— Правда? — спросил я, ощетинившись из-за использования клинического слова “гомосексуалист”, будто я был бабочкой, приколотой к выставочному стенду, а он был учёным, изучающим мои половые органы.

— Правда, — сказал он, кивая. — Отец пропал без вести. Отсутствует. Мёртв. Отец их бросил, был жесток. Возможно, алкоголик. Возможно, безэмоционален. Всегда… что-то не так.

Я сжал губы, задаваясь вопросом, к чему это приведёт, наперед зная, что мне это не понравится. И мне это на самом деле не понравилось.

— Так к чему вы ведёте? — наконец спросил я, заглатывая наживку.

— Ты не видишь связь? — спросил он.

— Нет, — признался я.

— Вероятно, эти гомосексуальные чувства… возможно, они указывают на отсутствие мужчины в твоей жизни?

— Я гей, потому что скучаю по папочке?

— Что-то вроде того. Я понимаю, что это спорно.

— Это кастрюля горячего вонючего дерьма, — сказал я довольно неизящно.

— Некоторые вещи, которые к нам ближе всего, рассмотреть тяжелее, — отметил он.

— Нет столько данных, чтобы поддержать эту точку зрения, — сказал я.

— Но немного есть, — произнёс он, очень выделяя слово “немного” и заставляя глагол звучать в согласии с его темой. — Тяжело быть совершенно безусловным в вопросах разума.

— Значит, ваш собственный сын гей потому, что… вы бросили его? — спросил я.

— Между нами всегда была дистанция, — просто ответил он.

— Значит, он гей потому, что вы не ходили на его бейсбольные игры?

— Я приходил так часто, как мог, но был занят работой.

— И чем вы занимаетесь, сэр?

— Я психиатр. Джексон тебе не рассказывал?

Нет, не рассказывал.

— В любом случае, — торжественно произнёс он, — будет полно времени поговорить об этом позже, как только мы сориентируемся. Должен сказать, я очень интересуюсь Миссисипи. Это красный штат* — а нам нужны все красные штаты, которые можно заполучить.

* В США «красными» называют консервативные штаты, голосующие за республиканцев.

— Правда? — скептически спросил я.

— Конечно, правда. Нам нужны люди, которые верят в американскую мечту и американские ценности тяжёлой работы и самообеспечения, а не кучка лодырей с купонами на еду, которые вгоняют нас в долги.

У меня отвисла челюсть.

— Не знаю, сможем ли мы ещё дольше выдержать Обаму, — продолжал он. — Этот человек даже не американец.

Я закрыл рот, чувствуя, как что-то сжимается в животе. Я посмотрел в зеркало заднего вида и попытался поймать взгляд Джексона, но он был занят разговором со своей матерью.

— Даже не американец? — недоверчиво повторил я.

— Он родился в Кении, — презрительно произнёс он. — Его отец был марксистом. Что может такой человек знать об американцах?

— Кении не существовало в то время, когда родился Обама, — отметил я.

— Что ты говоришь?

— Не было такой страны с названием “Кения”, когда родился президент, — сказал я.

— Ну, где бы он ни родился. Какая разница? Кения. Ямайка. Китай. Флорида. Это всё одно и то же, чёрт возьми. Он не один из нас и никогда им не был. Он продукт своего марксистского воспитания. В конце концов, такие мы все — продукты нашего воспитания. Люди не меняются. Не полностью.

— Значит, вы считаете его марксистом?

— Конечно. Отдавать деньги других людей — как ты думаешь, кто такие марксисты? Я верю в тяжёлый труд, пробивание своего пути в мире. Я не верю в президента Соединённых Штатов, который раздаёт тяжело заработанную награду моих усилий. Прости, но не верю.

— Люди с купонами на еду, должно быть, действительно вас бесят.

— Мы самая жирная страна на лице земли. У нас навалом страдающих ожирением людей. Для чего людям нужны купоны на еду, чёрт побери? Им уже недостаточно еды? А потом они пользуются своими купонами, чтобы купить конфеты и пиццу, чтобы сделать себя жирнее. В чём смысл? Почему бы не сделать им всем одолжение и не избавиться от купонов, позволяя людям пойти и найти работу, как остальные?

