— Но это не решает проблему, — сказал я.
— Какую проблему?
— Что он умрёт.
— Ты не знаешь, что он умрёт, так что прекрати говорить это.
— Я не могу ничего поделать. Его день рождения в следующем месяце. Ему будет двенадцать. Это может быть последняя вечеринка, которая у него когда-либо будет.
— Вилли, пожалуйста.
— Я не могу перестать думать об этом!
— Поэтому тебе нужна помощь.
— Я не сумасшедший!
— Нет, не сумасшедший. Но ты не мыслишь ясно.
— Если бы ты не всасывал в свой нос весь чёртов мир, ты мог бы прямо сейчас мне помочь.
— Я знаю.
— А ещё я не просил об этом, знаешь ли. Я просто занимался своими делами…
— Я знаю, Вилли. Мне жаль.
— Это не честно.
— Нет, не честно.
Я снова поднял взгляд на распятие, висящее на алтаре, на Иисуса, повисшего на кресте. Это тоже было нечестно, подумал я, быть распятым потому, что ты хотел помочь людям.
— Вилли, — произнёс он после долгой тишины. — Я сталкиваюсь с этим каждый день.
— С чем?
— С родителями, чьи дети смертельно больны.
Я вздохнул, рассеянно потирая лицо.
— В этом и есть настоящая проблема, да? — спросил он.
Я пожал плечами.
— Послушай меня, Вилли. Ты будешь не первым, кто сбежит из-за того, что не может выносить боли, наблюдая за тем, как умирает ребёнок. Я видел, как несколько пар расстались, развелись. Я видел, как мамы и папы превращаются в ничто. Братья, сёстры, тёти, дяди — некоторые из них даже не приходили в больницу, потому что они не могли этого видеть. Они не могли это принять. И я не осуждаю — это не моё дело. Я знаю, для них это невероятно сложно. Для меня это тоже сложно, и я просто медбрат, но к этим детям привыкаешь, хоть даже знаешь, что они не выживут, и у тебя разобьётся сердце, когда их не станет.
Я вытер глаза, горечь в моих мыслях смешивалась и кружилась как циклон.
— Я знаю, это тяжело, — тихим голосом продолжал он. — Ты говоришь себе, что ты плохой родитель и откажешься от родительских прав, или верх берут размышления о том, что было бы лучше так и так, или ты позволишь своим родителями разбираться с этим, или, может быть, ты просто сбежишь и дашь разобраться с этим другому родителю… но, в конце концов, ты просто ведёшь себя как трус.
Я ничего не ответил.
— Я знаю тебя, Вилли. Я знаю, что ты не трус. И я знаю, что ты не сбежишь от этой проблемы. Одна из причин, по которой я хочу завязать — думаю, на самом деле, это главная причина — состоит в том, что я знаю, что мне нужно быть рядом, когда это произойдёт. Ты будешь во мне нуждаться. Ной тоже будет во мне нуждаться. В конце концов, я медбрат. Я проведу его через это. Я сделаю то, что нужно. Мне всё равно, если ты никогда не примешь меня обратно, но я буду рядом с этим мальчиком. И я буду рядом с тобой тоже, и не обманывай себя — ты не единственный, чьё сердце разобьётся. Твоя мама, Билл, Шелли… не обманывай себя, Вилли. Ты не единственный, кто сидит в церкви и задаётся вопросом, почему маленькие дети должны умереть. В медицинском центре есть маленькая часовня, и я сижу там всё время, думая о том же самом.
Я рыдал в свою здоровую руку. Я пытался быть тихим, но меня охватило такое горе, что я едва ли мог дышать.
— Это тяжело, — сказал Джексон, хлопая меня по спине. — И если тебе нужно с кем-нибудь поговорить, Вилли, то, пожалуйста, сделай это — пожалуйста, получи помощь, в которой нуждаешься. Но ни минуты не думай, что если откажешься от Ноя, то станет легче. Я знал родителей, которые поступали так — и это не выход. Ты никогда себя не простишь, никогда за миллион лет. И если ему осталось всего год, или шесть месяцев, или сколько бы там ни было, что ж, тебе нужно быть рядом, несмотря ни на что. И я знаю, что ты будешь, потому что не уйдёшь от него, когда он больше всего в тебе нуждается.
— Я больше не могу этого выносить, — прошептал я.
— Тогда поговори с кем-нибудь.
— Я не хочу терять своего мальчика!
— Ты не знаешь, что это произойдёт.
