— Не говори так, — быстро сказала Кэрри. — Ты могла бы прожить еще лет двадцать, бабушка, даже больше.

— Не могу сказать, что я этого хочу, — тихо проронила Мод.

Женщины помолчали.

— Но я хочу, чтобы ты хотела, — жалобно произнесла Кэрри.

— Боюсь, одного твоего желания мало, — отозвалась ее бабушка, качая головой. Обеих на мгновение охватила задумчивая грусть, но Мод быстро развеяла атмосферу меланхолии, сказав: — Ладно, хватит скулить по пустякам. Нам с тобой нужно переделать много дел, если хочешь заработать тосты с пирожным. Ну-ка, помоги мне.

В четыре руки они стали открывать старые тугие застежки и наконец подняли крышку кофра. Возможно, потому такой кофр и называют пароходным, подумала Кэрри, когда вверх взметнулось облако пыли, густой, как дым, поднимающийся из пароходной трубы. Обе женщины отпрянули, закашлявшись, а потом рассмеялись.

— Господи помилуй, — воскликнула Мод. — Мне и в голову не пришло, что от этого тоже можно задохнуться. Где-то здесь должен быть противогаз. Пожалуй, сегодня он нам еще не раз понадобится.

— Неужели у тебя и впрямь был противогаз? — спросила Кэрри.

— Конечно, — отвечала бабушка. — Там, где я жила в ту пору, все имели противогазы — на тот случай, если Гитлер сбросит на нас бомбу. Наверняка я сохранила его, как и все остальное. Твоему деду ужасно не нравилось, что я такая барахольщица, — продолжала она. — Он был бы рад многое повыкидывать. Говорил: «нужно экономить пространство». Прямо так и выражался.

Бабушка не плакала, но что-то Кэрри побудило порывисто обнять ее. Мод тоже обняла внучку. Бабушка была щуплой и миниатюрной, как балерина или фарфоровая кукла или еще что-то очень хрупкое, и от нее пахло свежестью лавандового мыла, которым она всегда пользовалась. Аромат мыла смешивался с запахом чего-то не поддающегося определению, чего-то такого, что просто олицетворяло ее бабушку и, возможно, было присуще ей всегда.

— Спасибо, родная, — сказала Мод. Они разжали объятия и теперь тихо сидели друг подле друга. — Пожалуй, мне это было нужно. Что-то расклеилась я сегодня, погрузилась в воспоминания. Смешная старуха, да и только.

— Вовсе нет, — возразила Кэрри. — Ты ничуть не смешная. — Ей хотелось сказать: «Ты самая замечательная, самая мудрая. Пожалуйста, научи меня, как жить, как узнать, почему я не люблю Руфуса Каули и смогу ли вообще полюбить кого-нибудь». Но она промолчала. Бабушка никогда особо не нуждалась в комплиментах, и сейчас незачем было обременять ее тревогами восемнадцатилетней девушки, которой не давали покоя мысли о любви. Сегодня Кэрри здесь только для того, чтобы помочь перебрать копившиеся всю жизнь вещи — некоторые из них абсолютно бесполезные, ненужные, другие имели непреходящую ценность, пусть хотя бы для их владелицы. Отличить первые от вторых будет непросто.

Кэрри достала из кофра какой-то древний громоздкий ржавый металлический предмет, который поначалу не узнала.

— Ф… фонарь? — наконец неуверенно уточнила она. Бабушка кивнула.

— Молодец, Кэрри, соображаешь. Ты только взгляни на эту старую штуковину. Красота. Мы их называли «светильники». Этот очень тяжелый. Даже не верится, что я постоянно таскала его с собой.

— Оставляем? — спросила Кэрри. Бабушка мотнула головой, сказав, что фонарь уже свое отслужил.

— Жалко немного, — объяснила Мод, — но я без него обойдусь.

И Кэрри, пораженная готовностью бабушки расстаться с дорогими ее сердцу вещами, опустила старый фонарь в коробку с надписью «На выброс». Затем она извлекла из кофра пожелтевший газетный листок. Он осыпался хлопьями, будто был сделан из слоеного теста. На странице был помещен кроссворд, полностью разгаданный; чернила, которыми заполняли сетку, со временем побледнели, из синих превратились в голубые.

— А с этим как быть? — спросила Кэрри.

Бабушка Мод подняла на нос очки, висевшие у нее на шее на шелковом шнурке.

— Ну надо же, — промолвила она. Качая головой, Мод пристально всматривалась в старую газетную страничку.