— Большинство людей с купонами на еду — дети, — отметил я, бросая взгляд на Ноя, который был одним из таких детей, так как мы были настолько далеко за чертой бедности, что у нас никогда не будет даже горшка, чтобы помочиться, или окна, куда это вылить, не говоря уже о чём-то другом.

— Посмотри на эпидемию ожирения, — парировал он. — В Белом доме Мишель Обама пытается поднять наших жирных детей с их задниц и заставить время от времени делать упражнения. Лучший способ заставить этих толстяков скинуть вес — это избавить их от купонов на еду и вынудить найти работу.

— Даже детей?

— Почему нет? Я работал, будучи ребёнком. У меня было два маршрута раздачи газет. Два. Я каждое утро вставал в пять и ездил на велосипеде по всему городу, доставляя газеты. Для меня это было хорошо. Летом я работал в магазине рыболовных принадлежностей. Я оставался допоздна на полях для гольфа и собирал дождевых червей. Я получал двадцать пять центов за дюжину, когда продавал их на следующий день в магазине. Я не сидел и не ждал, пока государство даст мне Обамафон, или что там самое новейшее. Я зарабатывал на жизнь и горжусь этим, и я не хочу платить налоги за тех, кто не хочет работать, кто думает, что мы им что-то должны.

— Ну, вот и хорошо! — воскликнул я.

Я откинулся на спинку своего сидения и нахмурился.

Глава 4

Разоблачение

— Что это, во имя всего святого и хорошего? — требовательно спросил я после того, как мы высадили родителей Джексона рядом с «Хилтон Гарден Инн» на Главной Восточной улице в Тупело и вернулись в «Джип». — О. Мой. Бог. Ты действительно думаешь, что я буду держать рот на замке целый чёртов месяц, слушая это? Ты из ума выжил? Почему они не могли приехать на неделю или около этого? Почему целый месяц? Почему, Джек? Почему? О Боже, пробравшийся на борт Бэтмобиля!

Я пристегнул ремень безопасности и обратил на него злобный взгляд.

— У них твёрдые убеждения, — сказал он. — Тебе это никого не напоминает?

— Нет, — ответил я.

Он усмехнулся.

— Я не вижу в этом ничего смешного, Джеки.

— Они немного чокнутые, — признался он. — И не называй меня Джеки.

— Немного чокнутые, Джеки?

— Они слишком чокнутые.

— Слишком, Джеки?

— Но они со страстью относятся к тому, во что верят.

— Со страстью, Джеки?

— Ты будешь повторять всё, что я говорю?

— Прямо сейчас ты должен считать, что тебе повезло, если я делаю только это, потому что мне хочется тебя убить. И я имею это в виду не в лучшем смысле слова. Ты ожидаешь, что я буду месяц слушать эту чепуху? Ты мог бы меня предупредить!

— До тебя не дошло, что есть причина, по которой я переехал так далеко от дома?

— Потому что твой отец антихрист?

— Он не настолько плохой.

— Он кошмарный, — сказал я. — Он рожденец*! В моём доме! Он не верит, что президент Соединённых Штатов — американский гражданин. Он идиот!

*Рожденец — сторонник теории, согласно которой Барак Обама родился за пределами США и не имеет право занимать пост президента.

— Он много смотрит новости канала «Фокс», — признал Джей.

— А твоя мать… какого чёрта?

— Она может составить тебе конкуренцию, не так ли?

— Прости?

— Знаешь, Вилли, не мне это говорить, но ты тоже можешь произвести по-настоящему сильное впечатление. Просто потанцуешь на мозгах у людей и даже не поймёшь этого.

— Хочешь сказать, я такой же, как твоя мать?

— Вроде того, да, — сказал он.

— Я совсем не похож на твою мать, — сердито произнёс я.

— Похож, — с улыбкой отозвался он.

— Я не оскорбляю людей в первую же встречу с ними.

— Правда? Уверен, ты назвал меня мудаком, когда узнал, что я не голосовал. Это было одно из первых слов, вырвавшихся из твоего рта. «Это ты причина того, почему нас одолели эти бешеные псы из движения чаепития!» Помнишь?