— Хорошо, Авраам. Насчет костюма мы придем попозже. Берегите этот зуб, он незаменим. Обращайтесь с ним как с драгоценностью. Давайте мне пять шиллингов и квитанцию.

Немного усталые, уныло бредя по улице, они заметили наблюдающего за ними Джимми Шорта.

— Привет, товарищи, вы все еще на ногах?

— Огнеупорные! — ответил Том.

— Помните ли, что утром вы чуть не сшибли меня с ног? Да еще как раз в ту самую минуту, когда из-за угла показалась моя красотка со своей мамашей! Тут уж пришлось держаться пофасоннее. Зато теперь пойдем и выпьем. Где это я видел вас раньше? Где бы это могло быть?

— Не припоминай-ка лучше, — возразил Том, — а то не видать нам пятерки.

— Ладно, идем в бар!

— Всегда готов, — ответил Том.

Джимми с любопытством поглядывал на них.

— Меня зовут Нэдом Келли, — сказал Том. — И если ты не Джимми Миллер, то уж, право, не знаю…

— Не Миллер, а Шорт. Нет, не могу припомнить, не стоит и думать!

Том гоготал от восторга.

— Который теперь час?

— Десять минут первого.

— Мы выиграли у старины Джорджа по пять фунтов, — восторженно воскликнул Том. — Я — Том Эллис, а это Джек Грант. Узнаешь нас теперь, Джимми?

Джек с удовольствием вымылся, побрился и переоделся. Бродяжничество надоело ему.

Три джентльмена в вечерних костюмах шли вдоль каменной ограды, окружавшей губернаторский дом. У одного из них была представительная и корректная наружность, двое других были значительно моложе, с сильно загорелыми лицами, несколько более светлыми в выбритых местах. Костюм Джека был коротковат и узковат, хотя он едва ли вырос за это время. Полоска манжета оказалась несколько излишне широкой, а на плечах чересчур выделялись мускулы. Что до весьма приличного, дорогого костюма Тома, то он, наоборот, был слишком для него велик. Он висел бы на нем мешком, если бы в Томе не было такого избытка жизни и подвижности. И этот животный избыток жизненных сил так ярко просвечивал сквозь черный костюм, что невольно стушевывал все недочеты последнего. На обоих юношах были шерстяные пунцовые носки, а в карманчике жилета новые, шелковые, темно-красные платки. Ярко-красный цвет носков, темно-красный — платков и бронзовато-красный — их лиц весело оттеняли однообразие черно-белых костюмов. Словом, мальчики были довольны собой и выступали горделиво.

Джека раздражало полученное им письмо от отца ко дню его совершеннолетия. Генерал вышел в отставку, получил пенсию и не скопил себе на старость ни гроша. Поэтому в письме значилось: «Милый мальчик! Я рад, что тебе уже двадцать один год, потому что теперь ты можешь сам заботиться о себе. Я с трудом посылаю тебе чек на сто фунтов, так как знаю, что ты несомненно ожидаешь подарка ко дню рождения. Прими его, но не ожидай больше, ибо все равно ты ничего не получишь!»

Дословно оно, разумеется, было написано не так, но таким образом его понял Джек. Мать послала ему шесть убийственных галстуков, две щетки в серебряной оправе, одного вида которых он не выносил, сто тысяч приветов, несколько пролитых по его адресу слез и множество бесполезных, но любящих советов. Он был раздосадован, так как действительно ожидал от них существенной помощи, чтобы, как подобает джентльмену, начать свой жизненный путь. Но все же присланные сто фунтов были основательным подспорьем на черный день.

Мистер Джордж не без отеческой гордости ввел их в свой клуб и достал для них приглашения через секретаря губернатора. Да, он гордился этими видными, рослыми молодцами!

Был чудный, жаркий вечер и почти все приглашенные шли пешком, щеголяя своими туалетами.

Мало у кого были свои собственные экипажи, а обилием извозчиков город не отличался.

Мистер Джордж поджидал под колонной тетю Матильду и Мери. Они не заставили себя долго ждать. Каждая из них несла в руках по холщовому мешочку. На мешочках были вышиты красные монограммы, а внутри лежали бальные туфли.

Молодые люди приосанились, дабы при представлении губернатору не ударить лицом в грязь.

