– А как насчет женщин? – спросил Бельмондо. Рука его потянулась к ноющей после драки промежности, но тут же отдернулась.
Не подобает в святилище тестировать половые органы.
– Женщины в "Хрупкой Вечности" одобряются, – успокоил его я. – Тем более, что под сенью Бомбы они становятся земными богинями, красивыми изнутри и возвышенными. Я удивляюсь, куда их приземленность вкупе с практичностью девается...
Баламут посмотрел на Бомбу влажными от нахлынувших чувств глазами и сказал: "А пить совсем не хочется" уже утвердительно и, потрогав шишку на лбу, пошел из святилища. Оглядываясь.
Через несколько минут мы сидели в кабинете главы "Хрупкой Вечности", то есть в моем кабинете. Из членов политсовета присутствовал один Гогохия (Красавкин занимался насущными проблемами в Мосводоканале).
Кабинет весьма располагал к обсуждению вечных проблем. Тому способствовали темные идиллистические картины на стенах, ласковые ковры под ногами, мягкие кресла, жаждущие общения, старинные книжные шкафы. Настрой на плодотворную беседу едва не смяли две женщины. Они, одетые в струящиеся свободные одежды, принесли подносы с кофейными приборами, бисквитами и сладостями.
Женщины были невиданными. Нет, их, наверное, нельзя было назвать красавицами, но их глаза... Чистые, открытые каждому движению наших душ. Но их существа... Раскованные, нелишние, пропитанные доброй энергией. Они так ставили чашечки, так разливали напиток, так вглядывались в наши лица... Доверчиво и порождая доверчивость... Вот вы способны окрылено взглянуть в глаза незнакомому человеку? Вы способны наливать кофе, подслащивая его человеческой радостью? Вы способны затворить за собою дверь, оставив за нею частичку своего тепла и участия? Конечно, способны. Иногда. В настроении. Среди людей, близких сердцу. А у женщин "Хрупкой вечности" все это было в крови. Они делали так всегда.
"Неужели они никогда не страдают?" – подумал Бельмондо, глядя им вслед (одна обернулась, вся в ауре оживленной сопричастности). И тут же ответил: "Страдают те, которых не понимают и не любят или те, кто сам себя не понимает и не любит". И сам же себе возразил: "Но ведь нельзя быть счастливым всегда, счастье – величина дискретная?
– У нас все счастливые, – ответил ему Гогохия. – Бомба с алмазами впитывает все наше горе, и мы всех прощаем. А кто прощает – тот счастлив. Тем, что уменьшил количество зла, тем, что прервал его цепочку в себе.
– А как же Полковник с Баклажаном? – спросил его Черный. – Они ведь были злыми людьми?
– Они мужественно использовали свое зло во имя светлого будущего. В обычной жизни Полковник подбирал бездомных кошек, а Иннокентий Александрович подкармливал алкоголиков на Ярославском вокзале.
Возникла пауза. Минута молчания.
– А не приступить ли нам к обсуждению наших планов? – первым подал голос Бельмондо, никогда не любивший ни кошек (в том числе и женского рода), ни битых вокзальных алкоголиков.
И мы приступили. За полчаса были решены все стратегические задачи. Бельмондо взял себе западное направление, Баламут – восточное. На меня была возложена координация действий, а также руководство Московским филиалом.
После обеда я решил погадать на ближайшее оперативное будущее. При помощи алмазов. Сам, без смены имени и тем более побоев. Имя на "А", побои – это все не для мужчин. Это штучки для впечатлительных женщин.
Получилось. Что-то получилось. Типа того, что с Приморьем и Японией все хорошо будет, а вот в Гренландию лучше не лезть. Холодно. И бомба водородная. А плутоний для Нью-Йорка лучше купить у Грибальского Льва Борисовича, проживающего по адресу проспект Вернадского, д. 123, кв. 166, телефон 761-46-41[45], сказать, что от Михаила Иосифовича Бомштейна.
– Пятнадцать минут на метро, – сказал Бельмондо с ноткой разочарования в голосе. – А мне так хотелось в Гренландию. Зеленая страна, голубые льды, романтика...
* * *
Через неделю Николай с группой преданных людей отправился в Приморье. Откапывать бомбу. Еще через две недели Москву покинул Бельмондо. С практически готовой бомбой. В Нью-Йорк он собирался ее везти из Архангельска на специально приобретенном для этого судне.
