Мод помолчала, обдумывая его слова, потом сказала;

— Думаешь, она что-нибудь заподозрила? Из-за шарфа.

Стивен поднялся со своего стула и встал за спиной у Мод. Наклонившись, он поцеловал ее в волосы, в шею.

— Нас пока не в чем подозревать, — тихо произнес он. — А жаль.

— Это ты о чем? — спросила она, хотя ответ знала.

— Я хочу любить тебя, — сказал Стивен. — Хочу больше всего на свете.

Мод опустила голову, разглядывая свои руки, лежащие на коленях. Она не знала, что сказать, — такое с ней происходило впервые в жизни.

— Прости, — быстро произнес Стивен. — Я слишком тороплюсь. Ты еще не готова.

— Нет, нет, — возразила Мод. — Ты не торопишься. То, чего хочешь ты… думаю, я тоже хочу.

— Я рад, — отозвался Стивен.

В таком положении они оставались еще какое-то время: она — на стуле; он — у нее за спиной, покровительственно склоняясь над ней, нависая, будто добрый ангел. Мысли о поэзии отступили куда-то далеко, будто унеслись за океан, на другой край земли.

Когда Мод была маленькой, родители дважды в год возили ее на поезде в Нью-Йорк. Всегда по настоянию дочери. Хотя никакой конкретной цели она не преследовала и не просила показать ей что-то особенное. Не требовала, чтобы ее повели на пасхальное представление в киноконцертном зале «Рэдио-сити», не грезила о Бродвее или балете, но родители всегда водили ее на все эти зрелища и вообще развлекали как могли. А Мод Лейтем уже было достаточно того, что она в Городе. Она понимала, что Манхэттен — это просто остров и что некоторые улицы, пролегающие между двумя реками, короче, чем Главная улица в Лонгвуд-Фоллсе. Но в ее представлении они тянулись до бесконечности. Когда тебе пять, семь или десять лет, за зданиями, дорожным транспортом, толпами людей ты не способна увидеть, где кончаются улицы, и потому кажется, что у них нет ни конца ни края. И сколько по ним ни иди, всегда можно пройти еще дальше. И сколько раз ни сворачивай за угол, всегда увидишь еще один угол. Первое путешествие в Нью-Йорк Мод особенно запомнилось тем, что она, выглянув в окно поезда, увидела контуры зданий на фоне неба. В то утро она подумала, что Манхэттен — это настоящий сказочный замок или какое-то королевство. Таким Нью-Йорк и запечатлелся в ее воображении: нескончаемые коридоры и каньоны, залы и сцены, шпили, башенки и укромные переулки — загадочный мир, который исследовать и исследовать. Но сейчас, трясясь в поезде, следующем из Оксфорда в Лондон, Мод поняла, что взрослым города предоставляют и другую возможность. Город — это место, где можно затеряться.

Они со Стивеном сидели бок о бок в купе напротив двух других пассажиров — пожилой женщины, прижимавшей к себе уродливую сумочку из крокодиловой кожи, и мужчины в коричневом костюме, читавшем «Файнэншл таймс»[5]. В начале поездки все четверо кивками поприветствовали друг друга, и затем каждый замкнулся в себе. Едва поезд стал равномерно покачиваться, женщина закрыла глаза, а мужчина развернул газету. Так и поехали.

Примерно через час поезд прибудет на вокзал Ватерлоо, женщина проснется, мужчина опустит газету, все четверо покинут купе, вместе с другими пассажирами выйдут на перрон, потом в толпе — с вокзала на улицу и разбредутся в разные стороны. Пожилая женщина и элегантный мужчина больше никогда не встретятся со Стивеном и Мод, даже не вспомнят о них, как, собственно, и должно быть. Потому-то Стивен и Мод отправились в Лондон.

— Я знаю там одно идеальное местечко, — сказал ей Стивен, провожая ее в общежитие после их последнего семинара.

— Звучит заманчиво, — отозвалась Мод.

— Но я же тебе еще ничего о нем не рассказывал, — удивился Стивен. — Даже названия не сообщил.

— Это не важно. Если ты считаешь, что оно идеально, я уверена, так и есть.

