За рождественские праздники Эмма просто охрипла от бесконечных разговоров. Всем было весело. В сочельник они ели целиком зажаренного кабана, а на ночь постелили в большом зале герцога, так как набралось очень уж много народу. Эмма говорила ночи напролет, пересказывая по нескольку раз, что ей пришлось пережить в Англии.
Маленькой Годе было всего три года, и она чувствовала себя прекрасно. К жизни в Руане Эдвард и Альфред, напротив, привыкали с трудом. Альфред был тихим, приветливым и никого не обижал. Но Эдварду не нравилось, что остальные дети так странно смотрят на него, и он втихаря щипал их. К тому же оба мальчика не понимали странного языка, на котором говорили в Руане. Если кто-то заговаривал с ними по-датски, то они понимали, хотя сами на по-датски не говорили, так как король Этельред запрещал им это. И поэтому «принцы» большей частью были предоставлены самим себе и скучали дни напролет, тоскуя по дому в Англии.
Чудеснее всего было, конечно же, вновь оказаться вместе с Гуннор. Мама состарилась, но это было не очень заметно. Она тотчас принялась заботиться о Годе, а Года — о ней.
Приятной неожиданностью было встретить в Руане Олава сына Харальда из Норвегии. Он плавал во Францию и Испанию и достиг даже Гибралтарского пролива. На обратном пути он ошибся в маршруте и невольно совершил набег на деревню в Бретани. Здесь правил герцог Ричард и его сестра Хедвиг (вдова графа Годфрида Реннского). Так что Ричард направил своего посланника к Олаву и пригласил его приехать в Руан, — там Ричард научит его, где проходят границы.
Олав с радостью согласился и надолго задержался в Руане. Так надолго, что архиепископ Роберт сумел убедить его принять святое крещение. Олав оказался способным учеником, и для Эммы было большим торжеством присутствовать на крестинах Олава в Руанском соборе на Новый год. Ее тронуло, что Олав попросил ее быть его «крестной матерью». Это вызвало также и веселый смех, так как Эмма была крестной лишь у маленьких детей, и в ее обязанности входило в такие минуты нести этих самых детей на руках. В конце концов она решила посоветоваться с братом Робертом, как ей поступить. Но Роберт не видел здесь ничего смешного, как, впрочем, и ничего невозможного.
— Он может идти сам, — сухо ответил он, — а ты должна находиться рядом, как все умные люди. Но он должен получить подарок от крестной матери. Подари ему ту реликвию, которую ты купила в Бонневале, — она окажет сильное влияние у него дома, в Норвегии.
Это было большой жертвой. Эмме часто хотелось купить себе ту или иную реликвию, но у нее не всегда хватало на это средств. Когда она находилась во Франции, аббат Эльфсиге рассказал ей, что ему было поручено купить здесь святые мощи святой Флорентины и привезти их домой в свой монастырь. Если хватит на это денег. Монастырь, владеющий мощами, — а это был Бонневаль в Шартрской епархии, — оказался бедным, нуждающимся в средствах, так как совсем недавно его разорили викинги. Предполагалось, что аббат сможет купить мощи дешево, если возьмет их все вместе. Но Бонневаль торопился покончить с этим поскорее. И если Эльфсиге не согласится, то аббат монастыря грозился продать мощи по частицам. Это было бы огорчительно: Питерборо стремился иметь у себя всю святыню.
По тону Эльфсиге Эмма тогда поняла, что он ждет от нее щедрой суммы. Вот прекрасный случай! Монах мог бы понять, что изгнанная королева отнюдь не купалась в деньгах.
Разумеется, Эмме не было никакого дела до того, прославится Питерборо или нет. Она вряд ли вернется в Англию королевой. С другой стороны, будет хорошо, если память об Эмме окажется увековечена этим монастырем. Она нуждалась в заступничестве. А кроме того, Эльфсиге оказывал ей многие услуги…
Она пересчитала свои деньги. Усмехнулась и пошла к Гуннор.
Посещение матери оказалось удачным. Эмма позвала аббата и сказала ему:
— Я оплачу требуемое Бонневалем. С условием, что сама получу десницу святой Флорентины.
Эльфсиге, немного подумав, сдался. И тогда они оба отправились в Бонневаль.
И вот теперь ее брат хочет, чтобы она отдала эту десницу!
