Она встала, чтобы подбросить дров в огонь. И тут кто-то стал царапаться в потайную дверь, скрытую гобеленами с изображением церкви в Фекане. Она схватила вытканную дверную ручку, и гобелены раскрылись, словно она вошла в церковь своего отца. Тогда она толкнула стену за тканью в том месте, которое знала только она. Потайная дверь щелкнула, и в нее вошел человек в черной дорожной одежде и с капюшоном на голове.

— Черт знает что за погода, — пробормотал он, сбросив капюшон. Под ним оказалось любимое лицо с высоким лбом и густыми волнистыми волосами — как благотворно видеть голову священника с красивыми волосами среди всех этих бритоголовых.

— Ты пришел, несмотря на эту чертову погоду, — защебетала она, обняв его, хотя он отступил, боясь намочить ее. Но она бы охотно разделила с ним дорожную мокроту, грязь — чтобы хоть так стать причастной к тем трудностям, которые он вынес ради нее.

— Я был вынужден поспешить домой, — сказал он. — Я и так безбожно долго отсутствовал, и это вызывает подозрения. Больше я не мог продолжать свое путешествие.

Это она понимала. Она подбила архиепископа Кентерберийского на то, чтобы Стиганд вел переговоры с архиепископом Бременским по поводу положения скандинавских церквей. Бремен с давних пор был недоволен тем, что Кентербери и Йорк вмешиваются в назначения датских и норвежских епископов и посылают «миссионеров» в северные страны. С точки зрения Бремена последнее было его собственным делом. При короле Кнуте было достигнуто некоторое соглашение, но противоречия все равно остались. Руководители английской Церкви не считали, что они могут просто отозвать домой тех, кто уже закрепился в Норвегии и Дании, или бросить их на произвол судьбы. И вообще личная уния Скандинавии и Англии могла бы многое значить: Бремен не мог бы распоряжаться тем, каких капелланов должен иметь английский король во время своего пребывания в Дании…

Стиганд, постанывая и ругаясь, стаскивал с себя сапоги и дорожный костюм, а Эмма тем временем достала еду и питье, которые она держала наготове каждый вечер — каждое утро ее слуги, к своему большому удивлению, находили их нетронутыми. Они привыкли к тому, что покойный король наедался на ночь, но почему скромной в еде вдовствующей королеве нужно было почти столько же, когда она все равно ничего не ест?

Кое-какие новости из Дании дошли до нее, пока Стиганд отсутствовал, но сейчас она хотела услышать все из первых уст, как только он снимет с себя дорожную одежду и утолит жажду после долгой скачки.

— Добро пожаловать домой, дорогой епископ, — сказала Эмма, подняв свой кубок.

— Ты имеешь в виду, что ты?.. Это все-таки Эльмхэм? Сколько тебе пришлось заплатить за это?

— Ничего, — удивленно ответила Эмма. — Эдвард так кроток и набожен, что я не думаю, что и он ударится в окаянную симонию.

Стиганд рассмеялся.

— Наверняка он против симонии, но не против благотворительных пожертвований, особенно если их целью является он сам… Ну, ладно, можно я немного порасспрашиваю тебя, как обстоят дела в королевской канцелярии.

— Да, — вздохнула Эмма, — как ты уже знаешь, у нас теперь новый король. Мне жаль, что ты проездил зря.

Он отвернулся к камину, чтобы скрыть свое разочарование и взволнованность; от огня она зажгла курительную палочку и поместила ее в подставку на каминной полке.

— Это еще не точно, — ответил он, жуя баранью ногу. — Король Магнус передает тебе теплые пожелания и обещает сделать все, что может.

И, продолжая жевать, епископ Стиганд поведал ей следующее.

