О любви к природе Похоже, в наше время стали модой Признания (которым грош цена) О радости общения с природой… Как будто в них нуждается она! Загадочны её метаморфозы И отрешённо неприступен лик. Наивно объяснять морозы, грозы Заученными строчками из книг. Томительным величием природы В смятение повергнется душа. “А где же ощущение свободы?” — Окатит как водою из ковша. В дремотный полдень или ночью звёздной Лицом к лицу столкнёшься с ней опять — И не отважишься богине грозной Признанием в любви надоедать. «Из белой и сиреневой синели…» Из белой и сиреневой синели, Летели за руладою рулада Пернатого, столь знатного певца, Что называть его уже не надо. А небеса столь искренне синели — Не отвести восторженного взгляда. И тешились надеждами сердца, Как будто в жизни сада – вся отрада. «Последние листья подлеска…» Последние листья подлеска Шумят на октябрьском ветру, Но сдвинется туч занавеска — И солнце затеет игру: Лучи по коричневой, бурой И желтой листве заскользят. Не часто у осени хмурой Теплеет задумчивый взгляд. Глядишь на неяркое солнце, На тусклые эти лучи — И кажется: в дальнем оконце Затеплилось пламя свечи. И ты, бесталанный прохожий, Идёшь на мерцающий свет, В избушке хозяйки пригожей Находишь приют и привет. Июль Дошло зерно в початках кукурузы До спелости молочно-восковой, И на баштане дыни и арбузы Растут, как на опаре дрожжевой. Поспел налив, и зажелтела дуля [1], А белая черешня отошла. Расплавленному золоту июля Под силу всё живое сжечь дотла. Ни облачка на выгоревшем своде, Ни пяди тени на земле. Невмочь Ни человеку, ни живой природе — Скорей бы знойный день сменила ночь. А вечером над пыльным небоскатом Зарницы заиграют кое-где, И дальним замирающим раскатом Гроза опять напомнит о дожде. Заснуть не даст глухой порой ночною, Вселит надежду жителям села. Теперь бы только где-то стороною Она, как наважденье, не прошла. «Прощайте навек, Андруши…» Прощайте навек, Андруши [2], Отчизна моя дорогая, Столица родимого края, Любимая песня души. Послушные воды Днепра Уже затопили округу… А кажется – будто по лугу Я мальчиком бегал вчера. Я помню, где были ручьи, Озера, дороги и нивы. А чибисы плачутся: “Чьи вы?” Неужто и вправду – ничьи? Cюда возвращаться всегда Душе, обратившейся в память, — Кружить и кружить над волнами, Как птице, лишенной гнезда. Лесное молчание В любимом старом смешанном лесу Его душа на миг смешалась. Послышалось: – Не бойся, я спасу, И знай – сочувствие – не жалость. Берёза первая произнесла Слова отрады беспредельной: – Ты должен помнить, что душа Не зла, А доброты сосуд скудельный. И к этому добавила сосна: – В беде мужская честь – опора. Ты сохранил её – тебя она Оберегает от позора. Стояли молча старые дубы, Но тоже словно убеждали, Что для мужчин любой удар судьбы — Пустяк, не стоящий печали. …Ничто, казалось, не произошло Среди молчания лесного, А у него на сердце отлегло, Душа была на месте снова. «Увы, снисхождение к людям…» Увы, снисхождение к людям Выносят из прожитых лет. Но все же других не осудим — Не каждый душою атлет. И это похоже на жалость, В которой признаться грешно. Так что ж тебе, милый, осталось? Ты знаешь – осталось одно: Посильно служить добротою И в жизни, и в честных стихах. И с этой нелепой чертою Остаться навек в дураках. Родословная От Щека, Хорива и Кия Да Лыбеди в давней дали — Представишь: века – да какие! — Днепровской водой протекли. Ходили на Русь печенеги, Грозил половецкий полон. Из Дикого поля набеги Неведомых орд и племен. В ночи от пожаров светало — Облавой катилась орда. Казалось, погибель настала, Но Русь уцелела тогда. Ордынское иго – до срока, Про это особая речь… Потом появилась дорога На Низ, в Запорожскую Сечь. И стали казаками предки — Сторожей на юге страны. У нас родословные редки, Но живы дела старины. Горжусь, россиянин природный, Что рос в приднепровском селе, Что жизнью и долей народной Прикован я к этой земле. вернутьсяСело Андруши попало в зону затопления Каневской ГЭС. |
