Лишь о ней… Слова твоей любви Так искренно полны твоей душою! А.С.Пушкин Лишь о ней, все равно – лишь о ней, — О прельстительной, о проклятой, Среди роз и среди камней От рассвета и до заката! Лишь о ней, навек и на миг, О навязчивой, неуловимой, Пирамиды прекрасных книг И в глуши цветок нелюдимый! Лишь за ней паденье и взлет, Милосердие, вожделенье. По следам золотым ползет Пре-ступленье. Что она – свобода иль плен? Что она – награда иль кара? Возрождение или тлен? Райский свет или мрак Тартара? Лишь о ней хочу говорить, Иллюзорной ли – настоящей… Лишь ее хочу подарить: Потаенную ли, – парящую. Лишь о ней, все равно – лишь о ней, Лишь о ней говорить хочу. Среди роз и среди камней Возжигаю свечу. Садик Порою кажется, не без резонов И к неминуемо большой досаде, Что девственные джунгли Амазонки — Всего затоптанный больничный садик… И, кажется, весь мир – больничный садик. В нем тихо все болит-живет. Белейший доктор выйдет из засады И в желтоватый корпус позовет… Звезда Непостигаемо прекрасна, Горит над городом звезда. Она прельстительна и властна И не погаснет никогда. В края надмирные, иные Ведет высокие умы. Ее лучи пронзили ныне Броню трагическую тьмы. Глубокая река Тысячелетья, о, ты говоришь с небом. Глубокие тайны охраняешь ты. Ты говоришь с небом. Тысячелетья, о, небо в тебя впадает. Скользишь по равнинам, многомудрая. Небо в тебя впадает. Тысячелетья, о, плавно несешь воды. Доставь эту лодку в край спокойствия… Плавно несешь воды. Темно-красное танго… Темно-красное танго нагнало меня накануне, Раствориться велело. Затем приказало: держись! Удивляла меня золотой простотой полнолуний, Журавлиною жалобой – новорожденная жизнь. Открывала мне двери, в которые страшно стучаться. Зажигала лампады, которые не затушить. Называла по буквам заглавные признаки счастья. Я шептала за ней только слово короткое – «жить». Обдавала меня соляными волнами морскими. Овевала ветрами, огнями сжигала, любя. Поверяла нетленные тайны и слухи мирские. Против воли своей – я опять понимала себя… Novella
Ночь Асфальт. – Улики, следы и блики. Обманчив шквальный панелей штиль. Урбанистические улыбки. Неотоваренных грез утиль. Подъезды-бары-рекламы-фары… И пары, пары – плывут подряд! Остерегающе вальтасарам Намеки огненные горят. Модификации одиночеств… В оконных рамах – миров ряды, Морфей и морфий пиров непрочных, Едва глядящих из ерунды. Бледнел неон. Такова природа. Все ближе утро. И вот, и вот Сквозь облака сероводорода Сереет города кислород. Она Кто-то крадется каинно. Кто-то авельно ластится. Кто, как все геростраты, производит растраты… А иной – твердокаменный, да задавлен напастями! Кто-то – строит шалаш… Кто-то – метит в палаты. Не хочу ничего! Только чистого воздуха. Не хочу ни советов твоих, ни напутствий. Надоело летать и довольно наползано. Мне бы – просто шагать; мне бы в радость — споткнуться! Не хочу ничего, только дайте обрывочек Этой блеклой лазури, печальной и немощной… Что поделать с собой в диких дебрях привычного?.. Мое Море колышется, шепчет во тьме ночной!.. Что поделать с собой? Ничего не поделаешь… Признаю. Отступаю. Спокойно и плавно я. А потом – устремлюсь в это синее… белое… Пожелайте теперь мне счастливого плаванья! Поцелуй Гермины Каменеющий, Связанный ты по рукам и ногам, Как Татьяна Египетская Из статьи незабвенной Белинского. Я – не Пигмалион. Но тебя – не отдам. Нужен новый Роден, Чтоб по новой родил, Чтоб отсек от тебя скорлупу, Чтоб тебя расковать рисковал… Галатея моя ты, Но рода мужского. Ого. Галатея моя, золотая, О, проснись-пробудись, Расколдуйся – целую, как надо, Как во всех знаменитых финалах, Когда разрушаются капища, скопища зла И, напротив, в сиянье лучей, Восстают до небес колоннады, Очевидно, как я понимаю, – добра… (Тут и в трубы трубят, И врата отворяют, И чудовища облик чудовищ Теряют.) Галатея родная моя, Мне галантно подай лимонада, Я так голодна… Не скрывай от меня Свой удушливый ужас Перед новой судьбой, Перед новой борьбой. О, мужчины умеют и любят бояться. Сядем. Поговорим. Обойдется. Помаду утри. |
