— Не делай этого, — ответил Левин дрожащим голосом.

Он прикоснулся тыльной стороной ладони к своему лбу и вытер выступившую на коже холодную испарину. Он почувствовал, что весь дрожит. Рука снова потянулась в нагрудный карман за сигаретой, и на этот раз он испытал острый страх, найдя карман пустым. Он прижал руку сквозь карман к груди, ощутил стук сердца и автоматически стал считать удары: тум, тум, — пауза, — тум, тум, тум, тум, тум, — пауза, — тум, тум.

На шестом ударе, на шестом ударе сердце притормаживало! Так он и сидел, слушал сердце. Постепенно волнение спало, пауза отодвинулась на седьмой удар, затем на восьмой, и Левин, наконец, осмелился пошевелиться.

Он облизал губы, ощущая острое желание курить, самое сильное за последние три дня, а, может быть, и за всю свою жизнь.

Решимость Левина сломалась. Стыдливо он попросил напарника:

— Джек, у тебя не найдется лишней сигареты?

Взгляд Кроули оторвался от Макферлейна, проверявшего, целы ли его кости.

— Я думал, что ты бросил курить, Аб.

— Не здесь. Пожалуйста, Джек.

— Разумеется.

Кроули бросил ему пачку. Левин поймал ее, достал одну сигарету и швырнул остальное обратно. Он достал коробок спичек из ящика стола, положил сигарету в рот, мгновенно ощутив знакомое, успокаивающее уплотнение между губами, и зажег огонь. Он поднял спичку на уровень глаз, уставился на пламя, завороженный внезапно пришедшей на ум мыслью.

Альберт Уолкер умер от инфаркта. Она устроила ему большой шум. Второй инфаркт произошел тогда, когда он еще не оправился от первого.

Левин погасил спичку и вынул сигарету изо рта. Он вспомнил, что его сердце в течение какого-то времени давало сбой на шестом ударе после того грохота, который произвел Макферлейн своим падением.

Может быть, Глория Торнбридж действительно убила Альберта Уолкера?

Убьет ли Абрахам Левин курением Абрахама Левина?

На второй вопрос ему было легче ответить. Левин наклонился и выбросил сигарету вместе с обгоревшей спичкой в корзину.

Над первым вопросом он даже не попытался размышлять. Левин почувствовал, что устал, и ему нужно как следует выспаться. А сейчас он не мог заставить себя логически мыслить.

В тот же вечер за ужином детектив решил посоветоваться с женой.

— Пегги, — сказал он, — у меня возникла проблема.

— Проблема? — спросила его с удивлением жена, небольшого роста, полная, на три года моложе Левина, с короткими рыжеватыми волосами, перманентно ею завитыми. — Если ты уж решил обратиться за советом ко мне, значит, это что-то ужасное.

Он улыбнулся.

— Возможно.

Левин редко разговаривал с женой о своей работе. Другие детективы, значительно моложе его, чаще обсуждали свои дела с супругами, считая это само собой разумеющимся и ожидая от своих жен совета, предположений, интересных идей. Но Левин, представитель старой школы полицейских, полагал и искренне верил, что женщин следует оберегать от знакомства со слишком жестокими сторонами действительности. И только потому, что эту проблему он пока не решился обсудить с Кроули, детектив выбрал в качестве собеседника жену.

— Я старею, — сказал он вдруг, думая о различиях во взглядах между ним и его молодыми коллегами.

— Это вся твоя проблема? — рассмеялась жена. — Не переживай, Аб. Такое происходит со всеми людьми. Лучше попробуй этот соус.

— Позволь мне тебе кое-что рассказать. Сегодня ко мне пришла девочка, лет десяти, опрятно одетая, вежливая, очень умная. Она сообщила, что ее мать убила ее отчима.

— Девочка? — В голосе жены прозвучало изумление. Она тоже считала, что некоторых людей нужно оберегать от жестокостей жизни, особенно детей. — Девочка и такое!

— Подожди. Дай я тебе объясню. Я позвонил врачу, и тот сказал, что отчим умер от инфаркта. Этот человек — мистер Уолкер — уже раньше перенес инфаркт, и второй его прикончил.

— Тогда почему девочка обвиняет мать? — Пегги наклонилась вперед. — Ты думаешь, здесь что-то психологическое?