— Силы небесные, я уже весь в поту, — заявил Том. — Пойду-ка заполню свою карточку танцев.

— Возьми меня, ради бога, с собой, — взмолился Джек.

— Ты такой косолапый, а здесь, брат, надо уметь танцевать. Иди-ка лучше к Джорджу.

— Не бросай же меня, свинья ты этакая!

— Иди, иди себе! Не свести ли тебя к тетеньке? Я желаю танцевать и держать барышень за ручки.

У Тома, когда он занял место среди танцоров, был довольно комичный вид: испуганный появлением дирижера, Джек пробрался сквозь толпу под защиту тети Матильды. Он всегда сожалел о том, что не умеет, да и вряд ли когда-нибудь научится танцевать. Он не мог решиться обнять девушку за талию и кружиться с ней по залу. Под его кажущимся равнодушием скрывалась необычайная сдержанность, исключающая возможность слишком большой близости. Что-то инстинктивно пятилось в нем, как только он замечал, что девушка охотно идет ему навстречу. Даже в чисто товарищеских отношениях с Томом чувствовалась известная, им установленная, дистанция, не допускающая чрезмерной близости. Джек производил впечатление самого открытого, доступного человека в мире. Казалось: вся душа нараспашку. Но тем, кто лучше других знали его, как например, его мать и миссис Эллис, была известна его внутренняя, холодная сдержанность, его отвращение к всякому физическому прикосновению.

Тетя Матильда была в зеленом шелковом платье и бриллиантовой диадеме.

Джек, подходя к ней, подумал про себя, что знакомый черт лучше, чем незнакомый человек. Вслух же он произнес:

— Могу ли я, сударыня, рассчитывать на честь повести вас к столу?

— Ах, милый мальчик, — запела тетя Матильда, — совсем отец! Но, видите ли, на таких балах я уже заранее приглашена. Нас здесь рассаживают по чинам. Но вы можете пригласить Мери. Она говорит, что ушибла ногу и не будет много танцевать.

Мери взяла его под руку и они вышли на террасу. Светила яркая луна, деревья вырисовывались на фоне зеленовато-голубого неба, разносился пряный аромат тропических цветов.

— Здесь гораздо лучше, — сказал он, глядя на небо.

— Да, чудесно, — сказала Мери. — Мне очень хотелось посидеть спокойно и поболтать с тобой. Мы так давно не виделись, а сегодня утром ты был совсем другой, — Мери тоже изменилась, но Джек не мог определить, в чем именно. Они уселись под раскидистым деревом, прислушиваясь к тонким шорохам ночи.

— Ты как будто не очень-то счастлив, что вернулся? — спросила Мери.

— Наоборот, — неубедительно ответил он. — А что ты поделывала все это время, Мери?

— Ничего особенного, — ответила она. Только вот, — она запнулась, — они хотят выдать меня замуж. А я по ночам не сплю и раздумываю над этим.

— За кого же? — спросил Джек, невольно подумав о Ракетте.

Они сидели под магнолией. Джек мог ясно различить контуры больших, сильно пахнущих цветов.

— Хочешь, чтобы я рассказала тебе об этом?

— Да.

Джек пристально глядел на спускавшуюся к реке аллею, Мери сидела рядом с ним в кружевном платье.

— Это некий мистер Блессингтон, вдовец с пятью детьми, но довольно интересный человек. У него черная борода.

— Боже мой! — воскликнул Джек. — Неужели ты согласилась?

— Пока еще нет.

— Почему ты, собственно, думаешь выходить замуж за него? Разве он тебе нравится?

— Многое в нем мне нравится. Он хороший человек и хорошо относится ко мне. У него прекрасная библиотека. И так как он человек светский, то и окружает его множество светских людей. Да, это человек с весом. Тетя Матильда находит, что он — удивительная удача для меня и, конечно, она права.

Джек молча раздумывал.

— Все это весьма возможно, — заметил он, — но все-таки я не представляю тебя целующей пятидесятилетнего вдовца с черной бородой и пятью детьми.

— Во-первых, ему всего тридцать семь; а во-вторых, это мужчина в полном смысле этого слова!

Джек подумал о Монике. Он хотел Монику. Но ему была одинаково невыносима мысль упустить Мери. Такого рода наглость на минуту привела его в смущение.