— Полагаю, этот кроссворд чем-то тебе дорог, — предположила Кэрри. — Может, просветишь остальных присутствующих?

— Непременно, — отозвалась Мод. — Обязательно.

— Оставляем или выбрасываем?

Бабушка вздохнула и затем тихо, нерешительно произнесла:

— Э… выбрасывай.

— Ты уверена?

— Да, — кивнула Мод. — Уверена. Этот кроссворд значит для меня очень много — гораздо больше, чем ты можешь представить, но нет смысла хранить его вечно и создавать неудобства другим людям, которые потом все равно захотят его выбросить. Нет, думаю, я могу расстаться с ним. Он уже запечатлен у меня вот здесь. — Бабушка постучала себя по лбу. — И здесь. — Она похлопала себя по груди со стороны сердца

Спустя два часа после того, как они перебрали массу диковинных вещей — от трамвайных билетов до чучел животных, — Кэрри Бенедикт извлекла со дна кофра старую книгу; она источала едкий запах плесени, будто несколько десятилетий пролежала в лесу. На обложке, почти истлевшей от времени, Кэрри разобрала слова «А. Л. Слейтон. Стихотворения».

— Кто такой А. Л. Слейтон? — спросила она. — Что-то не припомню такого.

Бабушка не отвечала. Кэрри глянула на нее и увидела, что в глазах старой женщины блестят слезы. Дрожащей рукой Мод потянулась за книгой.

— О, — только и сказала она, да так тихо, что Кэрри едва расслышала. — Нашла, значит? — Бабушка прижала книгу к груди.

— Очевидно, эту книгу, — медленно произнесла Кэрри, — выбрасывать не будем?

— Нет, — ответила бабушка, качая головой. — Ни в коем случае.

А потом она очень осторожно раскрыла книгу. Та издала скрипучий звук, будто старая дверь. Ломкие страницы слоились, прямо как газета с кроссвордом, но бабушка листала книгу бережно и очень быстро нашла нужную ей страницу.

— С этой книгой связана целая история, — сообщила она внучке, — и мне бы очень хотелось рассказать ее тебе. Это история о твоем дедушке и обо мне.

— О том, как вы полюбили друг друга? — уточнила Кэрри, на мгновение подумав о Руфусе и о своих сдержанных чувствах к нему.

— Об этом, разумеется, тоже, — отвечала бабушка. — И о многом другом. Случилась эта история очень давно, как ты понимаешь, судя по дряхлому состоянию книги. Даже не знаю, кто и что дряхлее — я или книга

— Я бы очень хотела послушать твою историю, — сказала Кэрри.

— Что ж, ладно, — улыбнулась бабушка — Тогда начну с самого начала

— С того момента, как вы познакомились?

— Боже, нет. Все началось гораздо раньше. Я бы сказала, с момента моего пробуждения. С того времени, как я пробудилась от восемнадцатилетней спячки. Восемнадцать лет я жила здесь, в Лонгвуд-Фоллсе, с родителями, и просто делала то, что мне говорили, — старалась быть хорошей девочкой и, по сути, никогда не думала своей головой. И только потом началась моя жизнь. Когда мне было столько же, сколько тебе сейчас. — Она сделала глубокий вдох и добавила тихо: — В тысяча девятьсот тридцать восьмом.

В конце лета того года Мод Лейтем отправилась в плавание через Атлантику, чтобы большую часть жизни провести по другую ее сторону. Это было неизбежно. В ней всегда жил некий мятежный, беспокойный дух. Еще в детстве она быстрее, чем другие, теряла интерес к играм «захвати флаг» и прятки и просто уходила в самом разгаре игры, а ее младший брат или сестренка недоуменно спрашивали: «Куда это она?»

Дело в том, что Мод и сама не понимала, куда идет. Знала только, что хочет уйти, уехать куда-нибудь. И вот в августе 1938 года ее родители, всхлипывая в носовые платки, провожали свою старшую дочь в далекий путь на лайнере «Куин Мэри», стоявшем в гавани Нью-Йорка. На борт этого невероятно огромного сияющего корабля по сходням непрерывным потоком поднимались пассажиры. На причале аккордеонист лихо наигрывал мелодию песни «Лондонский мост». И отъезжающие, и провожающие махали, кричали, настроение у всех было праздничное. Что касается семьи Лейтемов, может, и они тоже радовались, но на лицах их это никак не отражалось.