Все замерли, как вкопанные, и слушают запись нашего с Шарлоттой личного разговора.

– Я не могу больше притворяться.

Слова, сказанные Шарлоттой неделю назад. Адреналин зашкаливает от желания предотвратить катастрофу. Я делаю шаг к Эмили, а из колонок доносится мой дрогнувший голос.

– Ты о помолвке?

Мой отец хмурится. Смотрит мне в глаза, и я вижу в них разочарование вперемешку со смущением.

Мистер Офферман смотрит на меня, а потом на Шарлотту на трибунах. В ее глазах плещется ужас, рот слегка приоткрыт.

Я. Должен. Остановить. Это. 

Я устремляюсь к Эмили. Может, мне удастся вырвать из ее рук колонки и не дать прозвучать следующим словам.

– Прекрати. Пожалуйста, – умоляю я, пытаясь забрать ее телефон, колонки и конченое желание вторгаться в личную жизнь людей.

Она качает головой и подымает колонки над головой, когда раздаются четкие и громкие слова Шарлотты.

– Нет. С ней все в порядке. Фальшивая помолвка не проблема.

Эмили отключает запись, и я жду, когда она скажет мне: «Попался».

Но вместо этого на краю трибун появляется Эйб и идет к Эмили на поле. Я смотрю на него. Он стоит рядом с Эмили и улыбается ей, как гордый… учитель?

Эмили смотрит на отца:

– Теперь-то ты веришь, что я не хочу изучать искусство в Колумбийском университете?

Колумбийский... Эмили собирается учиться в одном универе с настырным репортером. Вот откуда они друг друга знают. Ноздри Оффермана раздуваются, когда он делает шаг вперед.

– Эмили, сейчас не время обсуждать твое будущее. Что все это значит?

Да, меня отчасти это тоже интересует.

Тем более мне казалась, что проблема в нас с Шарлоттой, но тут еще замешены отцовско-дочерние отношения.

Эмили закатывает глаза и упирает ладонь в бедро.

– Я не хочу изучать искусство и много лет об этом твержу. Но ты не хотел слушать и не обращал внимания на мои желания. Я хочу изучать бизнес. Как и ты. Но ты считаешь, что бизнес только для мужчин. Ты ошибаешься, ведь я же спасла тебя от покупки магазинов у лжецов. С нашей первой встречи я знала, что дело не чисто, – говорит она, махая то на меня, то на Шарлотту: – Поэтому я переговорила с Эйбом на ужине в стейк-хаусе, когда узнала, что собираюсь поступать в универ, где он учится. И представляешь, он почувствовал тоже самое по поводу «счастливой парочки». Вот мы и решили вместе поработать над этим материалом и докопаться до сути происходящего. И вот она, папочка.

Она тычет в меня пальцем, как на обвиняемого:

– Спенсер Холидэй подделал свою помолвку с Шарлоттой Роудс, чтобы ты купил «Катрин», считая, что это процветающий бизнес дружной семьи, как ты и хотел, не имеющих ничего общего с обсуждением фотографий членов в сомнительных приложениях. – Девчонка широко расставляет ноги и упирает руки в боки, в глазах горит решимость. – Неплохой заголовок для завтрашней статьи? Дадите официальные комментарии?

Эйб и Эмили смотрят на нас с самодовольным восторгом, а мне глубоко плевать.

Больше всего хочется засмеяться и заявить, что это выдумка патологичной маленькой лгуньи. Хотя есть крошечное желание начать аплодировать девчонке за ее мужество. Мне не по душе становится мишенью, но она во всеуслышание объявила отца сексистом. А еще отлично нами манипулировала: флирт на ужине никогда таковым не был. Она играла со мной, пытаясь докопаться до лжи, которую учуяла.

– Это правда?

Спрашивает не мистер Офферман. А мой отец. Человека, которым я восхищаюсь. Глубоко уважаю. Тот, который учил меня совсем другому. Меня охватывает стыд, когда отец обходит мистера Оффермана. Он не смотрит на человека, с которым заключает бизнес-сделку. Он смотрит на своего сына.

На свою плоть и кровь, солгавшую ему. Сына, опозорившего его. Конченого лжеца.

У меня горит лицо. Тот факт, что мои чувства к Шарлотте стали настоящими, ничего не меняет. Все это не важно. Я киваю и собираюсь ответить, но меня прерывают шаги по шаткому металлу. Шарлотта бежит по трибуне, потом по траве и грязи.

