— Тайны черновского дома! — изрек заика. — Наташа, проводи гостя-то! Поединок у них был с папой. Устал, чай.

— Из поединка Валерьян Иванович вышел с честью, — шаловливо сказала Наташа. — Пойдемте, не заблудитесь у нас.

— А папа как?

— Ну, он-то и не таких в дугу гнул!

Валерьян и Наташа вышли.

Кронид продолжал ходить со своей веревочкой и наконец, сделав круг по комнате, остановился перед братьями.

— Ну, горе-охотники, как дела?

— Ишь ты! — огрызнулся Костя. — Какой тут делец из угла в угол ходит!

_— Аж тропу проторил! — подхватил Митя.

_— Как, бишь, Митя, ты стих-то про него сочинил?

Митя улыбнулся.

— K… кончается так, — объяснил он, заикаясь:

Все трое засмеялись.

— Вот и толкуй с вами!.. Я тут хожу, да думаю за всех вас… Наташа за художника выходит: говорят, большие деньги огребает, да и слава чего-нибудь стоит! Вы думаете, без меня вышло бы чего-нибудь? Безусловно ничего не вышло бы! Ведь это я дедушке подсунул невзначай журналы да статьи о его картинах… Варвара художника пять лет знает, а вот не разглядела же! Кусает, небось, локти теперь… Наташе — партия: за купца из нашего брата она ни в жизнь не пошла бы… А вы что? С отцом грызетесь, к торговому делу и к хозяйству безусловно оба неспособны. Пока жив Сила Гордеич, будет стоять дом Черновых, а свалится старик — все безусловно к чертям пойдет.

А что же им делать-то? — с надрывом отозвалась из угла Елена. — Куда деваться-то?

Кронид, усмехаясь, расхаживал и крутил веревочку.

— Выходи и ты замуж. Все лучше!

Елена вспыхнула.

— Вот я и спрашиваю: как, мол, ваше-то дело?

— Да никак. Дядя и слышать не хочет. Митя боится и заговорить-то об этом, а без денег — куда мы все годимся?

— Гы-гы! — засмеялся Кронид, — Ты, Митя, был бы рад, если бы тебя как-нибудь без себя добрые люди женили! Гы!

— Я уж того… решился, — возразил заика. — Как-нибудь за выпивкой обмякнет папа — и поговорю!

— Умница! — насмешливо вмешался Костя. — За выпивкой! Будто не знаешь его? Притворится пьяным, отшутится, а утром сделает вид, что ничего не помнит.

— Гы-гы! Не выйдет. Не время сейчас: тут Наташи на свадьба на очереди… В столице, наверное, венчаться-то будут. Мой совет — поезжайте все туда, а мы тут с Анастасией Васильевной почву подготовим.

Костя зевнул.

— Канитель, братцы вы мои, спать пора! Утро вечера мудренее. Пойдемте-ка! Завтра папа хозяйство наше критиковать будет, поругается всласть. Надо хоть выспаться.

Все поднялись с мест и вышли. Остался только Кронид, продолжавший ходить с веревочкой, опустив голову и ухмыляясь в бороду.

Вошла Варвара.

Лениво повела плечами, притворила дверь и медленно села на диван, облокотись на подушку и поджав ноги.

Кронид вил веревочку.

— Кронид!

Не останавливаясь и не глядя, отозвался:

— Что?

— Веревочку вьешь?

— Вью.

— Всю жизнь, с тех пор, как я тебя помню, ты вьешь веревочку, заплетаешь, а потом опять расплетаешь, и все расхаживаешь. Отчего это?

— Женщина ты умная, а вопрос безусловно глупый — стало быть озорной. Привычка у меня — веревочка эта: легче думать с ней, вот и все!

Варвара едко усмехнулась.

— Чего тут смешного, хотел бы я знать?

— Ты когда-нибудь повесишься на этой веревочке. Ха-ха!

— Боже избави! Ничего подобного не собираюсь делать.

Варвара, как кошка, следила за его ходьбой прищуренными глазами, продолжая странным, нервным тоном:

— Мне жизни твоей жаль, Кронид! Ты подумай: всю жизнь ты работаешь на всех нас, ведешь все дела, управляешь имением, — ведь братья ни к какому делу не приучены: так уж всех нас воспитали, — ты единственный деловой человек в семье, а вот так и не жил для себя, не женился и, наверное, никогда не женишься. А какой бы семьянин из тебя вышел хороший!

Кронид остановился подозрительно.

— Это ты к чему?

