Когда через пять минут я вернулась, Варежка гипнотизировала взглядом подгорающий соус.
— Варь, его же надо было мешать! — схватилась за голову я.
— Ну ты же сказала «последи», а не «помешай», — оправдывалась она.
— Я сказала «последи», а не «посмотри», — сыронизировала я и вылила соус в раковину.
Слишком торопилась приготовить новый соус, и дело кончилось тем, что он опять подгорел, а я испачкала новое белое платье клюквенным соком.
Застирала пятно средством для мытья посуды и теперь сушила платье на кухне феном, чувствуя себя Золушкой, которую не пустили на бал.
— Все очень вкусно, — заглянул в кухню ИЛ. — А ты не собираешься выходить?
— Не думаю, что вы там без меня очень скучаете, — огрызнулась я, пытаясь разгладить помятую после «стирки» юбку.
Он уселся на подоконник.
— Ты не будешь помогать мне задувать свечки?
— Зачем тебе задувать свечки?
— У меня день рождения, так принято — задувать свечки…
— Черт! Надо было сказать раньше! Я бы тебе подарок привезла, что ли…
— Ты сделала лучший подарок — приготовила ужин. Все в восторге. Все мне завидуют. Ни у одного парня девушка не умеет готовить клюквенный соус.
Тут моему терпению пришел конец. Понимаете, меня можно нагло использовать, но только с моего ведома. Я запустила в него соусницей. И только когда клюквенный соус кровавым пятном расползся по его белому свитеру, поняла, что наделала. Господи, у него же день рождения!
— Черт! Прости. Это было первое, что попалось под руку. Я испачкала платье, злилась, что вы там веселитесь, а я тут готовлю. Меня бесит, когда все называют меня твоей девушкой, а тут еще ты… Средство для мытья посуды отлично отстирывает клюквенный сок. Давай свитер, я попробую.
Я подошла к нему, протягивая руку за свитером. ИЛ молчал. Интересно, он сильно злится? Не успела я это подумать, как он обнял меня.
Ой-ой-ой, это нехорошо.
Не могу же я целоваться с человеком, которого ненавижу?
Но у него день рождения…
Когда у меня наконец хватило сил вырваться, на новом платье красовалось такое же пятно, как на его свитере.
— Ты с ума сошел! — заорала я так громко, что даже гости притихли. — У меня нет второго платья! Я тебя ненавижу! Я никогда не была твоей девушкой!
— Считай, что это была моя месть за свитер. Теперь у тебя есть легальная причина для ненависти, — тихо сказал он и вышел.
— Ты зарубил ее топором? — попытался пошутить Митя и нервно засмеялся.
На кухню ураганом влетел Гоша, за ним — Варежка, и встали в дверях.
— Он тебя обидел?! — спросил Гоша. — Да я его убью!
— Никто меня не обижал. Все в порядке.
— Но я же вижу, что не в порядке! — Видимо, ему не терпелось с кем-нибудь подраться. — Слушай, так ты с ним не встречалась? — Гоша обернулся к Варе, она с ужасом смотрела на меня.
— Встречались, — как можно убедительней сказала я.
— Врешь. Вы обе врете.
— Варя тут ни при чем. Это же я хотела от тебя отделаться. И я разболтала всему университету о том, что встречаюсь с ИЛом…
Варежка плакала, прислонившись к дверному косяку. Гоша смотрел на меня с ненавистью. Я выскочила за дверь и, стараясь не смотреть на гостей, побежала по лестнице в спальню. Уехать бы прямо сейчас домой! Но дома придется объясняться с Ликой. Почему мне некуда бежать? Почему мне не к кому бежать?
Фотографии родственников ИЛа на стене пожелтели и сворачивались, как осенние листья. На них картинно-счастливое семейство: улыбки на лицах, бантики на косичках, выглаженные шнурки ботинок. Я не такая. Я ему не подхожу. Стоп. Это он мне не подходит! Он отвратительный, подлый, наглый хам.
Внизу гости нестройным хором пели Happy birthday to you. Не придумала ничего лучше, как разрыдаться, уткнувшись в подушку. Это оказалось отличным снотворным.
Проснулась часа в четыре утра, сняла испорченное платье и натянула пижаму. В доме было тихо, снаружи угрожающе скрипели сосны. Жуть.
За дверью что-то тихо позвякивало. Вспомнились привидения в цепях из старых ужастиков. Я посмотрелась для храбрости в зеркало и выглянула в коридор. Там, натыкаясь на стенки, шла Варежка в розовом пеньюаре и звенела браслетами.