Когда конунг Магнус получил известие о смерти Хардекнута, он тотчас поехал в Данию, чтобы обезопасить свой трон. Но Свейн сын Эстрид уже поднял там повстанческое знамя: вместе с датской знатью он посчитал, что как датчанин будет лучшим королем, чем норвежец. Так что Магнусу пришлось задать Свейну трепку, и тот бежал в Швецию. Стиганд полагал, что теперь Свейн находится в Англии, отчасти, чтобы заявить о своих собственных претензиях на английский престол, который у него увели из-под носа, а отчасти, чтобы попросить у Англии военного подкрепления и свалить Магнуса с датского трона. Естественно, Свейн не поехал прямо к Эдварду, это могло бы для него кончиться тем же, чем для бедняги Альфреда. Но он пытается использовать родство с Годвином, веря, что Годвин скорее захочет видеть на троне своего родственника, чем кого-либо другого. Стиганд не знал, чем закончилось это путешествие, но слышал, будто Годвин отказал в какой бы то ни было английской военной помощи, к тому же, в этот раз было поздно притязать на престол. Но Свейну пообещали, что в случае кончины Эдварда, его притязания будут рассмотрены благосклонно.

— Если Эдвард к тому времени все еще будет бездетен, — заключил Стиганд. — Так что это обычное и ни к чему не обязывающее обещание.

— И Свейн осмеливается совать свою голову в пасть Годвина после того, что случилось с Альфредом? — усмехнулась Эмма. Она промолчала о своем недовольстве тем, что Свейн не навестил ее. Может быть, он все-таки приедет?

— Годвин остается Годвином, — сказал Стиганд, — но Эдвард не Харальд. И хотя Годвин считает, что управляет Эдвардом, Эдвард не забыл Альфреда. Еще одно такое злодеяние, и Годвину не сносить головы, как бы король ни был кроток. Но я ушел от темы нашего разговора. Король Магнус, которого я нашел с некоторым трудом, просил передать, что как только он обезопасит Данию от Свейна и его прихвостней, он с удовольствием приедет сюда и попробует повторить кое-какие подвиги Свейна Вилобородого и Кнута! Он также благодарит тебя за обещание предоставить сокровищницу в его распоряжение; он говорит, что она ему понадобится!

Это наполнило музыкой слух Эммы, но вместе с тем она была несколько напутана. Она будет участвовать в войне против собственного сына, короля Англии? И заодно с Эдвардом против своего внука Ральфа, которого Эдвард сделал конюшим… Подумать только, сын Годы от Дре вырос таким большим и удачливым! Самое печальное — Ральф уже несколько раз искал встречи со своей бабушкой и говорил, что любит ее. Бабушка Эмма была не меньше влюблена в прямодушного и предприимчивого Ральфа. Может быть, Ральф сумеет стать преемником Эдварда, если все другие планы не сбудутся?..

— Надеюсь, вы с Магнусом беседовали с глазу на глаз, и у Магнуса хватит ума молчать?

— Разумеется, — Стиганд был задет за живое. — Я ведь тоже хочу сохранить свою голову. Что касается Магнуса, я могу исходить только из того, что у него хватит ума держать язык за зубами ради самого себя.

— Тогда я благодарю тебя, епископ Стиганд.

В глубине души Эмма больше не была так уверена в том, что ее «духовного родства» с Магнусом хватит на то, чтобы заставить ее привлечь на его сторону многочисленных приверженцев в Англии. Но сейчас она не хотела говорить об этом, чтобы не омрачать радость Стиганда, выполнившего «миссию». К тому же, еще кое-что сдерживало ее энтузиазм. Только она собралась сказать об этом, как Стиганд произнес;

— Я думаю, тебе пока следует попридержать твои богатства. Пройдет немало времени, прежде чем Магнус станет достаточно сильным, чтобы повернуть на запад. Поговаривают также, что у него есть дядя, который просто так не даст ему свободно действовать в Скандинавии. Так что не подвергай себя опасности и будь благосклонна к Эдварду, пока можешь…

— Стиганд, — сказала Эмма, будто не расслышав его слова. — Теперь ты мне нужен как священник и епископ.

И она рассказала о встрече с королем Артуром и о бабочках. О своих страхах — будто дух короля Артура может причинять зло ее роду через этих бабочек: она привела ряд примеров, которые пришли ей в голову у постели умирающего Кнютте. Не считает ли Стиганд, что она предалась языческому колдовству и что в таком случае надо делать, чтобы обрести покой?

После ее исповеди Стиганд какое-то время молчал, а потом рассмеялся.

— Я отношу сие к категории мечтаний, навеянных Дьяволом, — отмахнулся он с легкостью. — Скорее было бы суеверием, если бы ты продолжала в них верить.