– Подождите, – говорит она, поднимая руку и сжимая кольцо на пальце. – Фальшивая помолвка была моей виной. Не Спенсера.

Мой отец хмурится и поворачивается к ней:

– Ты о чем?

– Это была моя идея, – говорит она с раскаяньем и виноватым взглядом. – Я попросила Спенсера притвориться моим женихом, чтобы от меня отстал бывший парень, – горько заявляет она и снимает кольцо с пальца. Этот момент мне ненавистен до скрежета зубов.

– Это неправда, – говорю я.

Шарлотта собирается взять на себя мою вину, а я этого не допущу. Это моя вина, и разбираться только мне.

Она поднимает подбородок.

– Нет, правда, – твердо заявляет она. Шарлотта не сводит с меня глаз, безмолвно прося не перебивать. А потом переводит взгляд на моего отца и мистера Оффермана: – Это все из-за меня. Мне не следовало просить Спенсера, даже если мой бывший не понимал по-человечески. Мы снимаем квартиры в одном доме, и после расставания он не давал мне житья. Все знали о его измене и смотрели на меня с жалостью. А потом, когда Брэдли решил меня вернуть, пришлось придумать что-то радикальное, чтобы остановить его.

Миссис Офферман незаметно кивает. По глазам видно, она понимает в каком положении оказалась Шарлотта.

Шарлотта так чертовски убедительна, но ей не нужно стараться. Она честна. Почти все из сказанного – правда. Пускай это я был инициатором «помолвки», но все остальное чистая правда.

В отличие от моей постоянной лжи.

– Шарлотта, ты не должна это делать, – очень тихо говорю я.

Она качает головой и громко произносит:

– Нет, должна. Я попросила его притворяться, чтобы спокойно жить. Но, пожалуйста, не вините Спенсера. Фальшивая помолвка – моя идея. Он согласился, потому что очень хороший и хотел мне помочь. Мы все спланировали, даже наш разрыв. – Она вздыхает, но не опускает головы. – Наши отношения должны были длиться неделю, которая подошла к концу. Это финал.

Она протягивает кольцо. Ее глаза темнее, чем когда-либо. Непостижимые. Она смотрит на окружающих.

– Наши отношения никогда не были настоящими, но совсем по другим причинам.

 Шарлотта кладет кольцо в мою ладонь и заставляет сжать пальцы.

– Спасибо, что ради меня притворялся.

Она обнимает меня.

– Мне так жаль, – шепчет она, и у меня сокращаются мышцы от надежды, что она еще что-то тихо добавит.

Хочу благодарность киноакадемии.

С тебя звезда за выступление.

Но она молчит, и ее извинения звучат как горькая правда.

Отстранившись, Шарлотта смотрит на толпу зрителей и говорит:

– Прости.

А потом уходит, просто уходит от меня. Никто не говорит, что это розыгрыш, потому что все слишком реально. С каждым ее шагом во мне будто что-то умирает. Я, как дурак, стою на основной базе, и эмоции кружат в беспорядке. Неловкость перерастает во что-то худшее. Боль. Так чертовски больно. Мое сердце разбито. Она меня не любит.

Наши отношения никогда не были настоящими.

 Мистер Офферман поворачивается к моему отцу. Ноздри трепещут, во взгляде злоба.

– Мне плевать, чья это идея. Я не веду бизнес с лжецами. Сделка разорвана, – говорит он, размахивая руками.

Из колонок Эмили начинает играть Рианна с песней «Take a Bow».

Я съеживаюсь, а мистер Офферман рявкает на дочь:

– Достаточно.

Хотя бы на этот счет наши мнения совпадают.

Голова кружится, а в груди словно огромная дыра.

Но Харпер это не смущает. Она продолжает резать правду-матку.

– Послушай! – Она сжимает мое плечо, пока мы идем по парку. Моя сестра с одной стороны, а Ник с другой. – Тебе подкатило. Теперь у тебя сегодня дел немерено.

Хорошо, что она тащит меня, а то я не соображаю, куда мне идти и что делать. Отец ушел пятнадцать минут назад разгребать завалы разрушенной по моей вине сделки. Самой крупной и важной в его карьере. Все из-за меня и истории с Шарлоттой. Я пытался ее найти, но она словно растворилась в дымке тумана. Я мог бы позвонить ей с телефона Харпер, но разбитое сердце тяготит грудь мертвым грузом, поэтому я не уверен, что сейчас смогу выдержать новую пытку.