14 июня. Последний день у Вас<илия> Петр<овича>. Тщетная езда для летнего платья. Покупки. Магазин русских изделий. Кремлевский сад. Прощальный обед. И. П. Корнилов, Соляников, Некрасов. Прощание. Мы развращаем Ив<ана> Пет<ровича>. С Боткиным едем к Марье Алексеевне, оттуда в сад Шереметева. Поэзия. Софи в фуражке. Гром и неслыханная буря. Смоченные плечи. Adieu! adieu![869] бессонная ночь.
15 июня. Отъезд на железную дорогу. Провожает Соляников. Вагоны 1-го класса. Дождь. Пустота вагона. Н. С. Гаевский. Малозначительная публика. Плохие дамы. Читаю «Путешествие» Готье в Константинополь. Перед отъездом получаю утешительное письмо. Все наши здоровы. Портер. Слабая головная боль. Путейский штаб-офицер. Полонский в арабском бурнусе. Ночь на диване.
16 июня. Опять в Петербурге. Серенький денек с мелким дождем. СПб. дружина. Дома. Отдых и сон. К брату. К Каменскому. Карцов. К донне. Плохой обед у Луи, дождь. На Петербургскую сторону. Свидание. К Григоровичу. У Луи с донной в особом номере. Домой. К Жуковским и Корсаковой. Встреча с Ольховским, жена его подурнела. Набережная, Нева и город меня увеселяют.
17 июня. В 11 часов в Петергоф. Небольшая качка. Фельетонист Петров. Много публики. Пристань. Дача Шарубина. С братом. Восторженно любуюсь Петергофом в одиночку. В Александрии[870] и прочая. Обед. Вечернее гулянье. Известия о домашних.
18 июня. Еду обратно в город. Мердеры. Струговщиков. Веревкин. Голицын. Время идет быстро. К Каменскому на дачу. Сатир с нами обедает. Радостная встреча. Варинька. Мизантропия Сатира. Вилла Боргезе. Мина Антоновна. Василий Николаевич. Титов с сыном. Слепой Строганов. Бюст Кошки. Элькан. Пляшущий гуляка. Григорович. Прогулка по Кам<енному> Острову. Ужин. Я еду к С<офи?>. Результат поездки.
19 июня. Билеты взяты в Нарву на 22. Заказы платья, покупка книг. Альбертина. О Верочке. Обедаю на Крестовском[871] у Краевского. Гулянье с дамами и детьми. Cafe на Кам<енном> Острову. Захожу к Гаевскому. У Жуковских.
20 июня. С братом у Луи. Едем на дачу. Петергофская дорога. Перемена колясок. Дача и все наши. Ребятишки. Моисей. Лото. Гулянье по бывшим дачам Нарышкина. Сплю отлично в огромной комнате.
20 июня. Утро на даче. Саша и Миша. Дача Велеурских. Castle life[872]. Обед и сон. Отличная поездка в Петергоф. Пет<ерго>ф ночью.
21 июня. Ночная тревога. Пальба. Сенсации. По Петергофу. Пристань. Переезд. Разгадка тревоги[873]. Приготовления к дороге. У L<isette?>..Обедаю у Краевского с Самойловым. Вечер у Каменского с Коведяевым и Сатиром. Ботанический сад. Споры и ужин.
22 июня. Делаю покупки. У Панаева. У Вревской. Собираю вещи. Обедаю у Мишеля, довольно сносно. Контора дилижансов. Григорович с супругой. Минута отъезда. Соседи. Жена Фердинанда, которой я жму ножки и колени. Сам Фердинанд. Соседка справа. Vis-a-vis Григоровича серб-Калибан[874]. Окрестности. Стрельна. Бессонная, но не скучная ночь.
23 июня. Приезд в Нарву. Все по-старому. Hotel de St.-Petersbourg. Григорович восхищается воротами домов. Дом коменданта. Обед у m-me Тиле. Поездка на водопад. Чувствуем себя вполне счастливыми. Вечер на валу. Огни Иванова дня. Гулянье по дальним улицам. Нас принимают за англичан. Тихое окончание дня и скверный ужин.
24 июня. Продолжение прежних удовольствий. Нарва очаровывает моего спутника. Погоня за редкостями. Я играю в алагер с гг. Блинниковыми и KR, хотя я привык к дурному тону, но их тон начинает меня ужасать. Выезжаем в 10 часов вечера. Ночью Плюса, луга и огни по лугам кажутся очень красивы. Два часа спим на сеннике около Сижна.