Конечно, если святые мощи принесут ее «крестнику» счастье, то следует их отдать. Олав был уже воспламенен мыслью о крещении всей Норвегии. Как поняла Эмма, ему предстояла тяжелая работа. Да и мысль о Торкеле способствовала ее щедрости; ведь именно он был первым, кто познакомил ее с викингами.
После крещения Олав и Эмма часто говорили друг с другом как о божественных предметах, так и об их общем друге Торкеле Высоком. Беседы эти стали реже после приезда Этельреда в начале января. И особенно после того, как Этельред отказался жить в Руане и «удалился на покой» в Фекан.
Эмма последовала за ним, чтобы избежать ссор, а также ради епископа Эльфхуна. Но после того, как тот внезапно скончался в середине января, она решительно забрала детей и вернулась в Руан, отдав мальчиков в школу к своему брату-архиепископу. А Этельред остался сидеть в одиночестве в Фекане.
Дело было не в том, что ей не хотелось жить в Фекане. Она любила этот город и его церковь, где под водостоком был погребен ее любимый отец. Но только не в Фекане в разгар трескучих морозов, наедине с унылым Этельредом. Конечно, ей было жаль короля, но этой жалости хватало уже ненадолго.
Итак, ее муж оставался в Фекане, пока ему не надоело, и он не вернулся в Руан. Там, в один дождливый вечер в начале февраля на пороге появился промокший насквозь Торкель, — у Эммы закружилась голова, — и сообщил новость;
— Король Свейн умер.
* * *
Конунг Свейн наконец понял, что значили для него эти «датские деньги». Но сам он был несведущ в цифрах. Он просиживал со своими людьми, изучая документы, оставленные в Лондоне Этельредом. Там были также и протоколы Витана: из них он узнал, что Англия во время правления Этельреда выплатила 150 тысяч фунтов, как наличными, так и в денежном пересчете. И эти деньги в большинстве своем были вывезены из страны.
У всех потемнело в глазах, когда они попытались перевести эти цифры в реальность.
И в таком положении крайней нужды обложить страну еще новой данью — возможно ли, и, прежде всего, разумно ли это?
Как бы то ни было, король Свейн послал своих дружинников во все концы для сбора новой дани. По личному опыту он знал, что шерифы и ярлы Этельреда собирали налоги без охоты, но он заставил их потрудиться. Чтобы дело двигалось побыстрее, дружинники с вооруженной свитой должны были прочесать страну вдоль и поперек, а по выполнении поручения собраться у лагеря Гейнсборо в назначенный в феврале день. Король со своей дружиной тоже должен был отправиться туда и позаботиться о сборе налогов по пути через Восточную Англию.
Одновременно с этим датское войско занималось грабежами, как будто оно шло по вражеской стране…
Конунг Свен многое успел прочитать в канцелярии Этельреда и пришел к тем же выводам, что и Эмма: церковь и монастыри владеют в Англии слишком многим! Если бы он мог прикинуть и подсчитать, то обнаружил бы, что церковь владеет третью всех английских земель. И непростительно большая часть из них в прошлом была королевской.
Он должен изменить это положение!
Когда король Свейн со своей свитой достиг Бери-Сент-Эдмундс в Суффолке, то пожелал взглянуть на дарственные письма монастыря и заодно переделать эти документы. Кроме того, он обложил монастырские земли значительным налогом, потребовав его тут же, на месте. Тщетно пытался доказать аббат, что земля эта свободна от налогов короне.
Сборщики налогов повесили строптивого настоятеля, подожгли пару дворов, где оказались несговорчивые хозяева. И люди в этих местах, которые прежде сдались датчанам добровольно в надежде на мирную жизнь поняли, что получили волка вместо овцы. Тогда начал шептать каждый камень, где ступали кони Свейна, и каждая травинка на холмах Англии: «Король Свейн — тиран», — и этот шепот и сетования все разрастались на пути войска к Тренту.
А вскоре поползли слухи о том, что сам святой Эдмунд обрек на смерть Свейна Вилобородого, гневаясь на него за то, что Свейн потревожил его покой и оскорбил монахов, охраняющих его могилу. Теперь святой Эдмунд восстал и проклял короля Свейна, Многие из войска Свейна утверждали, что видели собственными глазами, как святой поднял руку на короля, и голос его был грому подобен. А король Свейн закричал от страха и замертво упал с коня.
