Она села и задумалась, потряхивая своими удивительного блеска темными волнистыми волосами.

— Какой вкус у Роберта, мне лучше знать. Кроме того, он слишком стар для приключений.

— Роберт???

— Да, это имя он получил при крещении.

— Он, разумеется, стар для многих вещей, — сказал я, — но тебе лучше потерпеть до похорон Гислы.

Она подошла и заглянула в глаза.

— Дорогой мой, ты ревнуешь? После того, как ты сделал для меня невозможное и добился успеха? — Она повернулась ко мне спиной и пошла прочь. — Герлог сейчас у Ботто, Вильгельм тоже живет там вместе с оруженосцами, — говорила она, ожидая от меня признательности. — Мы можем спокойно поужинать вместе, и никто не потревожит нас.

Ее слова звучали призывно и дерзко, но я ничего не понял, я думал: «Неужели же она может предположить, что кюре Хейрик был способен лишить Гислу жизни?»

— Ты все расскажешь, когда слуги оставят нас одних. Я не знала, что и думать, когда ты не вернулся назад. А потом услыхала, что Роберт послал тебя в Лион, и подумала: «Слава Богу, Хейрика не схватили». Ролло объяснил: он хотел оставить тебя заложником у короля.

Так значит, Ролло был здесь. Ревность, черная, тяжелая ревность сковала мое сердце. Ее слова зазвучали у меня в ушах: «Каков вкус у Роберта, мне лучше знать!» Я побелел от гнева. Я знал, что Полу заберут у меня навсегда. Но сейчас!!! В мое отсутствие кто-то ел из моей миски, а я — ради нее! — рисковал жизнью! Этого я вынести не мог.

— Почему ты заставил меня ждать? Почему сам не пришел раньше? — спросила она.

Я готов был рассказать, что никакого отношения к смерти Гислы не имею и думал только о том, как спасти Полу от греха, но обо всем забыл, и в этом была виновата она одна. Я совершенно потерял голову. Ее близость, ее запах… Но тут пришли слуги. Они удержали меня от погружения в еще более страшный кошмар, чем тот, из которого я совсем недавно вырвался. Мы разговаривали о каких-то пустяках, и я понял: Пола уверена — Гислу убил я. И тогда в гневе и печали я подумал: «А зачем мне рассказывать правду? Может быть, в будущем это сослужит мне неплохую службу?»

Мне не надо было рассказывать обо всем подробно. Я мог, конечно, загадочно и многозначительно молчать. И мне захотелось отомстить Поле за то, что она на днях была с Ролло.

— Пола, — начал я, — ты, графиня Нормандии, должна решить, как же теперь следует называть твоего графа. Я вижу, ты не знаешь, какое имя больше подходит ему: Ролло или Роберт.

— Надо же! — с издевкой ответила она. — У моего графа два имени, и второе он получил при крещении. А ты остался без крещения.

Да, это она знала… Она отпустила прислугу. Заметив, как красноречиво посмотрела на меня служанка, я опомнился.

— Тебе не кажется, — спросил я, — что ты компрометируешь кюре, когда так демонстративно отправляешь прислугу спать?

Она разразилась диким хохотом и так резко откинулась назад, что это было опасно для жизни.

— Ну ты даешь, отец Хейрик! Да весь Бауэкс знает, что ты мой любовник.

Я чуть не подавился.

— Почему я должен страдать за грехи, которых не совершал? Хотя и очень хотел бы совершить.

— Ты отлично знаешь, людям все равно. У них существует удивительная способность видеть то, чего ни один глаз ни разу не мог увидеть. Они ведь почти пророки, — сказала она и бросила в меня зеленую виноградину.

Я поймал ягоду, бросил ее обратно и попал Поле прямо в лоб.

— Ты что делаешь? Первая в эту пору созревшая виноградина. Не хочешь съесть? Ну и не надо. И вообще, хватит ходить вокруг да около. Давай, рассказывай.

Когда она произнесла эти слова, я вдруг понял: во время ужина мы перешли с французского на датский. Может это случилось, когда вошла прислуга? Все служанки у Полы были француженками, она считала их более умелыми. Я замешкался и спросил ее по-французски:

— О чем ты подумала, когда узнала о смерти Гислы? Не получила ли ты какого-нибудь послания из ада?

Она выпрямилась и облокотилась на стол.

— Я не понимаю тебя. То ты говоришь, как безумно влюблен в меня и что тебе нет дела до того, что происходит вокруг нас. То начинаешь разыгрывать из себя архангела с карающим мечом. Ты боишься сам и поэтому пугаешь меня? Боишься отвечать на Страшном суде?

— В этом нет ничего удивительного, — я начал есть жаркое.

Она взглянула на меня с тревогой.