— Одна мысль…
— Я знаю, Вилли. Я знаю. Вся эта ерунда с торнадо и твоим дедушкой подняла всё дерьмо на поверхность, но с тобой всё будет хорошо.
— Ты не знаешь этого.
— Знаю, — уверенно сказал он. — У тебя есть твоя семья. Они очень тебя любят, независимо от того, что ты можешь думать. У тебя есть твоя община — посмотри на всех этих людей на улице, которые пытаются тебе помочь. И у тебя есть я. У тебя есть друзья. У тебя есть люди, которые любят тебя и заботятся о тебе, и когда произойдёт толчок, они будут с тобой рядом. Так что я знаю, что с тобой всё будет хорошо. В данный момент у тебя просто перегруз на линии, но ты будешь в порядке. Ты самый сильный человек, которого я знаю, Вилли, и ты будешь в полном порядке.
Он притянул меня ближе, и я позволил себя обнимать.
— Вот увидишь, — прошептал он мне на ухо. — Ты пройдёшь через это — мы пройдём через это — и всё будет в порядке.
Глава 70
Пирогом в лицо
Разошлись слухи, что кто-то довольно важный — и при всём при том проклятый янки — собирался получить пирогом примерно в час дня, и толпа сама собой перетекла в сторону кабинки для бросания пирогов, чтобы посмотреть на фейерверки.
Молодёжная группа Мэри к этому моменту испытала дюжину пирогов, которые бросали по больше части днём, пока была возможность съездить домой и переодеться. Серьёзно пироги не бросали до тех пор, пока местные, подумав об этом всё утро, решили, что это занятие слишком соблазнительно, чтобы его игнорировать.
— Я хочу бросить в дядю Вилли! — восторженно сказал Джош.
— Не будь козявкой! — огрызнулась Мэри. — У него лицо сломано, так что нельзя. Не то чтобы мы не могли продать кучу пирогов, если бы он усадил свой зад на этот стул. Может быть, в следующий раз!
Она одарила меня кривой ухмылкой.
— Я это сделаю, — пообещал я.
— Вилли, нет! — сразу же произнесла мама.
— Даже не думай об этом, — сказал Мэри Билл.
— Я хочу этого, — сказал я. — Но я должен выбрать своего собственного трибута, который встанет за меня. Как в “Голодных играх”.
— Да! — воскликнул Эли.
— У меня есть доброволец от двенадцатого дистрикта? — спросил я, оглядываясь вокруг.
Отец Гиндербах улыбался мне. Мама, Билл и Шелли посмотрели друг на друга, будто задаваясь вопросом, серьёзно ли я.
Джош и Эли тут же выставили добровольцем свою сестру Мэри. Мистер и миссис Ледбеттер наблюдали за происходящим так, будто были антропологами на полевых исследованиях.
— Я буду добровольцем! — предложила кузина Тина, получив каплю восторженных аплодисментов. Больше одной пары наблюдающих глаз, казалось, говорило, что им ничего не понравится больше, чем смотреть, как эта болотная баба хорошенько получает пирогом в лицо. Это научит тебя не ходить в церковь по воскресеньям, лесная ты ведьма!
— Я думал о ком-нибудь чуть постарше, — ответил я, позволяя своим глазам переключиться на миссис Ледбеттер.
Когда другие увидели, на ком остановился мой взгляд, они оживились. О да! Давайте засадим пирогом этой высокомерной сучке из Бостона!
Это было восхитительно.
Миссис Ледбеттер, к её чести, была молодчиной и, казалось, знала, какие эмоции метались от одной пары глаз к следующей.
— Я была бы счастлива быть твоим трибутом, — торжественно сказала она. — Что угодно для благотворительности, дорогой. Но не за жалкие пять долларов. Думаю, я заслуживаю чего-то более солидного.
— Я заплачу пять сотен! — пообещал мистер Ледбеттер с удовольствием.
Миссис Ледбеттер подошла к стулу и, под громкие аплодисменты, присела — но не раньше, чем сначала вытерла лимонное безе и изобразила взгляд театрального неодобрения. Она осторожно сняла свои очки «Джеки О» и протянула их Джексону, который выглядел так, будто не мог поверить, что я на самом деле брошу пирог в его драгоценную маму.
— Давай покончим с этим! — крикнула миссис Ледбеттер под громкий смех и аплодисменты и малую долю одобрения за правильное использование южного жаргона. — Как говорят, кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет! Делай своё грязное дело!