И благодарный Аллен заметно расслабился, улыбнулся и ответил: «Давай».

Мод не жалела о том, что покинула отчий дом и поехала за океан в это трудное для всего человечества время. Она даже не жалела о том, что осталась в Англии, несмотря на мольбы родителей, предостережения Стивена и затем его предательство. В этом Эдит тоже оказалась права: можно винить войну, но незачем винить саму себя. В свое время Мод сделала оптимальный выбор, основанный на той информации, которой она владела, и, что более существенно, на ее собственном миропонимании. А на тот момент она была молодая женщина с романтическими представлениями о жизни.

Но теперь она уже не та женщина. Пришло время — на самом деле, давно пришло — стать реалисткой. Она не ждала, что с Алленом ее будет связывать такая же любовь, какую она некогда мечтала испытать со Стивеном. Но эта любовь будет реальной, и на данный момент, «пока все это не кончится», ее вполне устроит и такая, решила Мод.

Странно, что жизнь, совершенно ненормальная во всех своих проявлениях, по-прежнему воспринималась как нормальное существование. Это были особенности военного времени. Новые правила, продовольственные карточки, горе, страх — все это стало привычным, обыденным. В том числе для Мод Лейтем и Аллена Дрейка. Со временем в ней так и не проснулась к нему пылкая страсть, как он предполагал, но Мод воспринимала их любовные отношения как нечто данное. Она не противилась этим отношениям, она поддерживала эти отношения, хотя никогда не думала об Аллене, как о мужчине своей мечты. Настоящая любовь приходит всего лишь раз, и то — если повезет.

А Мод все-таки повезло. Повезло, что она встретила Стивена, повезло, что осталась в живых, повезло, что посвятила свою жизнь чему-то стоящему и необходимому. В общем, ей было грех жаловаться. Во всяком случае, именно так она рассуждала, когда написала домой родителям в 1941 году, объяснив им про Аллена и вскользь упомянув про Стивена, не называя его имени. Ее родители ответили ей немедленно. Они были рады, что она встретила человека, который был ей не безразличен, и выражали надежду, что ее «отношения с этим доктором Дрейком» помогут ей отвлечься от трудностей и личных переживаний. Что конечно же было невозможно. Война наводнила ее жизнь, война стала ее жизнью.

А потом, не успела она опомниться, как и жизнь родителей тоже изменилась, ибо в самом конце года США вступили в войну. Весь мир сошел с ума. Неужели никто этого не понимает? Кровопролитие, захлестнувшее всю Европу, теперь распространялось на Тихий океан. Ее родители неожиданно для самих себя тоже получили роли во всемирной исторической драме, и больше ни слова не было сказано о довольно скучной любовной истории их своенравной старшей дочери.

Мать Мод пошла работать в Американское национальное общество Красного Креста, где упаковывала в коробки медикаменты, которые отправляли за рубеж. Фабрики отца теперь вместо ткани на одежду производили перевязочный материал. Сестра Мод, Руфи, освоила рукоделие и вязала шарфы «для наших ребят», как она гордо писала в письмах. Во время войны у людей поразительно быстро развивается чувство собственности, думала Мод. Стивена в своих мыслях она тоже всегда называла «мой», когда тот два года назад оправился служить в ВМС. Что это? Обманный собственнический инстинкт, пробужденный войной? Теперь она этого уже никогда не узнает. В принципе Стивен никогда ей не принадлежал. Он всегда принадлежал своей жене, а потом той женщине, которая заняла в его сердце место Мод.

Мод старалась поддерживать связь с родителями, и они месяц за месяцем, год за годом писали ей о трагедиях и героизме американцев, в том числе рассказали и о ее милом кузене Генри из Огайо, морском пехотинце, убитом фактически в первом же бою на Гуадалканале. Трагические события продолжали происходить, но были и победы, причем их становилось все больше и больше. Немцы перешли к обороне, ход войны постепенно менялся. На это понадобилось много времени, целые годы. Солдаты гибли, и армия постоянно нуждалась в новых бойцах, которые должны были заступать на место павших. И они — эти мужчины, эти мальчики — заступали, делая то, что от них требовалось, так же, как это сделала Мод, когда сентябрьским утром 1939 года явилась в госпиталь и предложила свои услуги.