— Пока я была здесь одна, я поняла, что возложила на тебя такую тяжкую ношу, какую ни один человек не имеет права перекладывать на плечи другого. Я в долгу перед тобой. Если хочешь, попрошу у тебя прощения. А в остальном у меня нет никаких угрызений совести. Все правильно, и по-другому быть не могло.

Я кивнул, продолжая жевать.

— Хейрик, тебе невыносимо жить с этим грехом?

Что я мог ответить? Ведь я почти признался в том, чего не совершал. В последнюю минуту ко мне вернулось согласие с самим собой, и во мне заговорил здравый смысл.

— Обо мне не волнуйся, — ответил я спокойно и облизал свои пальцы, позабыв о салфетке. — Грех, конечно, вещь не простая, но мне не из-за чего переживать. Принцесса отошла в мир иной, так как просто подавилась яблоком. Вот и все.

Пола посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, потом у нее вырвался неистовый смех, похожий на исступленный крик, она снова откинулась на стуле, и я подумал, что вся эта акробатика до добра не доведет. Она посмотрела на меня с восхищением, смешанным с ужасом.

— Если на свете есть ад, отец Хейрик, то для тебя, конечно, там уже приготовлено самое жаркое местечко.

Она была совершенно уверена в том, что Гислу убил я. Ну и ладно. Пусть думает, если ей так хочется. Она встревоженно посмотрела на меня.

— Как ты мог пойти на такое? Я думала, у тебя не хватит духа.

Я пожал плечами.

— Пошел на это? Я?! Да никогда. Я знаю, она умерла из-за кусочка яблока. Или, может быть, ты наслала на нее смерть, прибегнув к искусству троллей?

— Как тебе не стыдно! Я не ведьма и не троллиха.

— Может быть, но ты верно сказала когда-то: «Чем меньше знаешь, тем лучше спишь», — я уходил от ответа, как только мог, и, в конце концов, она прекратила свои расспросы.

— Я заставила тебя нести эту тяжелую ношу, я поступила эгоистично, необдуманно. Я плохая женщина, но свое слово держу. Я помню, что обещала тебе в награду. Если ты готов принять ее, то получишь прямо сейчас.

Она подошла, протянула руки. Она возилась со мной так, будто я был трупом. И, слава Богу, в этот момент, к великому счастью, внутри меня ничто не шелохнулось; я был недвижим, как камень. Пола подумала, что я либо смущен, либо боюсь, либо она не совсем ясно выразила свое намерение. Тогда она положила мою руку себе на грудь. Я стоял, чувствовал жжение под ладонью, но не мог шелохнуться. И вдруг я покорно и радостно заговорил и услышал себя как бы со стороны:

— Высшее мое наслаждение, мадам, — ваше счастье. Вы теперь снова получили власть и ключи от дома нормандского хёвдинга. Вот это и есть высшая награда для меня. Вы знаете, я готов отдать свою правую руку за то, чтобы провести с вами хотя бы час, но теперь думаю: лучший способ доказать мою любовь к вам — быть просто благодарным. Я не могу воспользоваться вашей добротой, вашим легкомысленным обещанием. Клянусь, я с утра до вечера, в течение всей своей жизни, пока я дышу, буду молиться за вас, — с этими словами я поцеловал ей руку, низко поклонился и покинул дворец.

Я шел к себе и ничего не видел, потому что мои глаза были полны слез. Я восхищался собой. Неужели это я оказался способным на такое самоотречение? На такой подвиг? Самый чувствительный роман о рыцаре и даме его сердца едва ли мог закончиться более романтично. Откуда взялись у меня нужные слова? Откуда взялась решимость и сила отказаться от столь бесценного и желанного подарка? Может быть, оттого, что я никогда не смог бы ей соврать? Взять награду за то, чего я не совершал, было невозможно. Я знал: я пожалею о своем отречении. И я пожалел об этом сразу же, как только вошел в свой одинокий дом. Кому нужно мое рыцарство? Ни она, ни я не получили от него никакого удовольствия. А если бы я принял ее дар и сумел отблагодарить, может быть, она отвернулась бы от своего старика? Было что-то странное в ее привязанности к человеку, которого она так неожиданно стала называть Робертом. Ведь она никогда не знала никого, кроме него. Не знала ничего лучшего. Может быть, не случайно умный Вильгельм хотел, чтобы с ней был я, а не ее муж. Но любовь как оплата, как сделка — это плохо. И Пола, и я — мы оба можем теперь спокойно жить. Ничего между нами так и не произошло. Только бы Пола не подумала, что я отказался от нее, отверг ее! Ее любовь я не получу никогда, об этом она сама сказала достаточно ясно. Но отказаться от предложения женщины — это может мне дорого стоить! Я был близок к тому, чтобы вернуться. Я так быстро покинул Полу; она даже не успела ничего ответить. Поняла ли она меня? Я ушел так поспешно только для того, чтобы из моего страдающего сердца не вырвалась горячая мольба: «Любимая! Забудь про награды и подарки! Попроси меня остаться ради меня самого».