25 июня. В 6 часов утра у Мейера. Застаем его спящим. Является Трефорт. Несмотря на бессонную ночь, не могу спать. I luogni ameni[875]. Обед у Трефорта. Мы озадачиваем его дам. Отъезд, приезд в Мариинское, возвращение блудного сына и конец всей поездки.
12 июля, среда[876]
Работа идет неутомимо — двигаются фронтом Крабб и «Поездка по литерат<урным> знаменитостям»[877]. Жара, я думаю, доходит до 40R. Более сказать нечего.
16, 17, 18, 19 июля.
Отвоз Григоровича в Нарву. Ночлег у Трефорта. Утро. Жары. Жницы и купальщицы. Купальня. Обед. Головная боль. План «Записок» Фаддея Булгарина. Отличная ночь в Никольском. Туман. Нарва. Поездка.
Луиза. Проводы. Отъезд и ночная дорога. Мейер и Трефорт. Возвращение домой. Размышления о Григоровиче. Письмо от Боткина[878].
20 июля.
Первый день полного одиночества после 12 мая. Дурные вести о здоровьи в д. Васильевской.
Начинается дождливая погода.
У меня три недели болит шея — что бы это значило?
Schemes of the moral progress[879]. Принимаюсь за Крабба, работаю вяло.
Balzac par Baschet[880]. Le decousu[881].
Раздача пряников ребятишкам.
25 июля.
Накануне приехал Трефорт, для того чтоб ехать к Рейцу.
Несчастие с билетом старой девы О. П.
Мой благородный друг.
Отъезд баронессы Вревской.
28 июля и мистрис Пирс.
Получение газет и писем от Кр<аевского> и Тургенева[882].
Путешествие во Хтины. Окрестности Хтин<ского> озера. Плавание по озеру. Марья Александровна Рейц. Передача поклонов от Шеффер. Старый дерптский профессор. Земляные постройки. Разговор о юриспруденции. Приметы близоруких женщин.
1 августа, понедельник.
Нельзя сказать, чтоб за это время читал много. Сперва мешала отчаянная работа над Краббом, потом жары и разъезды, а теперь приобретенная от Трефорта зрительная труба, с помощью коей совершаю любопытные наблюдения над окрестностью (особенно над озером!). О том, что было прочитано, сообщаю теперь.
Прочел со вниманием «Пенденниса», которого года за два назад должен был бросить на первом томе, по причине скуки. Теккерей принадлежит к людям, которых начинаешь любить не скоро, но от которых не оторвешься, раз их полюбивши. В нем очень много карлейлевского, и манера его есть совершенство для эпикурейцев нашего времени: тут есть все — и фельетон, и поэзия, и заметки, и чернокнижие, и философия. Со всем тем, есть в «Пенденнисе» что-то рутинное и, что еще хуже, т. е. рутина, прикрытая самостоятельностью. Погнавшись за двумя зайцами, Теккерей иногда промахивается по обоим. История Лауры, материнская любовь и в особенности финальное возвращение Пена к тихой девушке (сокровищу, находившемуся под рукой), — все это старо. Рутинны также уступки Канту и чинности — история с Фанни, жалкая пряничная история произошла из этой причины. Читая все это, мы, русские киники[883], готовы спросить: «да наконец же ходил хотя к девкам Артур Пенденнис?». Контраст этой физической чистоты и нравственного растления весьма тягостен. А Фанни мизерна и непривлекательна.
Далее теперь насчет самостоятельности. Автор берет героем Артура, человека не блистательного, не великого, даже не вполне хорошего, и называет его «братом читателя». Все это нас не удивит, мы и Чичикова видали героем (и любим его больше, чем Пена?). И стараясь держать своего героя на таком плохом уровне, Теккерей делает его тем, чем непростительно быть герою, то есть бесхарактерным и непоследовательным. Теккерей упрекает Фильдинга за безнравственность Т. Джонса, но во сколько раз грубый, веселый, буйный Том выше душой Пенденниса. Том не денди, не фат, в Томе не белая кровь, он грешит от избытка энергии и худого развития в юности, и в упрек Теккерею, своему обвинителю, герой Фильдинга есть герой, а его собственный Пен — плохая личность, славный портрет с ничтожного лица, герой, которого читатель терпит потому, что он обставлен отлично.