— Я не знаю. Я спросил девочку, каким образом ее мать свершила убийство, и она ответила, что мать устроила отчиму «большой шум».

— Шутка какая-то, — Пегги покачала головой. — Ох, уж эти дети! И откуда они всего набираются? Телевидение, что ли влияет?..

— Может быть. Я не знаю. Но у отчима было больное сердце. Почти прикованный к постели, инвалид… Внезапный испуг, грохот вполне могли вызвать еще один инфаркт.

— Что-нибудь еще девочка сказала?

— Ничего. За исключением того, что отчим был хороший, а мать — плохая. Да, и еще, что она зашла к нам в участок по пути из школы домой. На минуту. Потому что не хотела, чтобы мать узнала, что она сообщила в полицию.

— Ты отпустил ее? Ты не задавал ей дополнительных вопросов?

Левин пожал плечами.

— Зачем? Ведь я не поверил ей. Ты ведь знаешь, какое у детей воображение.

— А теперь, что ты думаешь?

— Теперь я сомневаюсь. — Он поднял руку и показал жене два пальца. — Теперь в моем уме торчат, как гвозди, два вопроса. Устроила или нет ее мать «большой шум», который убил ее отчима? Если да, то сделала ли она это умышленно, или это просто явилось случайностью? — Левин загнул оба пальца в кулак и внимательно посмотрел на жену. — Теперь ты понимаешь? Может быть, мать девочки на самом деле причинила смерть, но не умышленно. Если так, стоит ли придавать эту историю гласности и усугублять положение этой женщины? Но также может быть, что девочка права, и убийство имело место. Тогда и девочка в опасности, потому что если я ничего не предприму, а мать каким-то образом дознается…

Пегги утвердительно ему кивнула.

— И мне тоже не нравится эта ситуация. Как может защитить себя такая маленькая девочка? Женщина, убившая своего мужа, способна также легко убить и своего ребенка. Нет, Аб, эта ситуация мне совсем не нравится.

Левин потянулся за чашкой кофе и отпил из нее.

— Да, ситуация сложная. Но что я могу сделать?

Пегги покачала головой:

— Такая девочка! Такая женщина! А с другой стороны, может быть, все не так. — Она посмотрела на мужа. — А сейчас давай закончим ужинать. Будем думать позже.

В оставшееся за столом время они говорили о другом. Как обычно, после ужина его желание курить усилилось, и Левин ни на чем не мог сосредоточиться. Они смотрели телевизор. Но, даже ложась в постель, он все еще не мог прийти к какому-то решению. Устраиваясь рядом, Пегги внезапно сказала:

— Ты думаешь о ней, о девочке?

— Я буду спать, думая, закурю ли завтра утром сигарету, — ответил он.

— И забьешь гвозди в собственный гроб, — заметила резко жена. Левин покосился на нее и выключил свет.

Они молча лежали в темноте на большой двуспальной постели, с годами провалившейся к середине от их привычки прижиматься во сне друг к другу. В комнате было прохладно, почти холодно, поэтому и на этот раз Левин прижался спиной к телу жены, прежде чем закрыл глаза. Тепло ее тела согревало его, и он постепенно начал засыпать.

Внезапно какой-то звук вырвал его из состояния полусна. Он вздохнул и выдохнул полной грудью и прислушался. За стеной, в другой квартире, плакал ребенок.

«Уйди, уйди с дороги, дай и нам пространство в этом мире, — говорил про себя Левин, подбирая слова под этот детский плач. — Уступи дорогу новой жизни».

«А ведь ребенок прав, — подумал он. — Мы должны заботиться о детях, воспитывать их и в конце концов уступить им дорогу. Да, плачущий ребенок прав».

«Завтра я сделаю что-нибудь для этой маленькой девочки», — решил детектив.

Утром в участке Левин прежде всего поговорил с Кроули. Он сел на стул для посетителей, приставленный к столу напарника.

— Я хочу обсудить с тобой вопрос о девочке

— Не против. Я ведь и сам думал о ней вчера вечером.

— Нам следует проверить ее версию.

— Согласен. Мне кажется, что я смогу что-нибудь разузнать о смерти ее отца, Джейсона Торнбриджа, так его звали?