Пола не могла помочь. Она предупредила меня:

— Чем меньше я знаю, тем лучше. Уменьшается риск.

Мне показалось, Пола боится, что я ее выдам, и я решил спросить напрямую.

— О нет! — отвечала она. — Просто я думаю: для тебя будет счастьем отдать за меня жизнь. В тебе я не сомневаюсь, ты не из тех, кто предает своих любимых.

Без особого успеха я пытался обсудить с ней этическую сторону вопроса. Ведь мы готовы пойти на убийство. Создавалось такое впечатление, что она этого не понимает или не хочет понять.

— Ничего подобного. Ни к чему мы не готовимся. То, что ты задумал — это твой выбор, вот и все. Ты же не хочешь, чтобы я обо всем рассказала Ролло. А то я с удовольствием. Ты нарушил тайну исповеди, попрал правила поведения кюре, а теперь начинаешь рассуждать?

Пола загнала меня в тупик.

— Замечательно! У меня две проблемы: укоротить жизнь принцессы и вернуть моей желанной ее мужа. Возникает и третья: самому успокоиться, так и не получив тебя, Пола Беранже.

Она посмотрела ласково и обвила нежной рукой мою шею так, как только могла она одна.

— Никто не поверит в эту злодейскую историю. Во всяком случае, из уст такого разбойника, как ты. — Она рассмеялась и весело поцеловала меня в щеку.

Как я ни крутил, ни вертел, ничего придумать не мог. Яд? Посоветоваться не с кем. Любой вопрос тут же вызовет подозрения. Насколько я знал ни в Бауэксе, ни в Руане не было никого, кто готовил отраву. Монахи, обладающие нужными мне способностями, находились в Шартрезе или еще дальше к югу. О применении и изготовлении лекарственных ядов можно было узнать из фармакологических трудов, но у меня не было времени для изучения предмета.

Опрокинутые Полой песочные часы все быстрее и быстрее отсчитывали уже не часы, а минуты.

Неожиданно в окружающей меня тьме блеснул свет. Рыжий, вихрастый и веснушчатый ирландский монах добрался до Бауэкса, чтобы в преддверии новых, непредсказуемых нормандских нашествий отсидеться здесь, в глуши, спокойно занимаясь сбором и выращиванием лекарственных трав. По моей просьбе Пола поселила его в одном из принадлежавших ей домов. Монах хотел жить со мной в доме кюре, но я сказал, что это не совсем удобно. Я уже кое-что придумал, увидев его банки-склянки. Монаха звали Дунштан. Забавное имя это образовано от глагола «испаряться», «улетучиваться». А мне только и надо, чтобы испарилась, улетучилась, как дым, исчезла с наших глаз несчастная принцесса Гисла. Дунштан-Испаряющий, помоги мне!

— Понимаешь, брат мой, — осторожно начал я, придя к Дунштану, — меня замучили крысы. Нет никакого спасу. Обычные яды совсем не помогают. Крысы их чувствуют, не притрагиваются ни к какой роскошной еде, если туда попала хотя бы капля отравы. Такое впечатление, что та крыса, которая съела яд, успевает предупредить остальных.

Дунштан засмеялся.

— Неужели у вас водятся такие образованные крысы?

— Вот именно, — я увлекся и начал врать без удержу. — Недавно я заметил, что они любят вино.

— Боже правый! Да как же так, брат мой?! — Дунштан был заинтригован.

— Да, вот так. Оставил я вино на ночь, ну не целый стакан, а так, остатки. Утром просыпаюсь — стакан сухой, а по следам на столе видно, какие гости ночью наведывались. Решил оставить еще раз — тот же результат. Тогда я добавил в вино яд. Купил здесь у какого-то купца, я толком-то и не знаю, что за яд, не разбираюсь. Не тут-то было! Следующей ночью крысы отравленное вино не тронули. Потом я попробовал ничего не добавлять, и наутро чарка была пустой!

Дунштан необычайно заинтересовался моим рассказом. Я не хотел, чтобы он принял меня за шутника и торопливо продолжал:

— Не знаешь ли ты, брат, какого-нибудь яда, который не имеет ни вкуса, ни запаха, но так сокрушителен, что от него крысы дохнут?

Дунштан потрепал свои рыжие вихры, на мгновение задумался, посмотрел на меня и протяжно свистнул. Стал рассматривать свои банки-склянки, поднимать их, вертеть и читать этикетки. Затем выбрал одну, перелил содержимое в бутылку с жидкостью, взболтал и дал мне понюхать.

— Ничего не чувствую, — ответил я искренне, — хотя и не обладаю крысиным чутьем.

