(Из Рыльского) Качнулась занавеска на окне, Порозовевшая в лучах заката. И ветерок в вечерней тишине По улочке прокрался воровато. Там, за окном, склонился над столом Девичий тихий озарённый профиль, А снизу, с площади, глядят на дом Печальный Фауст, желчный Мефистофель. На землю от собора тень легла, Под ним коты заводят шуры-муры, Заухал сыч на шпиле, ночи мгла Вот-вот укроет странные фигуры. Плащи в пыли, заржавлены клинки, В глазах не увидать былого блеска, Но всё ещё с надеждой старики Глядят, как пламенеет занавеска. К Елене
Елена, мой корабль у скал, Весь в белой кипени ветрил. Как долго я тебя искал, По ойкумене колесил. Елена, вот моя рука, А сердце я потом отдам. Дорога будет нелегка И далека – в Пергам. В пути любовью станет страсть. Прости, Елена, что как тать Я вынужден тебя украсть — Корабль не может ждать. «Утром, вечером, и ночью, и средь бела дня…» Утром, вечером, и ночью, и средь бела дня Я тебе желаю счастья — в жизни без меня Утром, вечером, и ночью, и средь бела дня. «Любовь прошла…» Любовь прошла. Один – иду. Могу успеть в кино на восемь. Забыл часы, как на беду. – Который час? – Примерно осень. «Сродни шаманству наше ремесло…» Сродни шаманству наше ремесло: Едва ли не сизифовы усилья Мы прилагаем, Но кого спасло Оно, Чьи распрямило крылья? Лишь миг успокоения дают — Спасение тому, чьи муки тяжки, — Стихи. Но кто считает легким труд Смирительные шить рубашки? «Рванутся души, словно дети…» Рванутся души, словно дети, Друг к другу… Всё неймётся им! Но нам знакомы штучки эти, И воли мы им не дадим. «Угрюмый и робкий, как зимний рассвет…» Угрюмый и робкий, как зимний рассвет, Явлюсь пред твоими очами. Руками всплеснёшь: – Сколько зим, сколько лет! Какими судьбами?! Не стану я лгать о любви и судьбе, Скажу: – Хорошо привечаем Я здесь, потому и нагрянул к тебе. Попотчуешь чаем? «У тети Серафимы…» У тети Серафимы, Подруги бабушки моей, Всех сыновей взяла война. Всех. Семерых. На целом свете не осталось никого У тети Серафимы. И если скажут мне, Что я войны не видел, Я вряд ли соглашусь: Я тетю Серафиму В детстве знал. Она казалась мне добрее Добрейшей бабушки моей. «Безнравственна поэзия, мой друг…» Безнравственна поэзия, мой друг, И неотвязна, словно проститутка. Но ты не внемлешь голосу рассудка И посвящаешь ей одной досуг. Очнись, взгляни, как хорошо вокруг! Неужто этот мир – пустая шутка? Ты сам тому не веришь… Станет жутко, Когда, как чашка, выпадет из рук Всё, что в угоду самоотреченью Ты слепо отвергал, чему значенья Не придавал. Но впереди – финал. Тогда найдёшь ли ты себе прощенье, Как тот, кто жизнь убив на извращенья, Любви высокой так и не узнал. На Родину Я из Москвы приеду в Киев И без волнений и хлопот Куплю билет не на “ракету”, А на колесный пароход — Он старомоднее калоши И гонит крупную волну, Но мне спешить как раз не нужно: Я с полпути искать начну Полузабытые приметы На том и этом берегу, А после Ржищева волненье Унять и вовсе не смогу. Когда же из-за поворота Пойдет Батурина гора, Скажу попутчикам случайным: – Счастливо плавать. Мне пора! …Причалит к пристани уютной Такой домашний пароход — И я по узенькому трапу Сбегу в толпящийся народ. Так было прежде, так же будет И в этот раз: Уверен я, Что кто-нибудь протянет руку: – Надолго в отчие края? Перелётные птицы На заре просыпается дед Афанасий, И выходит из хаты в запущенный сад, И стоит, и глядит, как от скорых ненастий Перелётные птицы летят. Улетают они в чужедальние страны — Там легко раздобыть даровые корма, А на русской земле через месяц бураны Возведут из снегов терема. Над седою его головою не птицы, А кручина-печаль распростёрла крыла. Дед живет со старухой, а сына в столицу Ненароком судьба увела. Но даётся не всем городская наука, И уходят не все из родного села — Старики воспитали на старости внука, А Москва и его отняла. Неизвестно, кто поле распашет весною И посеет хлеба. Озабочен старик. Перелётные птицы летят стороною. Как зерно осыпается крик. |