– Юродствуешь... – проворчал Веретенников, недовольный тем, что Анастасия смеется над его догадками. – Юродствуешь и неосознанно выражаешь свою догадку.

– Какую догадку? – посерьезнела Синичкина.

– А то, что Баклажана выкрали эти самые уроды. Выкрали и убили зверски.

– Ты просто ужастиков насмотрелся, – улыбнулась девушка снисходительно, – А что касается папаши этих предполагаемых уродцев, то мне кажется, что от него действительно надо избавляться. Помните, как мы боялись Баклажана с Полковником? Теперь их нет. И как привольно на душе стало! А если мы и Али-Бабая терминируем, то вообще подземный коммунизм наступит. Спокойно и без нервотрепки раздолбаем эту кварцевую затычку, выберемся и разойдемся по своим домам. И не надо его убивать, зачем грех на душу брать? Закуем и посадим в его же темницу...

– Нет, убить надо... – убежденно сказал Кучкин, оглядываясь на жен Али-Бабая, сидевших метрах в семи от нас. – Все равно он человек конченный. Вон, Черный рассказывал, сколько на нем крови!

– Все это, конечно, верно... – проговорил я, решив ни в коем случае не сдавать араба. "Ишь чего захотели! Оставить меня без моей тяжелой артиллерии!". – Но вы подумали о его женах? Вы не боитесь, что, оставшись без своего мужа, они не станут работать? Или вообще, на нас ополчатся? Они или их голодные младенцы?

– Значит и жен надо прикончить! – продолжал гнуть свое свирепый Кучкин. – Без них обойдемся.

– Хорошая идея, – проговорил Веретенников, что-то обдумывая. – Давайте, сейчас взорвем в забое гранату и пойдем в отгул на сутки За это время восстающий проветрится, а мы придумаем, что с этим красноглазым бабаем делать.

– И его женами, – добавил Кучкин.

И не успел Сашка договорить, как метрах в ста от нас в глубине ствола штольни появился огонек "летучей мыши" Али-Бабая. Через три минуты он стоял передо мной с противопехотной миной в руках. В его печальных глазах светилась мягкая грусть.

Вернувшись в восстающий, я прикрепил мину к забою при помощи нескольких деревянных распорок, привязал куда нужно веревочку (также принесенную подземным арабом), протянул ее в штрек, нашел более-менее безопасное место и, перекрестившись, дернул. Потрясенный взрывом штрек бурно зааплодировал мне многочисленными обвалами. Но к счастью, самый ближайший из них ухнул в целых полутора метрах от меня.

В кают-компанию мы шли компактной толпой. Все кроме Кучкина, бежавшего впереди. Судя по его целеустремленной походке, он мечтал только об одном – первым добраться до бутылочек с золотистым портвейном.

"Если он такими темпами будет лакать вино, то на прощальный банкет спиртного может не хватить", – подумал я и попытался вспоминать, кто из нас вчера выпил больше. Оказалось, что не он.

Пока я считал вчерашние стаканы, Сашка оторвался от меня метров на пятнадцать. Я попытался сократить разрыв, но безуспешно.

"Да ну его на фиг, пусть бежит, – сказал мне внутренний голос. – Жадность фраера губит".

Не успел я сбавить шаг, как под "фраером" грохнул взрыв. С кровли, то там то здесь посыпались камни. Поняв, что Сашка подорвался на мине, я со всех ног бросился к нему. За мной кинулись остальные.

Кучкин неподвижно лежал на спине. Вся одежда его, особенно брюки, была иссечена и окровавлена. Кровь также лилась из нескольких небольших ран на щеках, подбородке и лбу. Я, донельзя напуганный, опустился перед ним на колени и принялся осматривать и ощупывать поврежденную ногу.

– А нога-то цела, ботинок только поврежден... – огласил стоявший сзади Веретенников результаты моих исследований. – Значит, он в принципе должен быть живым и почти здоровым.

Услышав слова Валеры, Кучкин поднялся в положение сидя.

– Цела, говоришь, нога? – простонал он, ощупывая свою правую конечность.

Синичкина прошла к нему; присев, сняла ботинок с поврежденной ноги. Обследовав ее, повернулась к нам и сказала чуть презрительно:

– У него всего-навсего вывих, я его уже вправила, и небольшое растяжение. Ну и конечно с десяток-другой царапин разной тяжести. В принципе он смог бы сам дойти до кают-компании...

– Да ладно уж, отнесем, – обрадовался я (не люблю тяжких телесных повреждений) и стал прикидывать, как нести раненого.