— Так. Вот Наталья замуж выходит. И сама же я сейчас мамаше жениха ее расхваливала: давно, мол, его знаю, далеко пойдет. Каждая его картина теперь стоит имения, а тут еще жену богатую дадут, приданое. Все будет по-хорошему, не го, что я — всегда наперекор родителям поступала.

— И всегда родители-то, безусловно, правы были. Гы- гы! — рассмеялся Кронид, опять начиная вышагивать из угла в угол.

Варвара стиснула зубы.

— Ну, это еще вопрос. Не повезло мне, Кронид, а кабы повезло, я была бы права. Мне большого человека нужно в мужья: я много требую от жизни!

Кронид усмехнулся, опять расплетая веревочку.

— Чего же ты хочешь? Любопытно!

— Грешница, власть люблю! Помыкать бы людьми, чтобы унижались все передо мной!

— Гы-гы! Бодливой корове бог рог не дает.

— У-у, домовой! — с неискренним смехом взвыла Варвара. — Ведь ты домовой, Кронид? Весь дом наш полон чертовщины и всякой нечисти, но я не могу его представить без тебя. Ты дух нашего мертвого дома: везде ходишь, все знаешь, лошадям гривы заплетаешь, вьешь свою веревочку.

— Безусловно глупо говоришь!

— Вовсе не глупо, а поэтично. Нужно только не буквально понимать: чертей нет на свете, вся чертовщина в душе у людей, а у нас всякой дьявольщины хоть отбавляй: мамаша — врубелевский демон в юбке, папа — дракон, я — несомненная ведьма на метле, Наташа — русалка водянистая, Митя — Мефистофель дохлый, остальные — мелкая нечисть безымянная, в кухне обитающая, а ты — домовой, добрый дух дома Черновых.

— Ладно, что хоть добрый. Про тебя и этого нельзя сказать.

— Вот только язык у тебя не из добрых.

— У тебя тоже с языка-то не мед каплет. Гы-гы!

— Такой уж дом у нас, все семейство такое. Изо всех углов шип да свист несется. Попробуй расчувствоваться — изжалят в лоск!

— Никогда не видал, чтобы ты расчувствовалась.

Ах, Кронид, — продолжала Варвара более мирным тоном, — язык твой — враг твой! Когда ты целыми часами молчишь и вьешь веревочку, я по лицу твоему вижу, какие скверные-скверные мысли ползут у тебя под черепом, лезут без конца и без цели и портят тебя: стареешь ты — озлобляешься, а сердцем-то любишь людей! Вот тут и разберись!

— Безусловно глупо в этом разбираться. Ты бы лучше рассказала, какой у тебя с матерью разговор был?

Варвара прищурилась.

— Ну, какой же разговор, когда уж папа без нее решил? Завтра, наверное, у старичков совет будет, Сначала-то она было и в толк не могла взять, а как разобрала, что этот мой приятель и есть искатель руки ее дочери, — расхохоталась: забавно ей, что теперь разные художники у купцов дочерей берут. «А что, — спрашивает, — у него есть? А из каких он?» Ну, я рассказала, что не из бедных он теперь, — обмякла, Завтра сама с ним будет разговаривать.

Кронид помолчал, искоса поглядел на Варвару.

— Тебе эта свадьба-то на-руку, что ли, или как? — спросил он недоверчиво.

— Конечно, на-руку: уеду с ними, вырвусь отсюда. В столице у него всякие знаменитости бывают; может, и мне судьба выйдет.

— Вон ты куда гнешь! А я думал — сестре добра захотела.

— И сестре добра хочу, ну, только, как они будут жить не знаю: пропадет он с ней из-за ее прекрасных глаз!

— А что?

— Да то! Смешно мне: ведь он в ее глазах какую-то возвышенную грусть видит, а у нее — просто живот болит.

— Гы-гы! Уж не ты ли на ее месте была бы лучше? Чего ж глядела?

— Ох, что ты, Кронид! Напугал даже. Хоть он и знаменитость, да не но мне: женщин не знает, живет, как ребенок, в мире фантазий. И она тоже — не от мира сего. Ему Наташа пара, — двое блаженных!

— Вот я и говорю — пара!

— И прекрасно! В деньгах нуждаться не будут знакомства у него — все люди с именами. Да на что все это ей, когда она всех людей, как мышь, боится? Не в коня корм.

— Опять!.. Слов нет, кабы тебе знаменитого мужа дать, ты бы…

— Да, — твердо перебила Варвара, — я бы показала себя.