— Попробуй чуть-чуть на язык, средство абсолютно безвредно в маленьких дозах. Почувствуешь только легкую головную боль.

Я лизнул. Смесь была абсолютно безвкусна.

Дунштан одобрительно кивнул.

— Бери эту бутылку. Посмотрим, как крысы себя почувствуют на этот раз!

«Если смесь так безвредна, что можно даже на язык ее попробовать, то вряд ли этот яд сможет умертвить принцессу», — подумал я.

— Их так много. Имя им легион. Будет очень плохо, если некоторые сдохнут, но успеют, как обычно, предупредить остальных. Я бы лучше взял сразу побольше, чтобы наверняка.

— Но сейчас у меня больше нет. Возьми столько, сколько есть для начала. Попробуй. Если подмешаешь в вино, то крысы заснут на столе вечным сном. Если подействует, потом я тебе еще смогу сделать, но сейчас не время для цветения этих растений.

Время, о время! Как мне его не хватало! Если бы я мог знать, из чего сделано это зелье, поискал бы его где-нибудь еще. Но я не смел проявлять слишком большое любопытство.

Я, конечно, не стану тратить на крыс драгоценное снадобье. Эти твари в Бауэксе все равно никогда не переведутся. Я скажу, будто испробовал действие жидкости сегодня ночью, а потом поблагодарю и мимоходом спрошу, что вошло в состав этого яда.

Прошла ночь и еще полдня, прежде чем я посчитал возможным снова пойти к Дунштану. Сначала я вежливо спросил, как он себя чувствует, каковы его успехи в фармацевтике, вернее, гомеопатии, и еще долго и витиевато распространялся на посторонние темы, пока он сам не вспомнил о крысах. Я ударил себя по лбу и застонал.

— О-о-о, прости меня! Совсем забыл. Я ведь и пришел, чтобы поблагодарить тебя за крысиную микстуру.

— Так она помогла?

— И еще как! Шесть мертвых бестий лежат возле миски с питьем.

Дунштан как-то странно посмотрел на меня. Я заволновался. Он как будто был недоволен. Однако я продолжал.

— А теперь я хотел бы получить рецепт этого замечательного зелья, которое мы назовем твоим именем. «Дунштанское», или «Дунштан-крысомор», или «Святого Дунштана волшебный эликсир». Если не трудно, расскажи, из чего он состоит.

— Мне не трудно, не трудно. Вот посмотри, ионе хитроватой улыбкой поднес к моим глазам этикетку.

— «Вода очищенная», — прочел я.

— Если бы, брат мой, ты вернулся с жалобой, мол, мое средство не действует, может, я и нашел бы какой-нибудь препарат против крыс. Теперь же я не уверен в правдивости твоей истории. Крысы не могли умереть от дистиллированной воды. А отравленное вино, согласись, тоже предназначалось не для них. Ирландскому монаху нельзя полагаться только на Бога, если он хочет выжить, — Дунштан легонько похлопал меня по животу, — тем более среди французских кюре.

— Да я и не француз вовсе, — ответил я удрученно.

— Ах да, ты же с севера. То-то я смотрю ты слишком светловолос для француза. Но ты так хорошо говоришь по латыни, как на севере не говорят. И, пожалуйста, дорогой брат, постарайся, чтобы пока я здесь, никто из твоих ближних не был отравлен. Если я об этом услышу, может случиться, что мне придется поговорить с епископом, и он может задуматься, когда узнает, как ты собирался травить крыс. Зато я теперь буду избегать любого питья и еды из твоих рук. И оставь меня в покое. Так будет лучше.

— Уже лучше, Дунштан Испаряющий, — ответил я. — Испарились, исчезли яко дым, растаяли яко воск от лица огня враги Божии. Ты предостерег меня от смертного греха еще до того, как я на него решился. И я готов встретиться с епископом без твоей помощи.

Он посмотрел мне в глаза, легкая улыбка тронула его тонкие губы, он перекрестил меня.

— Иди с миром! Иногда Господь ведет нас извилистыми путями. Может быть, я приехал сюда из Ирландии только для того, чтобы вернуть кюре на праведный путь. Хотя я думал, что буду выращивать здесь пшеницу.

Я поклонился и вышел. И еще долго во дворе слышал его громкий смех. Теперь я знал, что должен покаяться в том страшном грехе, к которому готов был приблизиться. Как можно было рассчитывать, что я смогу избавиться от принцессы с помощью отравленного вина? А если б этот напиток выпила не она, а сам Ролло? Да, люди больше всего страдают от собственной глупости.