Синичкина же, закончив обследование, поднялась, подошла к стоявшему на заднем плане Али-Бабаю, и, молниеносно приставив к его груди дуло пистолета, спросила:

– А что мы будем делать с этим субчиком?

Жены араба заволновались, подступили к мужу с явным желанием защитить его от посягательств Анастасии.

– А почему мы должны с ним что-то делать? – удивился я.

– Ты что, Черный, не понимаешь, что это он мину поставил? – с недоумением посмотрел на меня Валерий.

– Он не мог поставить ее так бездарно... – покачал я головой. – По минному делу Али-Бабай один из лучших знатоков в восточном мире. А эта поставлена на уровне домашней хозяйки или в лучшем случае подслеповатого библиотекаря.

– Почему ты решил, что мина поставлена дилетантом? – обернулась ко мне Анастасия.

– Смотрите, он закопал ее слишком глубоко, – начал я наводить тень на плетень, неуверенный в том, что именно Али-Бабай поставил мину. – И черт те как закопал, вон, по отметинам на кровле видно, что вектор взрыва был направлен от Сашки. Так что не надо трогать араба. Если ты его прикончишь, то пойдешь на поводу у того, кто это сделал.

Али-Бабай подтвердил мои слова:

– Черный правда говорил. Если я бомба ставил, вы все бы взрывался мелкий кочка.

– Тогда и в самом деле получается, что в штольне еще кто-то кроме нас есть? – опустив пистолет, посмотрела на меня Анастасия.

– Я в этом не сомневаюсь, – ответил Веретенников, взваливая Кучкина мне на спину.

В кают-компании, я уложил раненого на помост, присел рядом и вздохнул:

– Тринадцать человек на сундук мертвеца. И не одной, черт побери, бутылки рома.

– Было тринадцать, осталось девять целых девяносто девять десятых, – вздохнул Сашка, ощупывая свою раненую ногу.

Я улыбнулся:

– Ты вычел из тринадцати Полковника с Баклажаном, Гюльчехру и свой член?

– Член? – заволновался Сашка, ощупывая соответствующее место.

– Я аптека пошел принесу, – сказал на это Али-Бабай, усмехнувшись. И ушел с женами к себе. Через десять минут он вернулся с аптечкой, а еще через пятнадцать Кучкин был весь обклеен пластырями, обколот антитоксином, обезболивающими и укрепляющими средствами.

Полюбовавшись своим творчеством, араб отправился к себе, пообещав вернуться через час.

– Все-таки мне кажется, что это он мину установил, – сказал Кучкин, как только звуки шагов подземного араба стихли. – Просто торопился при установке, вот она и не сработала в полную силу.

– Конечно он, – согласился Веретенников. – Вы заметили, что раньше красноглазый с женами всегда шел впереди нас, а сегодня в арьергарде пристроился?

Проговорив это, он посмотрел на меня победителем. Я, озадаченный весомостью его довода, задумался и Кучкин начал ковать железо, пока горячо:

– Пока Али-Бабая нет, давайте решим, что с ним делать.

– А что тут решать? Забьем ночью дверь гарема гвоздями и все дела, – предложил Веретенников, зевая. – Я где-то видел ящик с сотками.

– Нет, – покачал головой Кучкин. – Половинчатые меры ведут к половинчатым результатам. Как только он вернется, я его пристрелю. Вы как хотите, а я предпочитаю спать спокойно. Особенно в ночь перед долгожданным освобождением.

– А откуда у тебя пистолет? – удивился я.

– Анастасия дала! – выцедил Сашка, с вызовом на меня глядя.

Смерив изумленным взглядом непроницаемую Синичкину, я улегся на помост и задумался:

"Понятно, что Кучкин просто метит на место главного злодея нашего подземелья. Убив подземного араба, он получит такое желаемое им "моральное" преимущество и сможет претендовать на роль главаря нашей бригады, точнее шайки. Веретенников уже держит его сторону, Синичкина, вроде, тоже не против того, чтобы он заказывал музыку, второй свой пистолет отдала... До выхода на поверхность осталось всего ничего, может так случится, что совсем ничего – пробить кварцевую пробку, ну, еще метр рыхлятины преодолеть. Работы, в общем-то, и нет, рабочие руки теперь особо не нужны. И сегодня же Кучкин убьет Али-Бабая и заставит его жен работать в забое вместо себя. Заставит... Потом с благословения Синичкиной постарается прикончить меня с Валерой. Прикончит и будет вино попивать, ожидая пока к нему жены наследные из забоя не прибегут и не скажут: "Сашенька-бей, выход готова, иди свежий воздух дышать"!