Она до сих пор не переставала изумляться тому, как война преображает людей. Война уничтожала жизнь, но война также многому учила. В тот день, когда Мод впервые пришла в госпиталь, она была наивна и в чем-то нелепа. По-глупому оптимистична. Постепенно от ее наивности и оптимизма не осталось и следа, потому что каждый день она видела страдания своих пациентов. Немалую роль в том сыграло и грубое пробуждение от иллюзий любви. Мод давно рассталась с надеждами на то, что в один прекрасный день они со Стивеном соединятся навечно. Она стала осторожной, хладнокровной женщиной, которая видела все и которую теперь уже трудно было чем-либо удивить.

Мод повзрослела, даже постарела, как и все. Война изменила все сущее, даже ее чувство времени. Время подло и лживо — оно идет нестерпимо медленно, словно ему нет никакого дела до разрушительного действия войны. Время глухо к страданиям и невзгодам. К 1944 году Мод, двадцатичетырехлетняя женщина, уже была старшей медсестрой. Опытный закаленный медицинский работник, не теряющий присутствия духа ни при каких обстоятельствах. Казалось, она старше на десятки лет и гораздо серьезнее той девушки, какой однажды была. Она переросла амплуа инженю, и, если б жизнь была спектаклем, ей бы на сцене теперь отвели роль искушенной, несколько ожесточенной женщины, которая сумела выдержать удар в конце первого акта. Она по-прежнему поражала красотой, только немного осунулась. Мод подозревала, что вновь наивной она уже никогда не станет и даже не сможет ощутить всей полноты счастья, хоть победа и была не за горами, — слишком много всякого она повидала

Однажды вечером, в июне, вскоре после высадки союзных войск в Европе — события, вызвавшего всеобщее ликование, — Мод и Аллен отправились в местный паб «Коротышка», куда они иногда захаживали. В пабе было шумно, оживленно, кто-то где-то пел, сидевшие за одним из столиков пожилые мужчины громко хохотали — видимо, кто-то из них рассказал что-то очень смешное. Совершенно другая атмосфера, не то что в пабе «Роза и олень», подумала Мод. Хотя, конечно, она ни разу не была там с тех пор, как началась война. Правда, тогда во всех английских пабах было тихо и уныло. Посетители быстро выпивали свое пиво, стремясь поскорее опьянеть, дабы не думать о том, что надвигалось. Но сейчас, здесь, в заурядном «Коротышке», все веселились. И Аллен тоже расслабился, отметила Мод, глядя на его беспечное лицо. Сидя в непринужденной позе, он обменивался шутками с барменом и знакомым посетителем, занимавшим соседний столик. А вот Мод было не очень весело. Этот обычный паб никогда не будет «их» местом, ее и Аллена, как бы он того ни хотел.

Но ей нравилось проводить с ним время, куда бы они ни ходили. Им всегда было о чем поговорить. Он потчевал ее интересными историями из своей хирургической практики, рассказывал о своих студенческих годах или делился прочитанным в каком-нибудь из журналов. Мод знала, что Аллен — блестящий врач — и как специалист, и в силу своих человеческих качеств: в отличие от многих других докторов госпиталя, он умел жалеть больных.

Аллен Дрейк, бесспорно, был очень хороший человек, и она любила его за это и многое другое. Он был привлекательный мужчина во всех отношениях, и между ними, как это со временем случается со всеми влюбленными парами, установилось взаимопонимание. Когда он первый раз признался ей в любви, она с легким сердцем, искренне ему ответила: «Я тоже тебя люблю», и до конца вечера они оба буквально светились от счастья. Казалось, их окутывает золотистое сияние, то особое сияние, которое возникает лишь на почве взаимной любви.

Но Мод знала, что любовь бывает разная. Например, Аллен любил ее совсем не так, как она любила его, и два этих типа любви не имели ничего общего с ее любовью к Стивену. Не говоря уж про любовь Стивена к ней.