— Ты чего? — прошептала я.
Привидение в цепях игриво подмигнуло и ввалилось в Гошину спальню, споткнувшись на пороге.
— Привет, малыш, — сонным шепотом сказал Гоша.
— Я никак не могу уснуть, — пожаловалась Варежка. — Все так скрипит, эти ужасные сосны на улице…
— Варь, ты что ли? — удивился Гоша.
Дверь в спальню закрылась.
Стараясь не шуметь, я спустилась вниз по лестнице. На диване в гостиной сидел ИЛ и лениво стучал одним пальцем по кнопкам клавиатуры ноутбука.
— Иди сюда, — сказал он, не отводя взгляда от монитора.
— Ты это мне? — пытаюсь одновременно съязвить и не зевнуть.
— Угу.
Я села рядом на диван и закрыла глаза, ИЛ обнял меня свободной рукой. Хам. Нахал. Мерзавец. Но так сидеть гораздо удобнее.
— Ты хочешь спать?
— Нет. — Сердито морщусь, не открывая глаз.
— А почему не ложишься?
— Я сказала, не хочу…
— Ты сердишься? — спросил ИЛ и чмокнул меня в макушку.
Я открыла глаза и, возмущенно фыркнув, отодвинулась в угол дивана. Он, улыбаясь, смотрел куда-то в сторону.
— На что ты сердишься?
— НА ЧТО Я СЕРЖУСЬ?
Да я просто вне себя! Он идиот или притворяется? Хотя, если очень нужно, я могу и объяснить.
— Ты целовал меня без моего разрешения. Ты испортил мое новое платье. Ты не узнал меня, когда я позвонила тебе в прошлое воскресенье.
— Я тебя узнал, просто мне совсем не хотелось слушать жалобы на Гошу. Я тебя целовал, потому что мне этого хотелось. Ты угробила мой свитер и стукнула соусником.
— Прости…
— Ты постоянно извиняешься, когда тебе нечего сказать. Может, хочешь кофе?
— Нет, спасибо.
— Девушки не пьют кофе? Я слышал, от него портится кожа.
— Нет, портятся только зубы.
— А я никак не могу без него проснуться. В моем кофе больше молока, чем кофе. И очень много сахара. Хочешь попробовать?
— Ну давай.
Пока он стучал на кухне чашками, я смотрела на экран ноутбука. ИЛ общался в каком-то чате с десятком полуночных девиц. Одна с ником Мармеладка прислала ему свою фотографию. На Мармеладке не было ничего, кроме мокрого полотенца, и она явно мечтала хоть с кем-нибудь познакомиться. Всегда знала, что он извращенец! Что я здесь делаю?
Почти бегом поднялась наверх, опять влезла в перепачканное соусом платье, натянула поверх него дубленку, побросала в сумку вещи и спустилась обратно.
— Тебе три ложки сахара или четыре? — крикнул с кухни ИЛ.
— Пять, — ответила я и вышла на улицу.
Черт, неужели я заблудилась в трех соснах? Минут сорок плутала по сосновой рощице, прежде чем выбралась к железнодорожным путям. Я заметила станцию, когда вчера мы подъезжали к даче.
И без того ужасное настроение ухудшило расписание электричек. Раньше шести ни одной не было, значит, мне еще почти полчаса мерзнуть на перроне. Думаете, легче было вызвать такси? Ничего подобного! Вызвать такси оказалось очень сложно. На станции, кроме заиндевелого расписания электричек и железного скелета скамейки, вообще ничего не было. Ближайший телефон-автомат, наверное, торчит где-нибудь в чистом поле, километров за десять отсюда и вряд ли работает. Вместо украденного мобильника я купила себе платье, в котором и собираюсь промерзнуть до костей прямо сейчас. Платье ни фига не греет, к тому же испорчено клюквенным соком, так что у меня даже нет надежды умереть от холода красиво. Но на дачу к ИЛу я ни за что не вернусь! Он же меня засмеет! Лучше замерзнуть, честное слово…
Стуча зубами и шмыгая носом, в шесть утра я забралась в полупустой вагон. Там было не намного теплее, чем на улице. Еще через два часа, синяя от холода, лохматая, невыспавшаяся, добралась до дома. Нормальная мать на месте Лики упала бы в обморок от ужаса, когда в прихожей из-под дубленки показалось «окровавленное» клюквенным соусом платье. Но она только спросила:
