считал ли кто-нибудь? — глухо произнес он. Но встать не смог.
— Это было против всех правил, — сказал Ракетт.
— К черту все ваши правила! — крикнул Казу. — Это была свободная борьба, до которой никому не было дела. Если этому сукину сыну угодно, пусть подымается на ноги. Я покажу ему, как надо общаться с австралийцем!
Джек уже стоял на подгибающихся от усталости ногах. Он решил продолжать борьбу, даже если это ему будет стоить жизни.
— А ну-ка покажи! — тихо сказал он и наскочил как кошка на изумленного и несколько испуганного Казу. Но что-то было неладно. При первом же ударе левым кулаком он ощутил такую острую боль, что громко вскрикнул, и весь туман разом вылетел из его головы. Теперь он был в полном ясном сознании. Он знал: надо было ударить, — и притом быстро, — правой рукой. Он ничего не слышал и не видел, но осознавал все каким-то сверхсознанием ясновидящего.
Между тем доктор Ракетт увещевал Казу не быть подлым в борьбе. Но Казу это уже недоедало. Он был смущен неожиданной бодростью Джека. Он чувствовал некоторую усталость и неуверенность в себе; припадок бешеной злобы утих и он охотно бы ретировался.
Джек слегка покачивался взад и вперед. Казу стал в выжидательную позу. И вдруг, совершенно неожиданно, Джек кинулся всем своим корпусом и всей своей, не на жизнь, а на смерть борящейся волей на Казу и нанес ему удар по подбородку своим железным кулаком. Не успел тот очухаться, как получил второй удар, который оказался решающим. Казу размахнулся, Джек тоже, и оба упали.
Доктор Ракетт считал, смотря на часы. Казу сел, глядя в темнеющую синеву. Проклятие вырвалось из его изувеченного рта. Когда Казу встал, доктор Ракетт сунул часы обратно в карман. Но Джек не двигался. Он лежал в глубочайшем обмороке.
Ленни, как наиболее впечатлительный, заплакал, увидав разбитое, позеленевшее лицо Джека. Доктор Ракетт послушал пульс и сердце юноши.
— Возьми лошадь, Том, и привези воды и водки, — распорядился он.