Они шли рядом, но не «вместе». Не касаясь друг друга. Даже не смея посмотреть друг другу в лицо. Они не могли позволить, чтобы их видели «вместе», во всяком случае, в Оксфорде. Встреча с женой Стивена на крытом рынке показала, что нельзя терять бдительность ни на минуту. И сейчас всякий, кто увидел бы, как они шагают под мраморными арками, обмениваясь немногословными фразами и согласно кивая друг другу, возможно, принял бы их за наставника и студентку, ведущих философскую беседу.

В общем-то, они и были наставник и студентка. На одном из совместных занятий Стивен и Мод договорились, что не будут спешить с близостью. И в кабинете доктора Кендалла, да и вообще в Оксфорде это было рискованно. Какая может быть романтика в торопливых объятиях и поцелуях, если нужно прислушиваться к стуку в дверь, оповещающему о приходе слуги или о возвращении соседки по комнате? О какой романтике может идти речь, если приходится торопиться, тайком встречаясь в общежитии или в местной гостинице, где постоянно надо быть настороже, где обстоятельства не позволяют отдаваться друг другу самозабвенно?

А они оба хотели романтики, той романтики, которая свела их вместе, — романтики, увековеченной во вдохновенных строках поэтов, которые отважились жить полной жизнью, не останавливаясь ни перед чем в поисках прекрасного и любви. И у Стивена с Мод тоже будет своя романтика. Но только не в Оксфорде.

— Тогда в Лондоне, — предложил Стивен на занятии в тот день.

— Да, — согласилась Мод.

— В эти выходные, — сказал Стивен.

Он стоял у Мод за спиной. Она не видела его, но слышала. И не только его голос, но и прерывистое дыхание. А потом заметила, что и сама дышит тяжело, что у нее гулко бьется сердце. Стивен был прав. Нечто важное происходило между ними, что-то такое, что заслуживало большего, чем то, на что они могли решиться здесь, в отнюдь не идеальных условиях.

Поэтому в кабинете доктора Кендалла они обуздали свои порывы, поправили на себе одежду, пригладили волосы. Но мысль о разлуке обоим была невыносима, и после занятия Стивен вызвался проводить Мод до общежития. Она согласилась. Шагая через дворики, отделявшие кабинет от входа в колледж, оба надеялись, что они похожи на кого угодно, но только не на тех, кем были, — влюбленных, почти любовников, раздумывающих, как бы ускользнуть ото всех незаметно, чтобы провести время вдвоем

— Только я, как ты понимаешь, не могу ручаться за то место, которое имею в виду, — предупредил Стивен.

— Это не важно.

— Мне известно одно лишь его название. Я просто слышал о нем, только и всего.

— Стивен, мне все равно.

— Знаю, знаю, — сказал он. — Просто я хочу, чтобы все было…

— Идеально.

Он рассмеялся.

— Должно быть, я рассуждаю, как полный идиот.

— Нет, — возразила Мод. — Ты рассуждаешь, как настоящий романтик.

Они дошли до высоких железных ворот с переплетающимися латунными лозами, остановились и повернулись друг к другу — впервые с той минуты, как покинули кабинет. На холоде клубился пар от их дыхания.

— Наша выдержка достойна восхищения, ты не находишь? — заметил Стивен.

— Достойна восхищения? — отозвалась Мод. — Значит, это так теперь называется? Что ж, запомню. Не знала, что романтики считали выдержку добродетелью.

Стивен улыбнулся знакомой ей застенчивой улыбкой. Мимо прошла толпа смеющихся девушек.

— Значит, в субботу, — сказал Стивен сухим тоном, на тот случай, если кто-то прислушивается к их разговору.

— Да, в субботу, доктор Кендалл. — Мод чуть помедлила на тротуаре, вдыхая морозный вечерний воздух, и затем поспешила вслед за группой студенток.

И вот, наконец, наступила суббота. Со дня последней встречи со Стивеном Мод почти ни о чем другом не думала. Эдит и должностным лицам, предоставляющим студентам разрешение на увольнительную из университета, она сказала, что едет в Лондон на выходные, дабы повидаться с дядей, приехавшим из США в Европу с дипломатической миссией. Мод и сама удивилась тому, как легко ложь слетела с ее уст. Еще больше ее поразило то, что подозрительная, проницательная Эдит с готовностью проглотила эту ложь. Стивен тоже солгал жене, сказав, что ему нужно провести в Лондоне кое-какие изыскания для своей диссертации.