Баламут довольно быстро обнаружил потерянную в тайге бомбу и с помощью приморских аумовцев перевез ее на рыболовном судне в Иокогаму (это в Токийском заливе).
С алмазами в кармане все дела решались просто, Коля это сразу понял. Еще в тайге, когда с матерком вытаскивали из земли бомбу, появился настырный таежник. Увидел бомбу, сразу за карабин схватился, арестовывать начал. А Коля показал ему розовый алмаз. Потом второй, третий. После появления на свет четвертого, в пятьдесят карат, таежник стал совсем другим человеком. И говорить ему ничего уже было не надо – сам все понял. От земли до неба и от Токио до Нью-Йорка. Все понял и по ходу событий на нужных людей вывел. Таких, что на территории России алмазы всего еще раз пришлось показывать. Одному большому таможеннику. Чуть не завалились на нем, так он впечатлился. Внимание начал излишнее привлекать, своих подчиненных экзальтированно агитировать за "Хрупкую вечность". Насилу его Николай пустил в нужное русло. Пообещал филиал во Владивостоке. Если сможет себя в руки взять.
В результате в Японию груз доставили без всяких осложнений. Все обошлось, хотя Баламут поначалу беспокоился – японцы народ весьма оригинальный, самобытный. И, действительно, первый же любитель сакуры, сакэ и Курильских островов, увидев алмазы, так далеко в нирвану заперся, что пару часов до него добираться пришлось. При помощи холодного душа и существенного постукивания по затылку. Достучались, но он лишь на треть вылез. Но этого хватило, чтобы сделал все, как нужно.
Мы довольно часто переговаривались по телефону. Особенно с Баламутом Один из разговоров был по поводу сейсмической надежности японского храма Хрупкой Вечности. Николай, взявший в Японии псевдоним Тояма Токанава (любит он пошутить), беспокоился, что подземная стихия может разрушить бомбу.
– Только человек может угрожать ей! – кричал он мне в трубку. – Ведь именно в этом ее великий смысл: не землетрясения должны грозить Розовой Мадонне (так в конспиративных целях мы уговорились называть бомбу), а только человеческое зло!
– В Японии нельзя защититься от землетрясений... – упал я духом (как же, мечтатель, забыл в проектной стадии о самой главной беде Страны восходящего солнца. – Алмазы хрустнут от первого же толчка в пять-шесть баллов. И вместо потрясных мессий мы станем пошлыми злодеями!
– Можно защититься! Можно! – закричал Баламут. – Но нужны деньги на строительство гиростабилизированной платформы. Высылайте, короче, лимоны в бочках.
– А с помощью алмазов достать не можешь? Покажи какому-нибудь миллионеру, йенами тебя засыплет.
– Боюсь! – вздохнул в ответ Тояма Токанава. – Очень уж остро японцы на них реагируют. Они же все сплошь эстеты зачумленные, ты знаешь. Сады каменные, дзен и тому подобное вплоть до танков[46]. Первый, таможенник, уже все забросил, секту организовал. Агитирует за полное очищение человечества от скверны животного эгоизма посредством розового цвета. Еще парочка таких, и полиция на меня может выйти. А это нам надо?
А Бельмондо звонил редко. Во-первых, ушел в работу с головой, во-вторых, ФБР с ЦРУ все телефонные разговоры русских прослушивали, особенно закодированные. Труднее ему было, чем Николаю в Японии. На американцев алмазы как на Сома Никитина действовали – дурели они, и в карман норовили спрятать. Одного из Филадельфии даже в психушку пришлось определить. Но я вовремя переориентировал Бориса на японцев. Американских. Их там полно, как у нас азербайджанцев. И дело пошло. Китайцы тоже прекрасно реагировали. Молчаливые, с понятием люди. Я не понимаю, как националистом можно быть. Все нации такие разные. Если всех перемешать, то такое получится, такой всевозможный коллектив! А сейчас в малоперемешанном мире везде кого-то не хватает. В России трудолюбивых немцев и японцев маловато. В Америке – сметливых на чужой почве русских. И так далее. Вот только евреи молодцы. Везде дефицит ликвидировали. Даже на Чукотке. Но это так, к слову. Лирическое отступление.
